Статьи

Вы можете допустить такое? А? Я бы на месте итальянцев так и сделал: выдвинул пулемет на вершину холма и прострочил бы по машине! И всех бы прикончил… И ждал бы, когда появятся новые.

Нехорошие предчувствия не позволили молчать. Предупредительно выкрикнул громко, резко, тоном приказа:

- А ну, братва! Кончай барахолить! Ложись у машины!

В окошко выглянуло круглое, улыбающееся лицо пехотинца:

- Поди-ка сюда! – позвал он.

Я не разделяю их веселости. Душу будоражит предчувствие. Снова ору и матюгаюсь:

- Кончай! А ну, выходи! ….!

Н-е-е-т! Мои спутники забыли про все на свете, роются в фургоне.

А вообще-то, и мне самому нужно кое-что. Очень нужно. Меня интересует ложка! Моя сломалась, остался лишь черпачок, а черенокв месте соединения отломился. Ложка была тонкая, штампованная, ее еще из дома взял в прошлом году. А без ложки мы, бойцы, как без оружия, не бойцы, не солдаты!

Ее, ложку, даже окрестили – «ротный миномет», и носим мы ее, засунув черенком за обмотку. Она, так сказать, всегда готова к «бою». Тут ее и не потеряешь – из кармана может выпасть, и быстро можно достать.

Оглядываю вещи, разбросанные на снегу, перетряхиваю штыком – передвигаюсь сам на корточках, чтобы не быть заметным. И…! О! Вот чудо! Прополз поближе к заднему колесу – и … вот она! Ложка! Как будто специально меня ждала! Ах, моя драгоценная! Забираем! Великолепная ложка, очаровательная ложка! Прочная, литая из алюминия и очень красивая по форме. Все, я теперь «вооружен» - засунул ложку за обмотку. Мне больше ничего не надо!

Последние ковыляющие солдаты уже скрылись за гребнем холма, а мои попутчики все сидят в фургоне, роются в барахле. Из раскрытой двери вылетает ненужное им. Эх, чудаки! Чего они ищут? Чего им надо?

Томит нехорошее чувство, лежу около переднего колеса, просматриваю местность. Силой себя удерживаю на месте, хочется вскочить, подойти к раскрытой двери фургона, и, жестко приказывая, угрожая пистолетом, заставить бойцов покинуть фургон. Но ведь, ни черта не послушаются!

В окошках появляются то шапка бронебойщика, то каска пехотинца. Вот народ какой! А? Видите? Они забыли, где они! Как на базаре! Увлеклись тряпьем, трофеями… Разве так можно? Сейчас ведь ка-а-ак хлестанет из пулемета с холма, и … и прикончит ребят. Снова возвращаюсь, ору, матюгаюсь, приказываю:

- Кончай! Бегом к оврагу! А ну! …!

В окошке показался круглолицый пехотинец:

- Хто ты есть-то, а? Командёр? А? Пошел к …!

Ну, что мне делать? Бойцы совсем забыли про войну! Забыли, где они! Забыли об обстановке… А она, она очень ведь подозрительна своей тишиной! Опасения тревожат. Ведь наши все не появляются.

Помкомвзвод из десантников, когда летом я начал у них службу, нас предупреждал, что надо быть внимательным, очень внимательным к обстановке на поле боя, ни на что не отвлекаться: «ни барахлом, ни жратвой, ни бабами!» Надо все, все видеть, надо все кругом слышать, чувствовать все запахи – «вглядываться, вслушиваться, внюхиваться – и действовать быстро, дерзко, моментально, не чесаться!»

В его речи постоянно появлялось это «не чесаться!», и он, когда говорил, в этот момент поддергивал узкими плечами назад, как будто между лопаток у него что-то застряло…

И то, чего я опасался, случилось!

Вдруг с холма ударил пулемет, стекла с звоном и треском разлетелись вдребезги, вздрогнула обшивка фургона. Внутри вскрикнуло и замерло.

Очередь прижала меня к колесу. Я уже вижу тонкое жало пламени у края холма, слышу стук пулемета. Пули бьют по фургону, дырявя и расщепляя обшивку…

Вот, смотрите! Сейчас, если пулемет чуть-чуть опустит ствол, очередь пройдет по колесам! Вы поняли?

Тихо отползаю к заднему колесу. Показываться врагу не к чему. Тут на снегу набросано разное тряпье. Оно черными пятнами выделяется на снегу и этим маскирует меня… Я укрылся за задним колесом.

Пулеметчик во всю садит по фургону и по одному и тому месту. Дурак! Вы догадываетесь, что нужно ударить и пониже, по колесам и … прекратить попусту жечь патроны, не выдавать больше себя, затаиться, чтобы подловить нас. Мы ведь можем успокоиться и пошевелиться, приподняться. Наконец, даже и встать…

И тогда резануть опять, да? А он все режет короткими очередями по кузову. Это для нас хорошо, мы чувствуем врага, потому можем осторожненько, осторожненько привстать. Я приподнялся, опасливо взглянул в раскрытые двери. Пули взвизгивают надо мной – не бойтесь, это рикошет от пола, мы совсем немного приподнялись – другие замирают в каких-то тюках, узлах.

Вот они… Наши бронебойщик и пехотинец. Они мертвы, но вздрагивают как живые – от удара пуль, вздрагивают как и узлы, мешки. А пули рвут, общипывают фургон. Бронебойщик свалился на лавку, пехотинец уткнулся рядом… Э-э-эх! Прошило ребят!

Видите – тут все кончено. Мы с вами свидетели бестолковой, бессмысленной гибели двух бойцов.

Я допускаю, что парень был еще не опытный, не обстрелянный, а как же бронебойщик? Как он мог такбеспечно отнестись? Пожилой, лет сорока, уверенный в себе человек, как кажется, опытный боец, меткий стрелок. Он первым выстрелом убил шофера и сидевшего рядом офицера, одним выстрелом пронзил обоих, второй выстрел попал в мотор. Меткий, смелый боец – и вдруг такая оплошность?

Зачем? Чего искали? На что нужно это дерьмо? Поржали над бесстыдными открыточками? Вот они валяются…

Я снова подполз к переднему колесу и попытался было ударить по пулемету, но не смог перезарядить винтовку – затвор не открылся. Отчего? В че задержка? Почему заклинило? Вот это да! Как нам быть?

Прежде всего, пока не поздно, надо отползти от машины, отползти обязательно вперед по склону холма, и к углу овражка. Машина, с тряпками вокруг, одна торчит в лощине – очень заметный ориентир. От машин, от пулеметов, от пушек, как наказывал помкомвзвод, надо отбегать – отползать подальше, иначе, как он говорил: «Засечет и накроет! Если сам с пулеметом – чаще меняй позицию, не увлекайся, следи за обстановкой!» Это боевая наука, наука борьбы и живучести в бою. Она крепко засела в памяти. Это его, помкомвзвода, выстраданный и оплаченный кровью боевой опыт. Его нельзя не ценить.

Быстро, ужом, прополз к краю овражка. Нет, нет, не к самому углу, не скатилсяпочему-то в спасительную складку на местности, а прополз дальше по краю, и остался на склоне. Меня не заметили. Пулемет короткими очередями расстреливает машину, и… и уже вижу, как вспыхивает дымящимися полосами снег у колес, как сбиваются, шевелятся тряпки у фургона.

Молодцы, вовремя мы удрали оттуда!

Мы на краю овражка. Чуть что – и мы тихо-тихонько сползаем в овражек и будем выглядывать. Но… Может быть в овраге кто есть?

Сейчас, вот тут, он меня не увидит… Моя, то есть наша, позиция отличная, и пулеметом оттуда не достанешь…

Винтовку затвором запихнул под шинель на груди – пусть отогреется. Выходит, что кроме двух гранат-лимонок в карманах шинели, мне и воевать нечем?! Да, еще трофейный пистолет будет кстати, очень кстати. Я тоже немного растерялся. Надо было у бойца, что лежал на полу, вытащить винтовку… А под ним была уже лужа крови… Да, но как шарахали пули по кузову и внутри, что я боялся приподняться повыше.

Вот сейчас кончит стрелять пулемет – поймет, что напрасно жжет патроны, что тут уже никого нет, и уйдет. Достаточно, ведь ясно уже, что хвосту колонны удалось оторваться от нас, что наступающей цепи пока нет. Замолкнет пулемет, и мне придется обратно ползти к машине за винтовкой. Это не из приятных, а что делать? Я ведь оказался без оружия! Может быть моя уже отогрелась?

Снова попробовал открыть затвор. Нет! Намертво заело. Рукоятка должна плавно, чуть туговато повернуться, открыть патронник и движением назад вытащить и откинуть патрон… Это стало таким привычным, надежным, обязательным, и … вдруг, затвор не открывается! Невероятно!Не веришь ни своим глазам, ни рукам. Думаешь, ну, вот, полежит, отогреется и легко откроется. Нет! Не идет. Вытащил лопату и деревянным черенком стал стучать по шару рукоятки. Не двигается, не поворачивается затвор. Заело, заело намертво!

Выход один: подождать немного, пулеметчик кончит стрельбу, свою бестолковую стрельбу – и поползу к машине…

И вдруг:

- Тра-та-та-та-та… Тра-та-та, - громко, весело с раскатистым эхом заговорил пулемет, где-то тут рядом.

Ага! Ура-а-а! Наши подошли!

В углу овражка залегли наши пулеметчики и лупят очередями из своего «максима» по верху холма, туда, откуда бил вражеский пулемет. Молодцы! Здорово заткнули ему глотку!

Откуда, откуда же они появились? На поле никого не было видно… Из оврага? Не знаю. Как же я просмотрел? Как из-под земли вылезли! Это ведь плохо! Так нельзя нам. Мы эдак и противника прозеваем. А ведь стараюсь, все время настороже. Вот, чуть отвлекся, занялся затвором – и уже перемены…

На новом рисунке вы видите идущих по дороге трех бойцов. Это из зарослей вышли на дорогу двое: высокий пожилой бронебойщик с ружьем на плече, и круглолицый парень, пехотинец. На рисунке даю их портреты так, как подсказывает память. Присмотритесь к ним. Им недолго осталось жить – полчаса, даже меньше.

Бойцы тоже не знают, куда идти, и по дороге их ведет тоже чувство, что и меня. Теперь нам, втроем, уже веселее, мы чувствуем себя увереннее, смелее. Один я не шел, а прокрадывался в чаще подсолнухов около дороги, внимательно просматривал ее - и сзади, и спереди, вслушиваясь во всевозможные шорохи.

На рисунке вы видите и нашу настоящую боевую экипировку той, сорокалетней давности: ватные брюки, ватные куртки, сверху одетые шинели. Спереди полы мы поднимали и завертывали их под ремень – так легче идти. На ногах у нас, как различаете, ботинки и трикотажные обмотки черного, зеленого и темно-синего цвета. По тому, как обертывают ботинок и голень обмотки, можно догадаться, с кем имеешь дело: с опытным обстрелянным бойцом, каких тогда мы называли солдатами (сорок лет тому назад широко это понятие не применялось) или новичком, который еще не нюхал пороха. Очень, очень эта обувь была характерна, не говорю о практичности в сравнении с сапогами.

Именно вот так, в ботинки и обмотки, была обута огромная, многомиллионная масса рядовых и сержантов в войну. К сожалению, это не совсем соответствует тому, как теперь довольно часто изображают нас в кино, и в живописи, и в скульптуре, графике, и в романах, повестях. Да, да, к сожалению, мы не ходили в излюбленных искусством наших легендарных «солдатских сапогах» - тыловым службам они были удобнее.

Это небольшое отступление необходимо сделать с тем, чтобы, пока мы живы – последние свидетели и участники войны. Чтобы подсказать, подправить, чтобы засвидетельствовать то, что именно было, в чем правда, истина, и что очень часто не учитывается в показе прошедшей войны.

… В подсолнухах справа от дороги мне показалось, будто что-то затемнело. Мои спутники не обратили внимания.

- Братва, я сейчас! – бросил я, и с винтовкой на руках кинулся в чащу.

В зарослях лежал раненый итальянец, молодой парень, мой ровесник. Он испугался, затыкал пальцем в грудь и бессильно забормотал:

- Итальяно! Итальяно!

В стороне валялась шапка.

- Кто там? – выкрикнул бронебойщик.

- Раненый!

- Шлепни!

А мне жалко парня, не могу я убить просто так, уже беспомощного, раненого врага. Я поднял шапку, нахлобучил на голову раненого и сказал ему, слегка подталкивая в плечо:

- Медицина! Медицина! – думая, что он это поймет, и показал, что надо ползти к дороге.

- Там, там дорога! Медицина!

В глазах итальянца появилась теплота, будто признательность.

Но он же враг! Что я должен делать? Я не убил его, выживет – пусть живет, может быть, подберут наши на дороге, в плену вылечат.

В глаза бросилась небольшая черная книжечка, лежавшая рядом на снегу. Забрал ее…

Вот сейчас в руках у меня эта книжечка в коленкоровом переплете – молитвенник итальянского солдата, изданный в Бергамо в 1939 году. На первой странице автограф самого солдата. Перерисовываю его: Laseio a ti guesto ricordo tuo Zio.

А на левой стороне, на обложке – мой автограф: 16 декабря 1942 года – за р.Дон под Богучаром.

Посмотрим дальше, перевернем страницу. На левой стороне изображена мадонна с младенцем, на правом – титульный лист книжечки. Вот его текст:

DON TAMANZA, Capellano Milit. Del Presidio di Bergamo

Manualetto di Preghiere del Soldato – V EDIZIONE – Technografica EditriceTavecchi – Bergamo.

Я ничего не понимаю в напечатанном и в автографе солдата, и лишь по последующему содержанию догадался, что это молитвенник.

Когда беру его в руки, всегда вспоминаю первый день наступления на Среднем Дону – 16 декабря 1942 года, поля подсолнечника, раненного итальянского парня-солдата, и двоих моих спутников, бойцов из 115-го полка, погибших там, у дороги. И еще одно. Когда смотрю репродукции с картин, ранних картин Караваджо, например, «Гадалка», то почему-то появляется ощущение, что герой их – круглолицый, курчавый парень – очень похож на того итальянского солдата, что остался там, в далеком 42-м, в подсолнухах у Дона.

"Гадалка" кисти Караваджо

…Идут последние, заключительные кадры ленты памяти, показывающие последующие полчаса, не больше!

… - Смотрите, смотрите! Вот они! – у меня изумленно воскликнулось.

- Это же итальянцы! Итальянцы!

Как только мы поднялись на холм, перед нами открылось такое же скучное и унылое пространство небольшой лощины. Но она с холма на холм пересечена дрожащей, рваной полосой из бегущих фигурок людей.

Скорее всмотримся, разглядим, разглядим получше!

Мы, трое, откровенно говоря, даже опешили, растерялись. Сами представляете, что значит вот так сразу встретить колонну врага. Мы даже не упали, не залегли…

Серое дымчатое пространство холмов рассекает продольная большая балка. От нее в лощину врезался овражек с кустарником. Справа сверху с холма в лощину, и снова вверх на вершину левого холма рваной полосой торопливо двигалась колонна людей.

Ясно, что это драпают итальянцы, что это они и бросили своего раненого. Но это уже хвост колонны. Отставшие бегут, размахивают руками, что-то кричат. Вдруг справа вынырнула автомашина, какой-то фургон. Она вся облеплена людьми: сидят на крыше, на моторе, стоят на подножках. Бегущие пытаются прицепиться к ней.

На рисунке вы видите этот момент.

Бронебойщик коротко бросил:

- Ставь винтовки накрест!

Машина не остановилась, но с нее упало несколько человек, вскочили, побежали. Слышны подвывания мотора. Мы не спускаем с машины глаз.

Эх! Промазал! Но тут же раздался второй выстрел, вздрогнули в руках винтовки, нас снова обдало порохом. Машина дернулась и резко остановилась, словно уперлась во что-то, и с нее посыпались фигурки людей. Что-то крича, они побежали.

Не раздумывая, нас какая-то неведомая сила бросила – мы схватили винтовки на руку и с криком «Ура-а-а! Бей!" помчались вниз по склону к дороге. Мы на ходу останавливались, стреляли, целясь в темную растрепанную массу людей, поднимающихся на склон.

Все прокрутилось очень быстро. Прошли какие-то две-три минуты, и колонна перевалила за вершину, а за ней бежали одиночные солдаты. Чтобы было легче, они сбрасывали шинели, какие-то тряпки, спотыкались, падали, снова вскакивали и бежали. На дороге темными пятнами оставались брошенные вещи.

На рисунке показано, как трое бойцов атаковали хвост колонны отступавших итальянцев. Но противник не был уж так растерян, как казалось по бегущим. Оттуда, из-за холма, начали раздаваться выстрелы, и в воздухе появилось противное взвизгивание.

Пригнувшись, мы бросились к машине, чтобы прикрыться ею и замаскироваться – для противника мы были также черными фигурами на фоне снега, четкими и ясными. Я залег у колеса и сделал несколько выстрелов, думая, что меня поддержат и мои спутники – бой, есть бой. Еще рано торжествовать! Но они решили иначе – в этом их оплошность – они забрались в фургон и занялись разборкой трофеев. Из фургона полетели тряпки, шинели, какие-то коробки, раскрытые чемоданы. К заднему колесу упал фотоаппарат гармошкой…

Эх! Это же моя мечта! Хотел было подхватить, но раздумал – пускай валяется, на что он мне здесь…

Бросившись на противника, стреляя на ходу, мы не сомневались, что за нами где-то тут на холмах идут цепи нашей пехоты, идут пулеметчики. Наши выстрелы и ответный огонь врага в тугой тишине местности будут услышаны, и это поторопит бойцов. Они сейчас, вот сейчас, должны появиться здесь, на холмах. Это же, наверное, и противник представляет.

Пользуясь затишьем, настороженно на корточках обошел машину спереди и залег у заднего колеса, наблюдая за дорогой, за холмами. Чувствую, что сейчас вот, сейчас может ударить по машине, по этому выделяющемуся на снегу фургону. Ведь прошьет и ребят!

КАЗАЧИЙ ГОРОДОК БОГУЧАР основан в 1701 году!!!

Официально Богучар стал городом в 1779 году. Он был образован из слободы Богучар, основанной служилыми казаками Острогожского полка в 1717 году. Эти факты имеют документальное подтверждение, они не вызывают сомнений у краеведов. Однако в исторической литературе высказывалось предположение о существовании на месте Богучара более раннего поселения вольных казаков в начале XVIII века. История этого поселения оставалась совершенно неизвестной. В Центральном государственном архиве древних актов в Москве мне удалось недавно найти рукописные документы о казачьем городке Богучаре, основанном вольными поселенцами в 1701 году. Сопоставление их с документами, опубликованными в прошлом веке историком, русского флота С.И.Елагиным, позволило установить, что городок Богучар существовал всего лишь три года и был разрушен по личному распоряжению Петра I в 1704 году. Напомню, что речка Боучар, или Богучар, упоминается впервые в 1595 году; к ней, в незаселенную тогда степь, выезжали конные русские разъезды, наблюдавшие за крымскими татарами. С 1614 года «Богучарский юрт» стал сдаваться царской казной «на откуп» для рыбной ловли пушного промысла. Первым временным хозяином «Богучарского юрта» был воронежский стрелец Иван Шемаев. В 1685 году «Богучарским юртом» завладел Дивногорский монастырь, находившийся при впадении реки Тихой Сосны в Дон. Монахи платили в казну 23 рубля в год и посылали к речке Богучар в летнее время своих «трудников». Постоянного поселения на речке Богучар до 1701 года не было. В архиве сохранилось подлинное письмо архимандрита Дивногорского монастыря Амвросия царю Петру I, написанное в начале 1702 года. Привожу выдержку из него: «В прошлом, государь, 1701-м году, незнаемо по какому твоего великого государя указу, в той оброчной вотчине в Богучарском юрту, на речке Богучаре, по Крымскую сторону реки Дону, поселились дворами незнаемо какие люди, человек с двести, а сказываютца донскими казаками». (Центральный государственный архив древних актов, фонд 210, столбец Белгородского стола № 1871, лист 44).28 апреля 1702 года Петр I приказал воеводе города Острогожска о новом поселении «сыскать накрепко». В 1703 году вольными богучарскими поселенцами стал заниматься адмирал Федор Матвеевич Апраксин, руководивший в это время строительством русского флота в Придонье. 11 сентября 1703 года он послал запрос Петру I из Воронежа: «Новопостроеный городок казачий, что на Богучаре, сводить ли?» На донесении Петр I лично наложил резолюцию: «Сводить». Ф.М.Апраксин послал для уничтожения городка отряд солдат в количестве 50 человек во главе с майором, но богучарцы не дали себя в обиду и отстояли город.1 августа 1704 года адмирал Апраксин вновь обратился к Петру I. Он сообщил, что в Богучаре уже живут 500 человек, что богучарцы не выполняют его распоряжений и принимают к себе беглых русских крепостных крестьян. Разгневанный царь ответил Апраксину 21 августа 1704 года из Нарвы: «О Богучаре при возврате своем из Азова учини так, взяв солдат пошли, и перехватав, посажай на каторги». Осенью 1704 года казачий городок Богучар прекратил свое существование, жители его были изгнаны. Через три года после гибели города Богучара в Придонье вспыхнуло народное антифеодальное восстание под руководством Кондратия Булавина. Нет сомнений в том, что в повстанческих отрядах Булавина сражались и первые богучарцы. (В.П. Загоровский, профессор ВГУ. Газета «Коммуна», 1987, 24 февраля).

Наступило 16 декабря. Потеплело. Утро было туманное, с низкими стелющимися тучами. Когда отгрохотала артиллерийская подготовка, стрелковые роты двинулись вперед. И тут произошло то, чего совсем не предусмотрели – при подъёме на кручу роты перепутались, и командиры подразделений потеряли своих бойцов.

Перед нашей ротой был очень крутой откос. На него не взберешься, а на правом фланге, против четвертой роты выходила широкая балка с осыпями в кручах. Вот туда и устремились бойцы всех рот. Одни из них сумели вскарабкаться сразу, другие срывались и несколько раз скатывались с откоса и снова лезли на кручу. Я тоже сперва сорвался, но потом быстро удалось взобраться наверх. Однако в массе поднимавшихся людей я потерял своих подопечных бойцов.

Когда выскочил на край кручи, то здесь, на открытом поле нас уже встретили пулеметным огнем ожившие пулеметные точки. То там, то здесь взвизгивало в воздухе, падали и скатывались вниз те, в кого попадало…

Вскоре все роты уже вытянулись, рассредоточились по полю в цепи и двинулись вперед. Только теперь не разберешь, где чьи бойцы, кто из какой роты. Я оказался в цепи, в ее середине, среди незнакомых бойцов. Потому и вынужден следующий рисунок так: «Пехота 115-го пошла».

Пехота 115-го пошла

Перед нами склон холма, очень пологий – видим как повышается заснеженное поле в глубине. Справа край поля резко выделен балкой с кустами. Из этой балки мы все вылезли сюда. Впереди поле сливается с нависшим свинцовым небом. Не видно ни края поля, ни кустов, ни траншей – ничего! И из этого ничего навстречу летят, взвизгивая, пули. А вот-вот, появилось и знакомое: протяжные и короткие сверлящие звуки, обрывающиеся разрывом с треском. Это начался минометный огонь.

Но огонь сопротивляющегося противника несильный и какой-то нервозный. Нет в нем уверенной методической расчетливости. В воздухе слышатся редкие взвизгивания. После протяжного подвывания кое-где на участках темных фигурок бойцов вздымаются небольшие кусты разрывов. Несомненно, это мины небольшого калибра. Но, как и ни редок огонь, а на поле уже темнеют распластанные фигурки павших.

Справа от меня появился энергичный боец с ручным пулеметом на руках, дальше и впереди идет кто-то уверенным и быстрым шагом, несколько дальше – еще бойцы. Это бывалые воины. А вот сзади них видны темные фигуры понуро и обреченно бредущих людей. Это новички. Они растеряны и будто не понимают, что это кругом происходит. Вообще, так и любой человек входит в свой первый бой. Как скоро он преодолеет растерянность? Возьмет себя в руки? – зависит от него самого. Такие растерянные, чаще всего являются жертвами боя. Чем раньше соберется человек, тем лучше, тем скорее он станет настоящим воином, тем меньше вероятность бессмысленной смерти. Вот сзади них и бегает с пистолетом в руке какой-то командир. «Чья пуля слаще?» - говорил он в блиндаже.

Всмотритесь в кадр, извлеченный из памяти! Сейчас бойцы уйдут, и останется голое поле с несколькими телами погибших. В рисунке в мелких силуэтиках пытался показать, как идут в атаку опытные воины, и как идут-бредут, как во сне, растерявшиеся. Глаз сохранил эту картину. Идут-то под огнем, страшно взвизгивают пули. А твоя? Ты ведь ее не услышишь! Помкомвзвода говорил: «Смерть быстрая – р-раз, и готов!»

Помню наставления помкомвзвода: «Не отставать! Не скучиваться! Соблюдай дистанцию – чем больше, тем лучше!» И вот мы сейчас вырвемся вперед, отбежим от пулеметчика. Помкомвзвод, опытнейший воин, десантник-парашютист, поучал: «Иди пригнувшись, левым плечом вперед. Лопату - за пояс, прикрывает сердце. Меняй направления, делай перебежки! Не чесаться! Гляди в оба!»

За мной чувствую что-то начало взвиваться… Ах! Это же обмотка развязалась. Остановился, быстро-быстро намотал, потуже, и затянул в узел трикотажную тесемку. Что делать! Я впервые одел обмотки. Теперь быстрее догоняем цепь…

Вдруг в поле зрения попали пулеметчики. Они за скобу станины тянут свой пулемет, в руках у них и коробки с лентами. Колеса пулемета не крутятся, тормозят, будто нарочно упираются и загребают снег. Видим, с каким напряжением, с какой злостью, бормоча ругательства, двое бойцов тащат пулемет по снегу. Эх! Его бы на полозья!

Идут пулемётчики

А перед пулеметчиками мелькнул упавший боец. Его сразу ударило. Убит? Или ранен? Это пожилой узбек. Догадываемся по смуглому лицу и вислым усам.Разглядывать нам нет времени. Перебежкой чуть наискось выходим впереди цепи…

Тут, кажется, в воздухе реже визжат пули… Ужасно боюсь этого звука, боюсь больше, чем разрыва мины.

Интересно! Основная масса бойцов на правом фланге, а слева от меня продвигается человек десять, не больше – кто идет, кто трусит рысцой… И за ними пустота, туманная серая дымка, как впереди…

Откуда-то сзади поднимается слабое «-а-а-а-а…а!» Что это? Сейчас бросок на траншеи? Ни черта не понимаю… Не вижу впереди ничего, но слева от меня уверенно шагавший боец взял винтовку на руки и побежал… Он этим подсказывает, что надо делать и нам.

«Ура-а-а-а-а…!» - стало накатываться громче и разборчивей. Все побежали. Кто-то падает, не встаёт… Кто-то спотыкается…

«А-а-а-а-а!» - несется уже рядом, и захлестывает нас…

У окопов уже все завертелось. Из земли вырастали какие-то темные фигуры с поднятыми руками и большими раскрытыми ртами… другие метались по снегу, бежали по полю от нас. Взвизгивали пули, рвались гранаты… Что-то ударило меня по каске, с силой ударило, и я упал… Вскочил, падал, прыгал, снова падал, тыркал штыком…

Единственное, в чем могу дать ясный отчет – это я будто летел и внутри у меня все бешено орало: «А-а-а-а-а-а-а…!» Это «А-а!» распирало всего и вырывалось наружу.

А ведь так могло и шлепнуть, а?

Могло! Но не шлепнуло, значит, нам повезло, значит - судьба!

Даже в тот же день, к вечеру, когда успокоился, я пытался припомнить, что же происходило? Так и не смог, не смог сам себе рассказать – впечатления мелькания чего-то, как в окне быстро идущего поезда, как в быстрой карусели. Так и дошло это до сегодня через сорокалетие.

Рисунок «Ура-а-а! Атака первой линии!» - это попытка передать лишь то, что еще осознавалось, когда с криком «Ура!» бросились к окопам. Это лишь само начало боя в траншеях. У окопа вы видите каску и пулемет противника. Ничего такого я не помню, но «положил» их просто для того, чтобы обозначить рубеж врага.

И еще осталось общее впечатление, что итальянцы не оказали нам настоящего серьёзного сопротивления – они быстро, в панике побежали…

Атака первой линии

Свистящий металлический скрежет вонзился в землю. Меня бросило, я покатился куда-то вниз, цепляясь штыком. Раздался сильный грохот...

Косой удар в спину, я грохнулся на землю перед раскрывшейся дверью в блиндаж. Еще не могу прийти в себя после чего-то страшного в своей круговерти.

Осознавая уже происходящее, вскочил, длинными ударами, штыком, стал бить в темноту блиндажа, влетел в него…

Потом проясняется. Сижу на железной кровати, на простыне, одеяло отброшено. Свет из двери и небольшого окошка под потолком обрисовывает внутренность небольшой землянки, аккуратно обшитой белыми досками. У изголовья столик, в углу слева от него стоят разноцветные бутылки, одна опрокинута, и из нее медленно вытекает на деревянный пол какая-то коричневая жидкость. Попахивает спиртом и еще чем-то.

Тут руки различили теплоту постели. Выходит, мы немного не успели. Удрал офицер! Это, конечно, офицерский блиндаж. Штыком откинул подушку, и… смотрите! На белой простыне лежит, поблескивая воронением, небольшой пистолет. Берём! Вот он! В ладонь величиной, красивых очертаний, с костяными накладками на рукоятке. Они украшены гравированным узором, такая же золоченая гравировка на затворной коробке, а на предохранителе искрится рубиновый глазок. Потащил магазин – о, великолепно! Он полный! Вот это трофей! Хорош, хорош пистолет! Упрятываем его за пазуху под шинель.

Давайте теперь проверим, что тут есть из съестного… Но, но помним, помним – не увлекаться!... О! Отлично! Из под стола извлек несколько плоских банок – шпроты. Запихиваем в вещмешок. Туда и по карманам галеты - белые, похожие на печенье… Представляете, после ржаных сухарей – как тут устоять и не снять «пробу»? Конечно, тут же съел пару. В столе взял великолепную авторучку, сероватую, переливающуюся как перламутр, какую-то записную книжку в кожаном, хромовом переплете (сейчас я ее держу в руках, привожу тисненные золотом надписи: 1937, BANK der OSTPREUßISCHEN LANDSCHAFT). Разглядывать некогда: запихиваем в карманы. А вот и открытки, интересные – на них римские воины перетаскивают лодки. Отлично! Тоже в карман. Люблю исторические картинки. Смотрите, а вот поблескивает золотом волчица. Это же символ Рима! Отшвыриваем какой-то мусор и забираем безделушку.

А теперь скорее, скорее догонять наших!

Выскочил из блиндажа и … кругом ни души! Но мне же казалось, что здесь, у блиндажей, и еще какие-то бойцы были?

Трусцой побежал по дороге. Она поднялась наверх и исчезла в зарослях неубранного подсолнечника. Тут мы никого не увидим, и не найдем, но, если что, то и сами можем незаметно удрать. Куда же все делись?

Поскорее забрался в подсолнечник, присел, подтянул обмотки, огляделся. Впереди дорога теряется в жухлых темно-коричневых зарослях подсолнечника, сзади – заснеженные холмы, слева – глубокая балка с дорогой и блиндажами. Кругом – ни души!

Где мы? Где наши? Где противник? Хотя бы стрельба была, грохотали бы взрывы. Нет! Тихо-тихо! Лишь от ветра хрустят, покачиваются съежившиеся головки подсолнухов. Тихо!

Как быть? Представляете положение бойца?

Если было бы солнце, то можно было бы как-то сориентироваться, где север, где юг. А так? Серое беспросветное небо, холмы скрываются в дымке. И даже не ясно, как я оказался тут у блиндажей, и … один!

Что делать? Но не сидеть же вот так! Почему-то долго не размышлял. Поднялся, доверился ногам, и еще непонятно какому чувству – они и повели меня по дороге, туда, в глубину поля. Сорвал на ходу несколько крупных сухих головок, и вылущил зерна в карман. Семечки сохранили еще свой вкус и запах…

В первые же дни я пытался сделать зарисовку нашего блиндажа с двумя отводами траншей. В правой стороне был участок моего отделения. На рисунке показан вид нашего блиндажа снаружи, виден и правый боковой спуск в траншею. Рисунок называется «У блиндажа».

По ступенькам мы спускаемся вниз на глубину роста человека. Здесь вход, закрытый дверью из досок. Все щели заткнуты тряпками или паклей. Для маскировки на блиндаж наброшена куча хвороста.

У блиндажа

Издали подходишь и действительно видишь кучу нарубленных веток, присыпанных снегом. Такие всегда бывают в лесах. В этой куче, в переплетении ветвей, различается черная железная труба, из которой валит сизый дымок. Около входа стоит часовой. Боец хотел, чтобы я его так нарисовал, но я сказал, что портрет на таком расстоянии не получится. И, хотя он это понял, все равно, пока я рисовал минут пятнадцать, боец старательно позировал – стоял, опираясь на винтовку, и не шевелился.

На рисунке видим впереди блиндажа по фронту редкие деревья, за ними дальний вражеский берег. Я все пробовал, когда сменялся с дежурства, разглядеть на высоком берегу оборону врага, но ничего не увидел. Там только одни крутые откосы, деревья и кустарник, а вверху – светлой снежной полосой край берега отделяется от плоской серой пелены неба. Ничего живого на том берегу! Как будто там и нет никого. Но мы знаем, нам сказали, что где-то там проходит оборонительный рубеж итальянцев – «макаронников», как назвал их политрук в своей беседе.

Однажды, днём, сменившись, я попробовал было пройти слева за блиндаж, чтобы получше рассмотреть дальний берег, и, наконец, хотя бы увидеть сам Дон. А то от блиндажа, и тем более из траншеи, его не видно. Осторожно, прячась, я метров на десять прошел за блиндаж и укрылся за стволом дерева. Вглядывался в дальний берег – любопытство потянуло меня, очень захотелось увидеть Дон. Не увидел его и отсюда, ничего не обнаружил и на дальнем берегу, ничего, никаких признаков пребывания людей.

Вдруг какая-то сила заставила меня замереть, не двигаться, и посмотреть на ноги. Вид бросил в озноб, все тело задрожало, перехватило дыхание: поперек правого ботинка (не сапога, а ботинка) коварно протянулась тоненькая золотисто поблёскивающая красноватая проволочка. И тут только я вспомнил о предупреждении, что впереди блиндажа, перед фронтом траншей приходит полоса минного заграждения.

Когда прошёл порыв страха, и вернулось самообладание, осторожно вытянул стопу из-под проволочки, оба конца которой уходили в снег к еле заметным колышкам. Тут только я их разглядел. Проволочка не шевельнулась… Совсем не шевельнулась! Ступая в свой след, вышел к блиндажу…

А если бы шевельнулась?...

Сержант, командир отделения, по моему лицу и рукам, наверное, заметил, что что-то произошло. Я нехотя рассказал. Не выдавая меня, сержант еще раз предупредил взвод о том, что выходить из блиндажа можно только назад, в заросли кустов, что впереди минное поле.

Теперь войдём в блиндаж, тем более мы уже порядком продрогли на ветру. Блиндаж – это действительно наш дом. Вы такого еще нигде, наверное, не видели. Это настоящий боевой блиндаж, сделанный на скорую руку из подручных материалов. Блиндаж-землянка не где-нибудь в тыловых службах, а на самом-самом, как видите, переднем крае. Он имеет точный адрес: берег Дона где-то севернее Богучара. В нём нет того приятного уюта и чистоты, которые часто изображают. Он неказист, как и все мы, его недолгие обитатели.

Наш дом

Блиндаж был небольшой, примерно, метра три на два. Перекрывали его два наката тонких и кривых дубовых стволов с соломенными снопами между ними. На земляных нарах на соломе могло спать восемь-девять человек, плотно прижимаясь друг к другу и согреваясь этим.

В проходе у нар к земляной стенке были пристроены полки с вырезами. Сюда мы ставили свои винтовки.

В проходе у входа стоял железный короб на ножках с ржавой трубой, внизу были пробиты дырки, а спереди пристроена дверца. Эта наша печка – центр жизни всего взвода. От печи шло тепло, из раскрытого отверстия – свет от полыхающих дров. Около печки мы отогревались после дежурства, сушили ботинки и портянки, наверху подогревали пищу в котелках и даже касках (и в касках тоже мы приносили пищу на отделения взвода) – пшенную или ячменную кашу-похлебку с солёной рыбой.

Тут же на лопатах пекли лепешки из теста. Случалось, что вместо ржаных сухарей нам выдавали хлеб, но он оказывался непропеченным: сверху корка, а внутри тесто. Вот из этого теста мы и пекли лепешки, сунув лопату с тестом в огонь.

Здесь же у боковых раскаленных стенок печки мы расправлялись с «живностью», которая к тому времени уже успела завестись на нас. Поднося к бокам и углам печи, мы, точно утюгом, проглаживали швы.

У печи мы писали письма, читали газеты, делили по отделениям продукты, и здесь, у печки, наш взводный остряк рассказывал свои бесконечные анекдоты.

О дровах не нужно было думать – они были рядом. Нарубишь лопатой хворост, и вот, он уже в печи. Пилили и толстые стволы – и они потрескивали и сочились, шипя, в коробе печи. Печка очень сильно дымила, дым стелился по потолку и тянулся к входу. Но его замечаешь, лишь тогда, когда входишь в блиндаж.

На рисунке вы видите наш солдатский блиндаж – «Наш дом». Несомненно, замечаете, что он несколько отличается от ваших представлений.

Вскоре взвод предупредили, что немецкие разведчики бродят у нашей обороны, и нам нужно повысить «бдительность». Не подчеркивая, между прочим, взводный заметил, что ночью был вырезан один расчет из батареи 45 мм пушек. Правда, что это случилось или нет? Трудно сказать. Но такое сообщение подействовало на нас сильнее.

Кажется, неделю мы охраняли оборонительный рубеж на берегу Дона – «сидели» в обороне, как тогда говорили.

В ночь на 15-е декабря – это я хорошо запомнил, нас сняли с обороны. Рота была построена, и по-взводно по двое нас повели по лесной тропе у берега. Тогда несколько потеплело, и идти было скользко – ботинки разъезжались во все стороны. Было тихо, слышались стук шагов, побрякивание котелков, оружия. Было приказано: «Не курить! Не разговаривать!»

Мы вышли к реке где-то у пологого спуска на лёд. Слева на фоне снега виднелись темные фигуры каких-то командиров. И сейчас слышится голос одного из них: «Идти по одному! Соблюдать дистанцию!»

Через Дон. 14.12.1942

Тогда лед на Дону еще не окреп, был тонок и кое-где пробит минами. Из пробоин лужами растекалась вода. Потому саперам пришлось укреплять переход, проложив к другому берегу дорожку из пучков хвороста.

У кромки нашего берега в командире мы узнали по голосу нашего комроты. Он негромко поторапливал нас, и, разводя руками, напоминал о дистанции.

На рисунке показан кадр – наша 5-я рота по дорожке из хвороста переходит Дон. Мы благополучно переправились и вышли на исходный рубеж. Было тихо. Лишь редкие ракеты вспыхивали зеленоватым светом за кручей высокого берега, и быстро гасли. Вражеский берег был спокойным, и казалось, не подозревал о сосредоточении войск. Я никак не думал, что на этих вот откосах нет противника. Мне казалось, что его боевое охранение, несомненно, должно быть выдвинуто сюда. Но здесь никого!

Весь наш батальон, очевидно, и весь полк, вот так, перешел Дон и затаился под кручей.

Наша рота в линию расположилась на неширокой террасе берега. За нами – спуск к реке, а впереди поднялся крутой и очень высокий откос берега, заросший у подножья и в осыпях кустарником и деревьями.

Копать ячейку-окоп оказалось нетрудно. Надо было только пробить лопатой не толстый слой смерзшегося грунта, а дальше – пошел сухой песок. Только выгребай его. Лопатой стало трудно работать, вход пошла каска. Мы быстро окопались, и, воткнув в брустверы ветки, подмаскировались.

Я соорудил настоящую пещеру: небольшой круглый лаз, а внутри большое свободное пространство, в котором, скорчившись, можно было даже лежать с винтовкой, сняв с нее штык Для полноты скажу, что почти под носом разводил маленький костерчик. Наложу сперва сухих листьев, на них тонких веточек, а сверху потолще. Спичек, конечно же, у нас нет. Но зато каждый настоящий солдат, как и воин в древние времена, имеет немудрые принадлежности для добывания огня: кремень, кусок стального напильника и фитиль из ваты, надерганный изкуртки.

Такие принадлежности одни называют «тюкалкой», но чаще слышал другое название, несколько странное, - «катюша».

«Потюкал» напильником о кремень, выскочили несколько белых искр на вату – фитиль, и он завонял, затлелся. Но пламени еще нет. Потому приходится воспользоваться советом своего первого боевого наставника – помкомвзвода, старшего сержанта, когда служил летом в воздушно-десантной части. Он поучал с шутками и прибаутками, у него в запасе были тысячи солдатских былей и анекдотов. Как сейчас слышу его бойкий хитроватый голос: «Хочешь нос погреть – разведи костерик. Всё просто: патрон пулей в ствол, покачал слегка и вытащил пулю, подсыпал пороху, сунул фитиль – вот тебе и костерик!»

Так и у меня в пещерке под носом заполыхал костерчик. Я подкладываю по одной тонкие веточки и смотрю, как робкий огонёк сладко облизывает её, как она слегка шипит, а потом вдруг вспыхивает. Конечно, он такого костерчика тепла нет, один дым в глаза, но зато душе становится теплее и за этим занятием уходит волнение и беспокойство.

Но мои подопечные – четверо бойцов из Средней Азии лет сорока, меня не слушают, ленятся как следует окопаться. С трудом удалось заставить, чтобы выкопали себе хотя бы окоп для лежания. Залегли в них, съежились от холода и лежат, как помирать собрались. К ним так и эдак подходил, объяснял, показывал свой окоп, требовал, чтобы такой же сделали себе. Нет! Качают головами с длинными вислыми усами: «Не бэльмэ! Бай-бай!», скулят что-то, даже слёзы кое у кого выкатываются. Эх! Бедняги! Жалко их! Но что же можно поделать? Они чувствуют приближение страшного момента. А разве мне, и другим бойцам легче? Хотя я вот уже второй раз пойду в атаку, а все равно в душе подрагивает что-то.

Так прошел день 15 декабря на исходном рубеже. Завтра – наступление! Целый день мы сидели-лежали в своих одиночных окопчиках—ячейках, отдыхали, отсыпались. Вылезать из окопа было разрешено лишь по крайней необходимости. «Не обнаруживать себя!» - был такой приказ.

Идут годы…

Они все дальше и дальше уносят грозные события Великой Отечественной войны 1941 – 1945 годов. Время неумолимо. Оно наслаивает все новые и новые впечатления и безжалостно стирает в памяти прошлое, и даже то, что стало дорогим.

Сорокалетнее отдаление не оставило в моей памяти имен товарищей-однополчан, тех бойцов из 5-й стрелковой роты, которые тогда, 16 декабря 1942 года участвовали в прорыве обороны итальянцев на Среднем Дону где-то севернее Богучара. Пусть стерлись имена, но их образы, что-то из самой боевой обстановки – какие-то факты, детали и подробности с разной силой яркости еще продолжают жить в сознании. Однако, все чаще появляется опасение, что конец и забвение ждет все то, что еще хранится в памяти, что временами проходит в ней, как будто сморишь нестройную киноленту о войне, и что едва ли стоит терять.

Может, не стоит терять?

Это тревожит совесть – напоминает о долге оставшегося в живых перед павшими в том бою. Совесть заставляет браться за карандаш, за перо, чтобы воспроизвести сохранившиеся в памяти кадры, кадры пусть обычных, рядовых, совсем рядовых эпизодов нескольких боевых дней. Постараюсь как можно точнее показать то, что сохранилось.

115-й идет к фронту

Попробуем всмотреться в эти кадры.

Но прежде прочитаем несколько скупых строчек из книги «Великая Отечественная война 1941 – 1945гг. Краткий научно-популярный очерк», Москва, 1970. Из них мы узнаем, что во второй половине декабря 1942 года сражения на сталинградском направлении приняли еще больший размах – 16 декабря перешли в наступление в районе Среднего Дона войска Юго-Западного фронта и левого крыла Воронежского фронта. В составе этих войск мы находим и 1-ю Гвардейскую армию, в которую тогда входила и наша 38-я гвардейская стрелковая дивизия.

В первые же дни наступления под ударами стрелковых дивизий был в нескольких местах прорван фронт противника – 8-й итальянской армии, оперативной группы немцев и остатков румынской армии. В прорыв были введены танковые корпуса – противник стал откатываться на юг.

Так, в общих чертах представлены эти события.

А если попытаться посмотреть с иной точки зрения? С точки зрения самого рядового бойца – пехотинца, участника только одного боя. Тогда мы, например, окажемся где-то севернее воронежского городка Богучар, в районе боевых действий 115-го гвардейского стрелкового полка, входившего в 38-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Однако, положение рядового бойца таково, что он ничего не знает об обстановке, кроме того, что видит непосредственно перед собой.

Тогда перед нами откроется русло Дона с кое-где побитым минами льдом, высоким и крутым правым берегом, занятым частями противника. И пологим, заросшим густыми рощами левым берегом, где укрылась наша оборонительная линия. На правой стороне, за Доном, увидим заснеженные холмы, поля с высохшим неубранным подсолнечником, и глубокие, даже очень глубокие балки.

На этом пространстве давайте попробуем оживить несколько кадров первого для боя. Я сделаю их зарисовки и дополню своим рассказом.

Сначала коротко о самой части. В середине ноября 1942 года на железно-дорожной станции Ртищево Саратовской области выгрузился эшелон маршевиков-гвардейцев, выписанных из разных госпиталей Сибири. Они были распределены по полкам 38-й гвардейской стрелковой дивизии, расположившимся по окрестным деревням. Вскоре прибыло несколько эшелонов пополнения из Средней Азии. И, если первые были уже обстрелянными, сравнительно обстрелянными воинами, то вторая часть пополнения – а оно составило подавляющее большинство – представляло собой почти совсем не обученную для боя массу людей, к тому же плохо понимавших русскую речь.

Однако, жестокая необходимость войны, в этом именно ее крайняя жестокость, торопила и заставляла доучиваться в самом бою, обретать воинский опыт страшной ценой – ценой смерти.

Быстро были укомплектованы роты. Нас обмундировали по-зимнему, выдали оружие и каких-нибудь 4-5 дней мы успели позаниматься: уставами, тактикой в поле, обращением с винтовкой и гранатами, пока не были отправлены на фронт.

В конце ноября наш 115-й гвардейский стрелковый полк выгрузился из эшелонов на станции Филоново железной дороги Поворино – Сталинград, и двинулся к фронту.

Вот наш первый кадр: «115-й идет к фронту». Нелегким был этот путь примерно в 200 – 250 километров, путь по заметенным снегом дорогам, в метели, обжигавшие лица, сбивавшие с пути. Но это было и хорошо, потому что хмурое небо и степные бураны укрывали колонны от авиации врага. Это позволило командованию скрытно сосредоточить крупные массы войск, предназначенных для наступления. Ночевки были в селах и деревнях. Местные жители были внимательны и очень заботливы, мы отдыхали в тепле, отогревались и даже продолжали заниматься – тренировали новичков в обращении с оружием, приучали их к воинскому порядку.

К10 декабря роты полка вышли к Дону. Подходя ночью к роще, мы обратили внимание на странные сооружения(мы проходили совсем рядом), стоящие рядами на опушке: на наклонных рамах из тонких стальных углов были укреплены в деревянных каркасах какие-то непонятные нам тогда снаряды: крупная шарообразная головная часть с длинным, метра полтора, хвостом и оперением. Уже значительно позже мы узнали, что это были тяжелые реактивные мины, прозванные «андрюшами».

На новый рубеж

Этой же ночью нас вывели к траншеям, и мы сменили подразделения, занимавшие здесь оборону. Взвод поделили на три смены для боевого дежурства в окопах оборонительного рубежа.

На втором рисунке видим сцену в траншее. Я, как помощник командира стрелкового отделения, отвечал за свою смену на участке обороны отделения.

Траншеи были очень глубокими, и во многих местах перекрыты. Чтобы просматривать местность, нужно было в углублениях-ячейках, отрытых в стенках, подниматься на довольно высокую приступочку. Когда мы вставали на нее, то перед нами открывалось впереди широкое пространство долины реки, но самого Дона не было видно. Через редкие стволы деревьев мы могли видеть дальний берег, занятый противником. Сзади нас располагались густые заросли кустов и молодых дубов. Они хорошо укрывали тылы нашего 2-го батальона.

Дежурили в окопах по четыре часа. Это было нелегко. Казалось, что промерзали насквозь. Холод пробивался к телу через шинель, пролезал под ватник, под шапку, коченели ноги. Мы надели и подшлемники – широкий шерстяной носок с отверстием для лица. Приходилось притоптывать, раскачиваться, чтобы плечами ударять в стенки траншеи – от этого, казалось, ноги и тело несколько согревались. Мы часто курили – скручивали крупные цигарки «козьи ноги», как их называли. Они тоже, как будто, давали тепло.

Особенно трудно, конечно, приходилось бойцам из Средней Азии, не привыкшим к нашим холодам. Они сидели съежившись, засунув руки в рукава, забивались в «норы» окопа и что-то отрешенно бормотали.

Как-то в оборону взвода проверял наш командир взвода. Когда я ему доложил, что все в порядке, ничего не замечено, взводный оборвал меня сердитой репликой:

- Что это за чучело?

- Кто? – не понял я.

- Да ты!

- Холодно, товарищ младший лейтенант.

- Снять подшлемник, отпустить воротник!

- Есть!

Командир, конечно, был прав. Наш вид был далеко не уставный, в нем не было ни подтянутости, ни выправки. Но что делать? И чтобы не так мерзнуть, я и закутал голову подшлемником. На него была надета шапка, и уже на шапке была каска. Вид был еще и неряшливым и не боевитым еще и потому, что шинель у меня была не по росту – слишком велика. С одной стороны, это было и хорошо, потому что можно было надежно, кругом завернуть в неё и голову, и тело, и ноги. А вот, с внешней стороны, мы очень много теряли. Но ведь это же не парад!

На рисунке показаны три фигуры: сидящий, съежившийся от холода боец с котелком за поясом (да, да именно так некоторые бойцы носили котелки), боец, закуривший цигарку – в руках у него кремень, «кресало» и фитиль (очень важные принадлежности солдата в полевой жизни) и боец, наблюдающий из ячейки.

В траншее

Какие-то характерные черты вы улавливаете. Хочу обратить внимание на лопату, висящую на поясе у закуривающего. Мы носили лопаты именно вот в таких, коротких холщовых чехлах с петлей для рукоятки. Эта петля застегивалась на петле с помощью короткой круглой палочки, вместо пуговицы. У нас были тоже холщевые подсумки на поясе с четырьмя обоймами патронов в каждом, не кожаные, как в довоенной, кадровой службе, а именно холщовые. И еще через плечо на груди висел патронташ, также пошитый из холста, с пятью карманами на две обоймы патронов каждый.

Как видим, патронов у нас было довольно много. К этому надо прибавить и еще штук пятьдесят россыпью в вещевом мешке.

Согласен, что это частности, но о них надо сказать, хотя бы для того, чтобы кинематографисты, художники и писатели не надевали на нас подогнанные по росту и комплекции шинели, не затягивали их очень аккуратно кожаными поясами, да еще с латунными пряжками и со звездой, чтобы не вешали на пояс кожаные подсумки, то есть надо показать, чтобы нас вернее изображали в искусстве.

Продолжение следует...

Исх. № 45 от 15.03.2016г.

Закон Российской Федерации от 14.01.1993г.№ 4292-1 "Об увековечении памяти погибших при защите Отечества" определяет принципы проведения поисковой работы, направленной на выявление неизвестных воинских захоронений и непогребенных останков, установление имен погибших и пропавших без вести при защите Отечества и увековечение их памяти (ст.8).

Статья 8 Закона определяет, что "Поисковая работа организуется и проводится общественно-государственными объединениями, общественными объединениями, уполномоченными на проведение такой работы, в порядке, предусмотренном уполномоченным федеральным органом исполнительной власти по увековечению памяти погибших при защите Отечества, в целях выявления неизвестных воинских захоронений и непогребенных останков, установление имен погибших и пропавших без вести при защите Отечества и увековечения их памяти (часть первая в ред. Федерального закона от 05.04.2013г. №52-ФЗ)".

Указом № 37 от 21.01.2006г. Президент Российской Федерации возложил на Министерство Обороны Российской Федерации полномочия по увековечению памяти погибших при защите Отечества и определил его уполномоченным федеральным органом исполнительной власти в этой сфере.

По предложению Минобороны России решением рабочей группы организационного комитета "Победа" (Председатель Комитета Президент Российской Федерации В.В. Путин) по координации подготовки и проведения военно-мемориальных мероприятий в связи с памятными датами военной истории Отечества (протокол от 18 декабря 2014 г. №38 Приложение №1) Общероссийское общественное движение по увековечению памяти погибших при защите Отечества "Поисковое движение России" определено уполномоченной общественной организацией на проведение поисковой работы в Российской Федерации, и ему поручено организовывать регулярное направление в Минобороны России сводных планирующих и отчетных документов по поисковой работе в стране и за рубежом.

В настоящее время в Движении работает 76 региональных отделений. В воронежской области региональное отделение ООД "Поисковое движение России" действует с 10.05.2013г. Председателем Регионального совета регионального отделения избран СЕГОДИН Михаил Михайлович. Он же является руководителем Воронежской региональной общественной организацией "Историко-патриотическое поисковое объединение "Дон", входящей в состав Регионального отделения ООД "Поисковое движение России" в Воронежской области..."

Изучая подшивку номеров газеты "Красная Звезда" за июль 1942 года, в надежде отыскать материалы об истории боевых действий на Богучарщине, наткнулся на такой интересный материал. Пусть, и не связанный с Богучаром.

Статья в газете "Красная Звезда" от 16 июля 1942 года.

"Южнее Воронежа немцы подошли к маленькому придонскому городку. Вражеские танки приблизились к нему вплотную. Бойцы - истребители танков из части, которой командует тов.Фирсов, встретили их метким огнем противотанковых ружей. Одну за другой они подожгли 11 бронированных машин врага. Стрелки и пулеметчики били по немецкой пехоте. Атака на город была отражена. Потеряв много убитых, противник отошел на западный берег реки. На другой день немцы могли возобновить атаки. Чтобы воспрепятствовать им в этом, нужно было отбить у врага выгодную в тактическом отношении высоту на западном берегу реки. Заняв ее, можно было держать немцев на значительном расстоянии от города. Группа автоматчиков в 50 человек во главе со старшим лейтенантом Таракановым было поручено захватить высоту. На рассвете автоматчики двинулись к Дону. Их повел Максим Иванович Буранко - 70-летний старик, фельдшер местной железнодорожной больницы. Это высокий и еще крепкий старик, участник трех войн, встал в ряды бойцов, когда к его родному городу подошли немецкие разбойники. Во время ожесточенных бомбардировок старик помогал тушить пожары, ухаживал за ранеными. Теперь он вызвался проводить отряд автоматчиков по известным ему одному тропам к берегу реки. Он разыскал лодки в прибрежных кустах и под покровом тумана переправил бойцов на западных берег Дона.

После короткого боя с немецкой пехотой автоматчики заняли высоту и закрепились на ней. Через несколько часов старик привел сюда подкрепление".

История подвига Максима Ивановича Буранко имела продолжение в одном из следующих номеров "Красной Звезды". Фотокорреспонденту газеты С.Лоскутову повезло запечатлеть героя для истории!

Фото из газеты "Красная Звезда" от 19 июля 1942 года.

В районе г.Воронежа. Старший лейтенант А.Тогаев благодарит 70-летнего советского патриота М.Буранко за помощь Красной Армии. Тов.Буранко помог переправить роту советских автоматчиков на западный берег Дона...". Командир 2-й истребительной бригады подполковник Лубман представил Буранко к награждению орденом "Красной Звезды".

Наградили же героя медалью "За боевые заслуги" приказом Военного Совета 6-й Армии Воронежского фронта от 29 августа 1942 года. Интересно, а были ли награждения богучарцев (гражданских лиц) за совершенные подвиги в годы войны? Были ли награждены, например, богучарские минеры?

Ну очень интересная карта....

Интересное надгробье с. Терешково. Три креста.

Этот материал, уверен, будет интересен не только поисковикам, но и людям, интересующимся историей Великой Отечественной войны.

Обобщенный материал о построении обороны итальянской пехотной дивизии, составленный на основании опроса попавших в плен офицеров 8-й итальянской армии: капитана Агрилло Витале, лейтенантов: Бертуцци Адриано, Перси Энинсо, Платти Джузеппе.

Документ 1-й Гвардейской Армии датирован 16 января 1943 года. К этому времени в ходе операции «Малый Сатурн» были разгромлены итальянские дивизии, занимавшие позиции на Среднем Дону.

В составе 170-й танковой бригады 18-го танкового корпуса Сергей Андреевич участвовал в боях на территории Богучарского района Воронежской области. Когда стрелки-пехотинцы 41-й и 44-й гвардейских стрелковых дивизий ценой многочисленных потерь прорвали первую линию обороны противника, с Осетровского плацдарма четыре советских танковых корпуса вошли в прорыв...

На фото С.А. Отрощенков, 1943г.. Источник http://iremember.ru

"Из Урюпинска вышли мы к Нижнему Мамону, в излучину среднего Дона. Холода стояли жуткие. Зимой в танке холодней, чем на улице. Броня ведь. А у нас одеяние не меховое, шинель. Позже, в боях уже стали формой пренебрегать. Найдешь шубу, в ней и греешься. Водку давали, но я пил очень редко. После боя, только, если стресс нужно снять, выпьешь рюмку. А в бой нужно трезвому идти. Пьяный пошёл, считай покойник. Когда на отдыхе были, я свою водку экипажу отдавал. У отца нас пять сыновей было, я самый младший. И никто дома не смел ни выпить, ни закурить, ни сквернословить. Это было исключено.

Бригада без боя переправилась через Дон, и вошла в прорыв. На том берегу уже наши дрались с румынами на высотках. Потом мы вышли на равнину. Такого зрелища, такого количества танков я никогда не видел. Куда ни посмотришь, сколько глаз хватает - все поле в тридцатьчетверках! Первая, освобожденная нашей бригадой деревня, была Вербяковка..."

В деревне Вербяковка без труда нам узнаётся Вервековка. И оборона противника в районе хутор Красное-Орехово, сел Гадючье и Филоново, хутора Свинюха, которую пришлось прорывать, была устроена с использованием доминирующих высот. Вот, только, итальянцев наш герой почему-то назвал румынами. Которые в том районе быть, ну, никак не могли!

Бои за Вервековку особенно запомнились Сергею Андреевичу:

"Перед атакой ко мне в танк прыгнул ротный комиссар, лейтенант. - Давай, я у тебя заряжающим поеду!?

- Ну, умеешь, так заряжай.

Хорошо заряжал. Наш взвод атаковал высотку, на которой располагалась половина села, остальные танки побежали дальше, мимо высоты, по долине. Там, за небольшой речушкой, стояла церковь и другая часть села...".

Схема боя 18-го танкового корпуса за село Вервековка Богучарского района. Источник https://pamyat-naroda.ru

Село Вервековка расположено на северном берегу реки Богучарка, а на южном — церковь села Лофицкое и само село, видимо, принятое танкистом за часть села Вервековка. Так что, всё сходится…

"Я говорю комиссару:

- Надо десант ссадить, чтоб за танком шел.

Он: - Да нет, вперед!

Начали по нам стрелять, кого-то из десанта побили. Я высунулся, крикнул: - Прыгайте сейчас же с танка, долой!

А они сидят, в башню вцепились. В деревню влетаем, там румынская пехота. Не побежали румыны, отстреливались из-за домов. Нашему десанту пришлось тяжело, румыны били из винтовок по ним в упор, с расстояния 10-15 метров. Слышу крики, мат - наша пехота подошла. Перестреляли румынов, гусеницами передавили, но и наш десант понес потери. Я сам успел подбить Т-3 и раздавить противотанковую пушку. Мой танк тоже подбили. Снаряд попал выше бортовой передачи, разбило левый тормозной барабан и тормозную ленту. Мы сначала не почувствовали, уже потом, механику говорю влево поворачивать, а танк не слушается..."

Мне часто приходилась слышать истории о том, что в реке Богучарка при попытках переправиться на правый берег потонуло несколько советских танков. Некоторые танки, по словам очевидцев, до сих лежат на дне реки. Никто их так и не поднял. В воспоминаниях Отрощенков тоже упоминает о случаях неудачной переправы:

"Танки, что атаковали через реку, тоже освободили другую часть села сходу, но речушка оказалась коварная и глубокая. Пять или шесть танков въехали в нее неудачно и потонули.

Было потом комсомольское собрание. Разбирали бой. Я тоже выступил, сказал, что танк имеет огневую мощь, которую нужно использовать. Сблизился с противником, подавил огневые точки, и двигай дальше. Там надо мной посмеялись некоторые, мол, знаток выискался.

- Чего, вы, туда сразу помчались? - говорю им. - Есть пушка, пулеметы, используйте. Десант тоже беречь надо.

Бригада пошла вперед, а мы дня на три застряли в Вербековке, пока ремонтники ковырялись. Какой-то генерал появился, приказал мне танк на окраину перегнать, чтобы, говорит, ни одна собака не сунулась. Танк-то подбитый, но как огневая точка вполне действующий.

Когда починились, догнали наших..."

Пришли в район, никогда не забуду, казачьего хутора Хлебный. В 3-х километрах другой хутор - Петровский. Его тоже заняли советские танки, но не нашей бригады. Между хуторами, расположенными на холмах, пролегала низина.

Схема разгрома отходящей итало-немецкой группировки в районе Хлебный - Поздняков 20-21.12.1942г.

Источник https://pamyat-naroda.ru

Рано утром по ней, огромной сплошной толпой пошла, спасаясь из окружения, 8-я итальянская армия.

Когда передовые части итальянцев поравнялись с нами, по колоннам пошла команда "Вперед! Давить!". Вот тогда мы им с двух флангов дали!

Я такого месива никогда больше не видел. Итальянскую армию буквально втерли в землю. Это надо было в глаза нам смотреть, чтоб понять, сколько злости, ненависти тогда у нас было! .... Взяли толпы пленных в этот день. После этого разгрома 8-я итальянская армия фактически прекратила свое существование, во всяком случае, я ни одного итальянца на фронте больше не видел...".

Действительно, в районе хуторов Хлебный и Поздняковский пытались прорваться из окружения немецкие и итальянские части, державшие оборону в районе Богучара, Красногоровки, Сухого Донца, станицы Мешковской. Бои в тех местах были очень жестокие. О чем вспоминали и итальянские участники войны. А район деревни Арбузовка в Италии называют «Долиной Смерти» - немногим из пробивавшихся из окружения удалось прорваться из Арбузовки к городу Чертково.

Хутора Петровского в тех краях не было, а вот хутор Поповка (Поповский) на картах обозначен. Видимо, за давностью лет, а воспоминания Сергея Андреевича опубликованы в 2010 году, и назвал ветеран тот небольшой хуторок Петровским.

Полностью прочитать воспоминания можно по ССЫЛКЕ

Говоря о вкладе таловцев в Великую Победу, чаще всего упоминают о трех фактах: о числе наших земляков, ушедших на фронт и погибших в горниле войны, о десяти Героях Советского Союза, прославивших своими ратными подвигами нашу малую родину, а также о том, что именно таловцы стали инициаторами сбора средств на строительство танковой колонны «Воронежский колхозник». И если конкретики в первых двух случаях достаточно, то информация о третьем факте весьма скудна. Ее «разбавляют» только дата зарождения почина – ноябрь 1942-го - и количество собранных таловцами средств: 300 тысяч рублей. Причем черпаются эти сведения из одного источника – номера газеты «Правда» от 10 января 1943 года. Вот то немногое, что знают, наверное, все ныне живущие таловцы. Хотя потомкам тех, чьи рубли и копейки, заработанные тяжелейших крестьянским трудом военных лет, складываясь, превращались в самые эффективные танки Второй мировой войны, наверное, следует знать судьбу самих боевых машин, а также тех, кто вел их в бой.

Владислав Вдовенко
р.п.Таловая, Воронежская область

Приснопамятный «Колхозник»

Сам термин «танковая колонна» возник с легкой руки заводских отправителей эшелонов. Он изначально означал эшелон в 40-45 танков типа Т-34 и 20-22 танка типа КВ. На большее мощности локомотивов тогда не хватало. Кроме того, не выдерживало железнодорожное полотно - оно расползалось под тяжестью составов. Термин укоренился и стал использоваться даже в материалах Ставки ВГК.

Танковая колонна не являлась боевой или тактической единицей. Их различают по надписям о принадлежности к «именным» сериям, купленным на средства, собранные разными группами населения. Наиболее известной из них, пожалуй, является колонна «Дмитрий Донской», построенная по инициативе РПЦ.

«Воронежский колхозник» может конкурировать с ней по степени цитируемости в различного рода краеведческой литературе. Однако ни та, ни другая не были первыми в истории той войны.

Первые «именные» танки появились в Красной Армии еще в декабре 1941 года. Зачинателями этого движения можно считать учащихся 102-й школы города Горького, нынешнего Нижнего Новгорода. Они в день начала учебного года, 1 сентября 1941-го, обратились ко всем пионерам и школьникам Горьковской области с призывом собрать металлолом и вырученные деньги направить в Фонд обороны для постройки танка «Горьковский пионер». В начале октября месяца ими было собрано металлолома на сумму около трехсот тысяч рублей.

Построенный танк был передан в Действующую армию и в середине декабря принял участие в битве под Москвой. В том же сентябре 1941 года в Фонд обороны, также для постройки танка, передал все свои личные сбережения маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников. Сбор средств на создание танковых колонн начался в Вологде, в Архангельске, в других регионах страны и даже в Монголии.

Всего за время войны из личных средств народа было собрано где-то около трех - трех с половиной миллиардов рублей.

Подобные почины уже к середине 1942-го стали настолько массовыми, что среди областей, краев и республик не иметь на фронте «свою» колонну считалось моветоном. Самых разных бронированных «колхозников», «рабочих», «комсомольцев», «осоавиахимовцев» и даже «пчеловодов» на дорогах войны можно было встретить немало. И все же далеко не всем из них повезло так, как «Воронежскому колхознику», ставшему своего рода брендом нашего региона в военное время.

В Таловском районе Воронежской области за годы войны было собрано 4 миллиона 900 тысяч рублей на строительство танковых и авиационных колонн. Но сегодня мало кто вспомнит самолеты эскадрильи «Таловский колхозник», громившие врага в небе Украины, Венгрии и Чехословакии, или других летающих колонн - «Воронежский комсомолец» и «Юговосточник», которые появилась тоже во многом благодаря нашим землякам.

Так почему же память о «ВК» оказалась такой крепкой? Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно понять то, кому предназначались танки-колонны. А для этого придется вернуться в прошлое на 70 лет, в ноябрь 1942 года.

«Для вас, родненькие наши!»

Лето и осень 42-го оказались для воронежцев самым страшным периодом за все четыре военных года. К середине июля враг «ополовинил» область, захватив полностью или частично треть ее районов. Но и остальная часть, оказавшись прифронтовой территорией, еще полтора месяца не могла чувствовать себя в безопасности.

И только в сентябре 1942-го, когда фронт и на Среднем Дону, и в большой излучине этой реки стабилизировался, стало ясно, что Дон в его среднем течении останется тем рубежом, за который фашистские полчища уже не смогут шагнуть.

В деревне, где после непрекращающейся мобилизации остались бабы, старики да пацанва, работали, не считаясь со временем и здоровьем, живых денег за свой тяжелейший труд в глаза не видели, работая за трудодни – палочки в амбарной книге учетчика. И вот они, которые еще два месяца назад не знали, останутся ли в родном доме или их ждет участь тысяч беженцев, прошедших за последний год через их села и поселки, да и вообще останутся ли живыми, решают собирать деньги на строительство танков для Красной Армии.

Дети голодают, на пятерых одна пара ботинок, выменянных еще летом у тех же беженцев, избу протопить нечем, а они сносят в сельсовет последние гроши, которые лежали на черный день на дне пустого сундука между свидетельствами о рождении детей и письмами или похоронками с фронта… Потому, что чернее дня уже быть не может. Потому, что соседка, которой живется еще тяжелее, сдала все, что выручила вчера от продажи табака, саженного для убитого в мае под Харьковом мужа. Потому, что на эти рубли сегодня можно купить победу и мир. И еще тысячи «потому» в каждом доме свои.

Конечно, было бы идеализмом утверждать, что каждый рубль был сдан именно так, без разнарядки из района и соревнования между колхозами. Но последнее было скорее исключением из правил. Патриотический подъем был действительно велик как никогда до этого и, пожалуй, после.

Был и еще один немаловажный фактор: дарители уже знали, что в бой на этих машинах пойдут земляки, воронежцы из 1-го гвардейского мехкорпуса. Первогвардейцы! Легенда 41-го! 1-я гвардейская стрелковая дивизия (затем 1-й гвардейский мехкорпус) генерала Руссиянова тогда во многом был уникальной. Ею была одержана первая крупная победа в начале сентября 41-го под Ельней.

Ей первой во всей Красной Армии было вручено гвардейское знамя, и дивизия получила наименование гвардейской. Если верить послевоенным публикациям в советской прессе, именно бойцы этой дивизии первыми уже на третий день войны применили против танков противника знаменитый «коктейль Молотова» - бутылки с горючей смесью. А еще во всей РККА не было другой такой дивизии, в которой вместо трех полков было четыре.

А случилось это в середине сентября 1941-го в Воронеже, куда соединение прибыло для пополнения и отдыха после тяжелейших боев под Ельней. Тогда в его состав влился Воронежский добровольческий полк, он в полном составе был включен в его ряды и стал называться 4-м Воронежским стрелковым полком.

Четвертым потому, что в дивизии уже было три полка. Воронежский оказался сверхштатным. Этого удалось добиться первому секретарю Воронежского обкома Владимиру Дмитриевичу Никитину. Впоследствии по этой причине часто возникали недоразумения при переходе дивизии из одной армии в другую.

Бессменному командиру дивизии, а затем и корпуса, Ивану Никитичу Руссиянову не раз приходилось разъяснять, почему его соединение имеет одним стрелковым полком больше, чем все остальные дивизии Красной Армии.

С того момента и началась история шефства воронежцев над первогвардейцами. Начиная с января 42-го поездки к ним стали регулярными. Гости привозили все, что мог дать прифронтовой, а после и фронтовой регион: теплые носки, рукавицы, традиционные вышитые заботливыми девичьими руками кисеты, табак, мед... В такие дни «именинником» был 4-й Воронежский полк. Как-никак подарки прислали их земляки...

Но помогала воронежская земля руссияновцам не только провизией и теплыми вещами. В июне 42-го из состава народного ополчения области для пополнения в 4-й Воронежский полк было направлено полторы тысячи бойцов. Были среди них и уроженцы Таловского и Чигольского районов.

В конце октября 1942 года дивизия была выведена на переформирование и оказалась в Приволжском военном округе. Здесь, в Поволжье, 1-я гвардейская стрелковая ордена Ленина дивизия стала разворачиваться в механизированный корпус, сохранивший номер и наименование дивизии 1-й гвардейский ордена Ленина механизированный корпус. 4-й Воронежский и 7-й (бывший 331-й) полки послужили основой для формирования 2-й гвардейской механизированной бригады.

Теперь бывшая стрелковая дивизия стала мощным механизированным соединением, в задачи которого входил прорыв в полосах общевойсковых армий, наступавших на направлениях главных ударов фронтов. Это был «боевой кулак» Ставки ВГК.

10 ноября 1942 года корпус был полностью сформирован, укомплектован и готов к выполнению поставленных боевых задач. Такой задачей стало участие в Сталинградской битве. Но перед тем как эшелоны с личным составом и техникой отправились к волжской твердыне, в гости к первогвардейцам приехали шефы.

Делегация оказалась небольшой – всего семь человек. Ровно столько уместилось на трех «полуторках», выделенных Воронежским обкомом для доставки воюющим землякам традиционных гостинцев. Отчет об этой встрече, опубликованный в областной прессе в канун 25-й годовщины Великого Октября, и стал отправной точкой в истории «Воронежского колхозника».

Делегация воронежских колхозников в гостях у воинов 1-го механизированного корпуса

К сожалению, мы не нашли ответ на вопрос: кто именно стал инициатором почина? Возможно, идея сбора средств родилась одновременно в нескольких головах, потому что в протоколах праздничных собраний и митингов, посвященных четвертьвековому юбилею Октябрьской революции, сразу четырех колхозов Таловского района говорится о намерении поддержать Красную Армию рублем. Впрочем, правдоподобнее выглядит версия, в соответствии с которой инициатором стал сам райком партии, а протоколы собраний – уже второе действие этой истории.

Кстати, в протоколе колхоза имени Буденного Хорольского сельского Совета уже фигурирует название «Воронежский колхозник».

Как бы то ни было, призыв колхозников поддержали райком, информация о сборе средств и его инициаторах появилась в печати. 26 ноября областная «Коммуна» опубликовала на первой полосе сообщение за подписью секретаря Таловского райкома ВКП(б) Жигалкина о том, что сбор денег идет полным ходом.

В колхозе имени Докучаева сумма перевалила за 11 тысяч рублей, в колхозе имени Шевченко – за 7 тысяч, а в «Железнодорожнике» в «фонде победы» уже 10 тысяч. В тот же день Воронежский обком принял постановление, в котором было дано указание секретарям райкомов и председателям исполкомов райсоветов «развернуть массовую работу».

И вслед за этим «Коммуна» и районки запестрели информациями из Панино, Щучьего, Борисоглебска, Верхнего Карачана, Поворино, Новохопёрска, Терновки, Эртиля, Воронцовки, Радченского, в которых жирным шрифтом выделялись собранные суммы: 120 тысяч, 200 тысяч, миллион…

Впрочем, далеко не все тогда собирали средства именно на «Воронежский колхозник». Даже герой этой большой истории пасечник из села Манино, что под Калачом, семидесятипятилетний Эраст Крамарев, сделавший наряду со своей односельчанкой Марфой Белоглядовой самый большой личный вклад - 100 тысяч рублей, откликнулся на призыв не таловцев, а саратовского колхозника Феропонта Головатого, сдавшего 100 тысяч на личный танк, фотографию и рассказ о поступке которого тиражировали все центральные газеты.

Но в обкоме все эти цифры складывались в одну, казавшуюся грандиозной для разрезанной фронтом на две части области – сперва 13, затем 37, а к весне 43-го – 71 миллион рублей. И инициаторами здесь считали таловцев.

Те же, в свою очередь, старались соответствовать этому статусу. В январе «Правда» рассказала на всю страну о том, что они передали в Государственный банк на танковую колонну 300 тыс. руб. Кроме того, они сдали из своих личных запасов 38 100 пудов хлеба, 42 715 пудов картофеля в продовольственный фонд Красной Армии. Однако, по данным газеты «Красная Звезда» №290, вышедшей в свет еще 11 декабря 1942 года, только за три первых дня в районе было собрано 420 тысяч рублей.

Впрочем, практически в каждом номере центрального печатного органа ВКП(Б) назывались новые адреса патриотических починов, и таловские результаты меркли на их фоне. Так, в предыдущем номере «Правды» от 9 января опубликованы сообщения о том, что колхозники Грузинской ССР кроме сданных ранее 72,5 миллиона рублей на строительство танковой колонны «Колхозник Грузии» дополнительно внесли 37,5 миллиона, а трудящиеся Омской области собрали 53 миллиона на строительство танковой колонны «Омский колхозник» и передали 232 478 пудов зерна в фонд Красной Армии.

Но даже то, что собрали за три первых дня, уже можно было считать серьезной суммой. Не в пример сегодняшней России боевая техника в ту пору дешевела. Согласно калькуляции харьковского завода № 183, составленной в мае 1941 года, танк «Т-34» стоил 249 тысяч 256 рублей 96 копеек. В июле 1942-го его стоимость доходила до 209 тысяч. Так что на первый таловский взнос уже тогда можно было построить два средних танка.

Но в тот момент, когда на 183-й завод, который еще год назад был перебазирован в Нижний Тагил, поступил заказ из Воронежской области, цены упали еще ниже, и к январю 43-го Уральский танковый завод имени товарища Сталина, откуда и пришла наша колонна, отпускал свои машины уже по цене 166300 рублей. Так что даже 300 таловских тысяч хватало на две полноценные «тридцатьчетверки».

Возможно, эту нехитрую калькуляцию провели и в обкоме ВКП(б). Во всяком случае, два первых танка колонны неофициально считались таловскими, а появившиеся в ней именные машины двух калачеевцев значились под условными номерами 3 и 4.

Хлопцы и «стальные кони»
До торжественной передачи машин землякам дело дошло только в апреле. 22 апреля 1943 года в селе Нижняя Дуванка нынешней Луганской области восемь новеньких танков «Т-34» были выстроены на лугу за селом. С башен еще не были сняты пулеметы ДТ, которые при длительных маршах прикрывали колонну от атак с воздуха, краска, которой с великим старанием были выведены слова «Воронежский колхозник», еще не высохла.
Но на эти детали внимания никто не обращал. Напротив боевых машин выстроился личный состав 19-го гвардейского танкового полка, справа – командование корпуса, гости и деревенская ребятня.
Среди членов делегации, которую по традиции возглавлял секретарь Воронежского горкома, были инициаторы сбора средств – калачеевские «танковладельцы» Крамарев и Белоглядова. Считалось, что каждый из них на свои деньги приобрел по танку. На башнях двух машин были надписи: «Крамарев Ераст Федорович» и «Белоглядова Марфа Ивановна».

Ераст Федорович Крамарев с танкистами
Боевая машина, приобретенная на средства Белоглядовой, была вручена экипажу командира 2-й танковой роты бригады старшему лейтенанту М. В. Власенко. Второй именной танк, «Крамарев Ераст Федорович», с башенным номеров «С-172», а вместе с ним и два «безымянных» – «С-173» и «С-174», пере-дали экипажам взвода гвардии лейтенанта Лысенко.
Уроженец Полтавской губернии, кадровый офицер, коммунист, воевавший на фронтах Великой Отечественной с первого дня войны, был в полку личностью известной, даже знаменитой. Да что в полку, во всей 2-й мехбригаде не было человека, который не слышал о 28-летнем Иване Лысенко. Слава пришла к нему как раз 22 апреля.
Вместе с делегацией воронежцев для торжественной пере-дачи техники в полк приехало командование корпуса: командир 1-го гвардейского мехкорпуса генерал-майор Иван Руссиянов и его заместитель генерал-майор Сергей Денисов. Последний еще не полностью оправился от тяжелого ранения, полученного им в самом начале 1943-го.
В ту пору фашистское командование делало все для того, чтобы деблокировать окруженные в районе Сталинграда войска Паулюса. Мехкорпус, действовавший в составе 3-й гвардейской армии, имел наступательную задачу: прорвать оборонительную полосу немецко-фашистских войск на реке Чир.
4 января Сергей Иванович Денисов лично руководил действиями корпуса на поле боя. Его командирский «ИС» вы-рвался из строя машин на несколько сотен метров вперед и был подбит. Генерал, выбравшийся из загоревшегося танка, лежал метрах в трех от нее. Гибель танка замкома видели несколько экипажей, но в пылу боя, когда враг, имея превосходство, как это принято говорить, в живой силе и технике, давит прямо на тебя, отважиться на рывок вперед может не каждый. Тогда мужества сделать этот шаг хватило только у Лысенко. Проскочив между двумя танками противника, он на полном газу «доскакал» до генерал-майора и, пока стрелок и водитель отстреливались, вместе со стрелком перетащили генерал-майора, получившего тяжелое ранение, в свою машину. Доставив раненого на КП полка, Лысенко с экипажем вернулся в бой.

Марфа Ивановна Белоглядова
Со временем этот эпизод в полку забылся, да и сам Иван Лысенко все реже вспоминал о том январском бое. Что до генерала, то оправился от ранения он только в марте. Естественно, фамилии своего спасителя не знал, но, как выяснилось, запомнил лицо.
И вот 22 апреля в строю 2-й роты генерал узнал его. В тот же день командиром мехбригады полковником Ходяковым был подписан наградной лист, в котором лейтенант Лысенко представлялся к ордену Красной Звезды за подвиг, совершенный три с половиной месяца назад…
По случаю приезда гостей состоялся митинг. Гвардейцы благодарили земляков за подарки, давали клятву беспощадно бить ненавистного врага. Как вспоминал позднее комкор Руссиянов, растроганные теплым приемом бойцов гости все больше молчали, и только Ераст Федорович был «в ударе». Семидесятипятилетний колхозник еще по пути в часть сильно переживал: кому же достанется машина, приобретенная на его кровные, «медовые» рубли. Старый пасечник продал все, что запасли его пчелы в прошлом году, даже к чаю себе меда не оставил. А потому считал необходимым лично проинспектировать и саму машину, и ее будущий экипаж.
Он с пристрастием осмотрел все до мелочей в танке, потрогал, крепко ли привинчено-приварено, расспросил каждого члена экипажа «своего» танка о боевых делах, просил танкистов беречь машину, быстрее гнать на ней фашистов с советской земли. То и дело показывал телеграфный бланк, на котором в самом низу стояла подпись «И. Сталин», а выше - фраза: «Примите мой привет и благодарность Красной Армии зпт Ераст Федорович зпт за Вашу заботу о бронетанковых силах Красной Армии». Особенно ему понравилось то, что у командира танка на гимнастерке висел орден. Он не запомнил имени танкиста, но вот награда врезалась в его память. Позже, в 44-м, когда он сдал еще 100 тысяч рублей, теперь уже на строительство именного самолета, став знаменитостью в Калачеевском районе, и к нему стали приезжать журналисты, он рассказывал корреспонденту «Коммуны» М. Василенко об этой награде «высокого такого украинца», хотя и был-то Лысенко выше дарителя всего на полголовы.
После вручения экипажам боевых машин состоялся парад. Вместе с командованием корпуса его принимали дорогие гости из Воронежской области. Все, кроме Крамарева. Ераст Фёдорович при помощи экипажа забрался в танк и по-молодецки выглядывал из люка, проезжая мимо импровизированной трибуны. Естественно, эта машина шла во главе колонны…
Спустя полтора месяца танки воронежцев шли примерно в том же порядке, но уже на передовой. Боевое крещение они приняли на Харьковщине. Для почти половины из них оно же стало последним боем.

Минус четыре
Утром 18 июля части 1-го гвардейского мехкорпуса вошли в прорыв, созданной накануне 8-й гвардейской армией юго-восточнее города Изюм. Но враг их уже ждал.
Гвардейцев встретили закопанные в землю и хорошо за-маскированные в кустарниках танки противника. Гитлеровцы приготовили и еще один «сюрприз»: противотанковые торпеды, которые запускались из окопов и управлялись по проводам. Через час атака красноармейцев захлебнулась, а к полу-дню уже трудно было понять: кто именно из противников владеет инициативой. Было ясно, что ночью гитлеровцы подтянули резервы и любой ценой стремились закрыть путь нашим войскам к станции Барвенково, потеря которой для врага означало в сложившейся обстановке катастрофу на данном участке фронта.
19-й танковый, поддерживаемый пехотой 1-го мотострелкового батальона бригады майора Е. Я. Лишенко, продвигался к небольшому селу Пасека. Не доходя до него двух километров, на подступах к небольшой рощице путь полку преградили два противотанковых орудия. Их расположение было выбрано настолько удачно, что эти пушки могли сдерживать два десятка танков без ощутимых потерь. Командир полка майор Свиридов на своей машине предпринял было обходной маневр, но огнем был загнан в овраг. Еще два танка получили повреждения. Гвардейцы оказались зажатыми между рощей и Северным Донцом, став легкой мишенью для вражеских штурмовиков. Спасла полк «Марфа Ивановна», выскочив прямо перед вражескими артиллеристами. То ли фашисты не ожидали удара в лоб, то ли заминка у них произошла по какой-то другой причине, но этих нескольких десятков секунд Власенко и двум другим «колхозникам» хватило, чтобы «пролететь» опасную зону. Дальнейшее, как говорится, было делом техники. Танки проутюжили и капониры с орудиями, и соседние окопы, ра-давив пушки и около 30 фашистов.
С задачей полк справился, и Пасеку очистил от врага, но оказался при этом окруженным с трех сторон. Это стало ясно уже к вечеру. Пехота и танкисты стали занимать круговую оборону, удерживать которую им предстояло трое суток, отражая яростные контратаки вражеских танков, мотопехоты, авиации.
Несмотря на ожесточенность боев первого дня, безвозвратных потерь среди «колхозников» не было.
Утром 19 июля горловина «мешка», в котором оказался 19-й танковый, начала сужаться. Окутанное густым дымом от десятков пожаров украинское село справа обходили фашистские танки, слева - немецкие автоматчики, скрываясь в той самой рощице, которую накануне полк отбил благодаря отваге гвардии старшего лейтенанта Власенко. Появились и начали бросать бомбы «юнкерсы», «включилась» вражеская артиллерия.
В этом аду танкисты стали прорываться на северо-восток по оставшемуся узкому проходу, еще удерживаемому пехотой. Выходили с боем, лавируя, расширяя проход и стараясь нанести максимальный урон противнику.
К концу 19 июля боевой счет «воронежских» танков составлял уже 9 танков противника, три его самоходных орудия, 11 противотанковых пушек, семь минометных батарей и до двух батальонов живой силы противника. В тот день отличился экипаж лейтенанта Брагина, уничтоживший четыре вражеских танка. Но цена, которую заплатил полк за эти результаты, была слишком велика.
Первой жертвой среди «колхозников» стал экипаж командира взвода гвардии старшего лейтенанта Алексея Ивановича Никитченко. Его «стальной конь» на предельной скорости во-рвался на позиции противника. «Тридцатьчетверка» раздавила гусеницами три противотанковых орудия, уничтожила несколько огневых точек, мешавших продвижению пехоты, нацелилась на минометную батарею. И в эту секунду сбоку почти в упор ударило по танку фашистская пушка. Танк остановился, задымил. Танкисты долго отстреливались от наседавших на них немцев, вели огонь из пушки и пулеметов. Наконец, когда боевая машина превратилась в жарко полыхавший костер. Последними словами гвардии лейтенанта, переданными по радиосвязи, были: «Командир, все тяжело ранены, выйти не можем, будем драться до последнего снаряда».
Все это разворачивалось на глазах 1-го мотострелкового батальона бригады, состоявшего большей частью из воронежцев. Пехота залегла под губительным огнем противника. Стиснув зубы, многие бойцы смотрели на беспомощно замершую среди немецких траншей «тридцатьчетверку». «Воронежский колхозник» горел, над ним поднимались клубы густого черного дыма, пулемет умолк, но орудие продолжало стрелять. Как вспоминал потом генерал Руссиянов со слов командира батальона гвардии майора Лишенко, видя это, кто-то крикнул: «За воронежских!», и тогда батальон, как по команде, поднялся в атаку…
Экипаж похоронили спустя двое суток, когда противник был наконец-то отброшен от Пасеки, в километре к северо-востоку от села.
В одной могиле с Никитченко были погребены останки половины экипажа «Марфы Белоглядовой» - командир башни и стрелок-радист.
Накануне, 18 июля, танк уж горел. Фашистам удалось поджечь его в тот момент, когда «Марфа» «ровняла» позиции их артиллерии. Но тогда механику-водителю старшине Сергею Тюрину умелым маневром удалось сорвать пламя и вырваться из-под огня противника. 19-го ситуация повторилась. Снова попадание, снова пламя над машиной, но теперь танк выйти из боя уже не смог. Сам гвардии старший лейтенант Михаил Власенко был тяжело ранен.
Спустя два дня командир 19-го танкового Свиридов представит его к ордену Отечественной войны I-й степени. Он по-лучит эту награду, правда, полностью оправиться и вернуться в свой полк уже не сможет.
Подписал Свиридов и еще один наградной лист. В нем значилась фамилия гвардии старшего лейтенанта Лысенко. Вот только Ивана Павловича к тому моменту уже не было в живых.
Тот злополучный бой 19 июля для командира экипажа «Крамарева» оказался тоже последним. Причем он оказался еще короче, чем у «Марфы». Выходя из рощи танк «потерял» гусеницу. Машину развернуло бортом к порядкам наступающего врага. Лучшей мишени и представить себе трудно. И этим не преминули воспользоваться два самоходных орудия «Фердинанд» (или как его еще называли «Элефант» (слон)), по очереди всаживая в землю вокруг обездвиженной машины снаряды. Пока механик и командир башни под огнем пытались соединить траки, Лысенко отстреливался из пушки. Причем, довольно успешно. Один из «слонов» загорелся: снаряд прорвал ему брюхо. Но почти сразу вторая самоходка пробила броню башни «Т-34». Иван Павлович был тяжело ранен. Танкисты вынесли своего командира. Он умер в тот же день в медсанбате и похоронен у села Красный Оскол.
А 20 июля погиб четвертый «воронежский» танк. Его экипаж во главе с гвардии лейтенантом Василием Исаевичем Елепиным похоронен всего в нескольких сотнях метров от могилы личного состава отделения Никитченко. Именно на столько смогла продвинуться мехбригада в тот день…
Но, как ни странно, это была и последняя потеря колонны. Последующие тяжелейшие бои на территории левобережной Украины не вычеркнули больше ни одной машины из рядов 19-го полка. И хотя случалось всякое, пять оставшихся «колхозников» с боями дошли до Днепра и были сданы перед тем, как 15 ноября 19-й гвардейский танковый полк был отправлен на переформирование.
Почему пять? Да потому, что «Крамарева» вернули в строй техники. Башню залатали, уже в середине августа его вел в бой младший лейтенант Владимир Шульга, бывший командир башни этой же боевой машины. В сражении за Пасеку он тоже был ранен, и тоже представлен к награде – ордену Отечественной войны II степени». И командир полка, и командир 2-й мехбригады подписали наградной лист. Но после возращения в часть танкист получил «Красную Звезду», а через несколько недель едва не стал на воронежском танке Героем Советского Союза.

Несостоявшийся Герой
В конце октября 1943 года в областной газете «Коммуна» было опубликовано письмо генерал-лейтенанта Руссиянова, датированное началом месяца. Послание было теплым и трогательным. Говорилось в нем и о дружбе первогвардейцев с трудящимися Воронежской области, зародившейся в тревожные сентябрьские дни 41-го, и о том, что в тяжелые дни восстановления разрушенного немецкими варварами Воронежа и многих других городов и сел области ее жители смогли дать государству 71 миллион рублей на строительство «Воронежского колхозника», и, естественно, о боевом пути некоторых из этих боевых машин. Так вот, есть в этом письме такие строки: «На танке, построенном на личные сбережения колхозника Эраста Федоровича Крамарева, отважный танкист Лысенко в первые два дня боев уничтожил свыше 150 гитлеровцев и подбил два немецких танка. На этой же машине гвардии старшина Шульга в одном из последних боев на подступах к городу Запорожье уничтожил 3 тяжелых немецких танка «тигр». Сейчас на боевом счету машины колхозника Крамарева свыше 500 немецких гитлеровцев, 6 танков, 30 автомашин, 4 артиллерийских батареи противника. Владимир Шульга представлен к званию Героя Советского Союза.»
И действительно, 24 сентября такая бумага пошла по инстанциям. На сей раз даже генерал Руссиянов, весьма щепетильно относившийся к соотношению награды и конкретного проявления отваги, поставил свою подпись под фразой «достоин награждения званием Героя Советского Союза». Действительно, храбрость и слаженность действий экипажа «Крамарева» в боях за освобождение Запорожья были достойны этого.
Во второй половине сентября на подступах к городу раз-вернулись тяжелые бои. Волны атак шли то с одной, то с другой стороны. После полудня 21-го числа немцы предприняли очередную попытку вытеснить нашу пехоту с занятых накануне позиций. 11 «тигров» и 4 танка «Т-IV» двинулись к высоте 105,0, где в засаде находились среди прочих и «Крамарев». Подпустив танки врага на верный выстрел, Шульга, не дожидаясь приказа, вывел свою машину из укрытия и, за каких-нибудь пару минут, тремя выстрелами поджег два и под-бил еще один «тигр». Остальные в панике начали отходить.
Шульга стал героем дня. Командир мехбригады гвардии подполковник Старков лично прибыл в полк поздравить с успехом экипаж «Крамарева», приказал командиру полка го-товить документы «на Героя», а Шульге предложил нашивать офицерские погоны с одним просветом.
Погоны младшего лейтенанта были нашиты уже на новую гимнастерку. Но золотой звезды Героя на ней так и не появилось. Вместо нее в ноябре командир 19-го танкового полка гвардии майор Свиридов прикрепил на грудь Владимира Прокофьевича орден Красного Знамени.
Кстати, в письме Руссиянова называется еще одна фамилия. «На танке с надписью «Воронежский колхозник» смело дрался герой-танкист Остяков. Действуя в тылу врага, он в течение одного дня истребил 110 гитлеровцев, уничтожил эшелон противника с боеприпасами, разбил две артиллерийских батареи противника и 22 автомашины». К сожалению, мы не смогли найти никаких сведений об этом человеке. Контекст, в котором он упоминается, позволяет думать о том, что герой-танкист погиб, но в списках боевых потерь полка он не упоминается. Изложение нанесенного врагу ущерба, как и в случае с Шульгой, явно взято из наградного листа, но и в наградных документах корпуса за тот период Остякова нет. Так что эту историю мы, увы, рассказать не можем.

Как, впрочем, и то, что сталось с сами машинами после то-го, как полк убыл на переформирование. После капитального ремонта машины, как правило, перекрашивались, и в следующий свой бой шли уже с башенными номерами, принятыми в новой части. Скорее всего, так случилось и с пятью уцелевшими «колхозниками». И можно было бы твердо сказать, что история «таловской» колонны закончилась на правом берегу Днепра, если бы не одно «но».

Туманные обстоятельства
Когда мы уже убедили себя в том, что боевая биография таловских танков уложилась в неполные пять месяцев, и в ней все ясно и понятно, поступил ответ на посланный почти год назад запрос в подмосковные Химки. Оказывается, в семейном архиве дочери Михаила Васильевича Власенко до сих пор хранится письмо Марфы Белоглядовой, в котором она рассказывает командиру своего именного танка, выбывшего после июльского ранения из состава полка, о том, что танки с надписью «Воронежский колхозник» дошли до Будапешта и Вены. От-куда она черпала эту информацию? И были ли это те самые «Т-34-76», которые воронежцы передали первогвардейцам в апре-ле 1943-го? Мы не смогли найти ответы на эти вопросы. Быть может, Марфа Ивановна просто пересказала боевой путь 1-го гвардейского мехкорпуса, в составе которого в 1943 году шли в бой «колхозники»? А может, в австрийскую столицу входи-ли уже другие «колхозники»? Как это часто бывало, вслед за первой танковой колонной на фронт шли вторая, третья с тем же именем, но уже более совершенной техникой. Ведь собранных трудящимися нашей области средств на «ВК» хватило бы более чем на 300 боевых машин.
Мы уже готовы были склониться к последней версии, посетовав при этом, что никакой конкретики о боевом пути от Днепра до Вены танков с надписью «Воронежский колхозник» своим читателям сообщить не можем.
Дело в том, что на многочисленных интернет-форумах, особенно тех, где собираются люди, увлеченные изготовлением моделей «бронированных коней», тот факт, что в истории было как минимум две колонны «ВК», даже не обсуждается. Спорят лишь о том, сколько их было: две или три? Поводом для такой позиции являются фотографии, на которых изображены «тридцатьчетверки» разных модификаций с названием колонны. Танки действительно разные, хотя, судя по всем «родовым признакам», сделаны на одном и том же нижнетагильском заводе №183. А раз так, стоит ли ломать голову, как это случилось. Изготовили одну партию – передали первогвардейцам, сделали спустя какое-то время вторую – отправили по тому же адресу. И все же…
Вместе с письмом пришел и скан фотографии, на котором изображен гвардии лейтенант Власенко. Несмотря на низкое качество снимка, не было сомнений в том, что Михаил Васильевич стоит у танка, который довольно сильно отличается от уже знакомых по снимкам из областного архива. Хотя подпись к фото утверждала, что машина справа от танкиста - именно «Марфа».
Зато боевая машина с химкинского снимка очень походила на другие танки, на которых тоже значилось название нашей колонны. Отыскали мы их на бескрайних просторах Интерне-та. Здесь «колхозники» имеют другие номера.
Мы еще раз посмотрели на весь имеющийся фотоматериал, и тут родилась безумная версия: снимки из областного архива датируются не 43-м, а 42-м годом. Судите сами.
Во-первых, одежда бойцов. Все, как один, первогвардейцы одеты в гимнастерки образца 1935 года. И это при том, что 6 января была введена новая форма. Можно, конечно, допустить, что гимнастерки нового кроя к апрелю до первогвардейцев еще не дошли, хотя почему-то и генерал Руссиянов, и командир 2-й мехбригады полковник Худяков, и другие офицеры на газетном снимке одеты именно в форму нового образца, при-чем, не только кители, но и гимнастерки. Но танки!…
Боевые машины с самого знаменитого снимка не могли выпускаться в начале 1943 года, и даже в конце 1942-г. Со вто-рой половины 42-го нижнетагилький завод выпускал свои танки с шестигранной башней, а не эти «зализанные», которые кончились на заводе еще весной. Касается это и катков, и бор-тов, наблюдательных приборов на башне. Выходит, машины, которые демонстрировали воронежцам, сошли с конвейера тагильского завода месяцев восемь, а то и десять назад.
И только награды, хорошо видные на груди командира «Крамарева» гвардии лейтенанта Лысенко и его командира башни Шульги и полученные танкистами в самом начале 43-го, поставили все на свои места. Все снимки сделаны в 1943 году, вот только не на всех запечатлены изготовленные на деньги воронежских крестьян… 1-й Гвардейский механизированный корпус в ту пору использовал трехзначную систему тактических номеров. 1-я цифра соответствовала номеру бригады, а 2-я и 3-я – номеру танка (от 1 до 65) в механизированной бригаде. Так, номер 103 принадлежал 1-й Гвардейской механизированной бригаде, номер 234 - 2-й Гвардейской мехбригаде.

Соответственно, танки с номерами от 169 до 176, которые стояли на башнях «колхозников», должны были принадлежать 18-му гвардейскому танковому полку из 1-й механизированной бригады, а не 19-му из 2-й гвардейской.

К тому же, если внимательно посмотреть на групповой портрет Ераста Крамарева с экипажем одноименного танка, то можно заметить, что башенный номер нанесен другой краской, да и выглядит значительно менее свежим, чем название бронированной машины. Даже белый кант, который, по идее, должен был наноситься в один день с «именем», более блеклый, а местами и вовсе истерт.

Собрав воедино все эти детали, можно сделать странный вывод: воронежским дарителям продемонстрировали старые танки, да еще из другого войскового соединения, которые предварительно «поименовали» на скорую руку. Зачем? Точно ответить на этот вопрос могло, наверное, лишь командование мехкорпуса. Мы же можем только предполагать. Танки, добираясь до Нижней Дуванки, могли просто опоздать. А вы помните дату, когда происходила передача танков? 22 апреля – день рождения В.И. Ленина – вождя мирового пролетариата. Мероприятия, приуроченные к таким датам, вряд ли можно было перенести.

К тому же дарители ехали не из соседней деревни, и попросить обождать их несколько дней, а может, и недель, тоже нельзя. И, возможно, лучшего решения, чем выдать за новенькие «воронежские» машины недавно отремонтированную технику, находившуюся какое-то время в резерве у другой бригады того же корпуса. Старые башенные номера даже закрашивать не стали: зачем, если через день-другой придется возвращать.

Словом, похоже, что 70 лет во всех краеведческих источниках на иллюстрациях красовались совсем не таловские танки. А настоящие «воронежские колхозники» – на фотографии рядом с Власенко и снимке неизвестного автора. И башенные номера ее машин начинались с 292-го и заканчивались 299-м. И надпись с названием состояла из двух слов, расположенных не под углом друг к другу, а параллельно.

Но все это – детали, которые не меняют главного. Как бы то ни было, танки, купленные на средства наших земляков, и люди, ведшие их в бой, вписали немало ярких строк в историю той войны. А значит, достойны того, чтобы через 70, 100 или 170 лет потомки вспоминали их с благодарностью, с преклонением перед величием народного подвига во имя Отечества.

Кириллов Иосиф Константинович (1905 – декабрь 1993) – генерал-майор, Почётный гражданин г. Рославля Смоленской области и г. Могилёва Белорусской ССР.
Родился в селе Полтавка Богучарского уезда. До службы в армии получил лишь начальное образование. До начала Великой Отечественной войны служил на Дальнем востоке в 5-м Амурском стрелковом полку. Участник конфликта на КВЖД в 1929 году. За храбрость и инициативу в тех боях в числе немногих награжден орденом Красного знамени.
До 1938 года И.К. Кириллов служил в Приамурье, закончив в Иркутске пехотные курсы, командовал ротой, батальоном, был заместителем командира полка. Служил и настойчиво учился: подготовился и экстерном сдал экзамены сначала за семилетку потом за среднюю школу. В 1938 году стал слушателем Военной Академии им. М.В.Фрунзе.
На двенадцатый день после начала Великой Отечественной войны вместе с дипломом об окончании академии получил предписание отбыть на фронт. Будучи начальником оперативного отделения штаба 298-й стрелковой дивизии, лично повёл в атаку при прорыве вражеского кольца окружения большую группу военнослужащих. Был тяжело ранен, три месяца провёл в госпитале. Затем получил назначение в 160-ю стрелковую дивизию заместителем начальника штаба соединения. Воевал под Наро-Фоминском, Юхновом.
В начале 1942 года дивизия вошла в состав 33-й армии под командованием генерал-лейтенанта М.Г.Ефремова и приняла участие в Смоленско-Вяземской операции. В боях на Смоленской земле Кириллов был ранен. Вскоре после выздоровления он принял 28-ю отдельную стрелковую бригаду, сражавшуюся с противником на правом фланге Западного фронта. Бригада участвовала в Ржевско-Сычёвской и Ржевско-Вяземской операциях. В июне 1943 Кириллова назначили командиром 139-й стрелковой дивизии.
25 сентября 1943 года части 139-й стрелковой во взаимодействии с другими соединениями 10-й и 49-й армии овладели городом Рославлем.
В 1944 году Кириллову было присвоено очередное звание – генерал-майор.
За мужество и умелое руководство боевыми действиями в годы Великой Отечественной войны И.К.Кириллов неоднократно награждался государственными наградами. В их числе два ордена Красного знамени, орден Кутузова II степени, орден Суворова II степени, орден Ленина.
В послевоенные годы генерал-майор И.К. Кириллов занимал различные командные и штабные должности, несколько лет был начальником Новочеркасского Суворовского училища.

Литература:
Беляев И.Н. «Прописаны навечно» (часть 2). - Московский рабочий, 1986, с.132-142;
Архивы Рославльского историко-художественного музея.

В один из дней марта 2016 года в школьном музее поселка Дубрава было, как говорится, яблоку негде упасть. В гости к радушному хозяину — командиру поискового отряда «Память» Николаю Львовичу Новикову — приехала делегация одного из учреждений города Богучара.

На три часа гости забыли о своих делах, заботах и проблемах — они с удивлением и восхищением рассматривали экспонаты, собранные за многие годы поисковой работы, и увлеченно слушали ставшего экскурсоводом Николая Львовича.

И когда гости Дубравы уже собирались в обратный путь, к Новикову подошла женщина:

- Меня зовут Вера Николаевна. Слышала, что Вы можете мне помочь! Многие годы моя семья пытается узнать место, где погиб и был похоронен Кривоногов Иван Степанович. Мой дедушка. Родился он приблизительно в 1910 году недалеко от Дубравы — в Савкино. Был такой хутор…

Вера Николаевна рассказала Николаю Львовичу, что по семейным «преданиям» её дедушка ушел на фронт летом 1941 года, и погиб в последние дни войны в окрестностях Берлина. Извещения о гибели в семейном архиве, увы, не сохранилось.Как и фотографии воина.

Так началась история одного поиска…

В июне 1941 года уходили на фронт мужчины из сёл и хуторов Радченского района. Получив повестки, обняв на прощанье родных, шли колоннами в сторону райцентров - Богучара и села Радченское. Моя прабабушка Александра Даниловна рассказывала, как провожала своего мужа, колхозного бригадира из села Мёдово, на войну. Может быть, в одной команде с моим прадедом уходил навсегда из села и Иван Степанович Кривоногов. В Мёдово оставалась семья Ивана Степановича. На следующий день мёдовские мальчишки нашли место, уже довольно далеко от села, где их уходившие на войну отцы и старшие братья останавливались передохнуть и пообедать. Прабабушке передали лежавшие на видном месте ложку и тарелку, которые она положила в котомку мужу — почему-то прадед решил их оставить — видимо знал, что найдут. Мой прадед Максим Свиридович погиб в феврале 1942 года под Старой Руссой.

А его земляк Иван Кривоногов дошел до границ Германии. Летом 1944-го года был награжден медалью «За боевые заслуги». Из наградного листа и удалось узнать боевой путь Ивана Кривоногова. Воевал он в составе 328-й стрелковой дивизии. С июля 1941 по август 1942-го — на Южном фронте, с октября 1942 по январь 1943 — на Закавказском фронте, с мая по август 1943г. — на Северо-Кавказском. Затем были 1-й Украинский и 1-й Белорусский.

С ноября 1942 года — воюет в составе 404-й отдельной роты химической защиты 328-й стрелковой дивизии. В боях за польский Медзижец Иван Степанович отличился, участвуя в разведке.

"На Берлин!"

Выдержка из наградного листа на красноармейца-химика Ивана Кривоногова, который: «...в любых условиях всегда выполнял все боевые задания командования, за что неоднократно ему объявлялась благодарность. Особенно отличался при выполнении боевых заданий, будучи совместно с общевойсковой разведкой. В боях за город Медзижец красноармеец Кривоногов в числе первых ворвался на станцию…, помогая пехотным подразделения в овладении городом. Ведя огонь по отступающему противнику, подавая пример другим, красноармеец Кривоногов действовал с оружием в руках бесстрашно и отважно. В результате чего, поставленные задачи командованием и химслужбой дивизии, разведгруппа с честью выполнила. На станции были захвачены и доставлены в подразделение ценные образцы химзащиты. Красноармеец Кривоногов предан Родине, достоен правительственной награды – медаль «За боевые заслуги».

Приказом по 328-й дивизии от 19 августа 1944 года наш земляк был награжден медалью «За боевые заслуги», как указано в приказе, «за образцовое выполнение задач командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество».

Фольварк на польской карте 1947 года издания

Пройдя с боями всю Польшу, к середине апреля 1945 года части 328-й стрелковой дивизии (которой было присвоено почетное звание Варшавской) занимали позиции на восточном берегу реки Одер. Дивизия готовилась к последнему и решительному броску на Берлин.

Вот здесь, где-то на восточном берегу Одера и погиб Иван Кривоногов. Из донесения о безвозвратных потерях 328-й стрелковой дивизии стало известно, что 14 апреля 1945 года красноармеец Кривоногов погиб и был захоронен «с левой стороны дороги, идущей из Кенисберга на Витнец против фольварка Гохэн».

Где находились эти Кенисберг и Витнец, и тем более фольварк Гохэн, известно не было! Версия о российском Калининграде (бывшем Кенигсберге) в качестве места захоронения была отметена сразу. Нужно было искать другой Кенигсберг – видимо, в Германии их было несколько.

И действительно, искомые города были вскоре установлены! Уже после разгрома Германии часть её территории, что была к востоку от рек Одер и Нейсе, отошла к Польской Республике, и немецкие города получили польские названия. Так, городок Кенигсберг стал именоваться по-польски Хойна, а Витнитц – Витница.

Удалось найти карту-«километровку» военных лет, была на ней нанесена и дорога, соединяющая эти два городка. Но никого фольварка с названием Гохэн – на этой карте указано не было!

Фольва́рк (польск. folwark от диалектизма нем. Vorwerk) — мыза, усадьба, обособленное поселение, принадлежащее одному владельцу, помещичье хозяйство – так определяет значение этого слова всезнающая Википедия.

Но на другой карте – уже польской 1947 года издания – к северу от города Витница был указан фольварк Гехеге (Gehege). Вероятно, этот тот самый фольварк Гохэн из донесении 328-й дивизии! Другого населенного пункта с похожим названием в том районе просто нет!

Паспорт воинского захоронения в г.Хойна (Польша)

Источник https://www.obd-memorial.ru

Спасибо польскому поисковику пану Войцеху Бещински из Гданьска, который сообщил, что на месте фольварка Гехеге сейчас находится населенный пункт Витничка (Witniczka). К сожалению, учтенного захоронения в том месте не существует, как не удалось пану Войцеху разыскать и точных сведений о проведении в послевоенные годы перезахоронений из района Витнички.

Ближайшее братское захоронение расположено как раз в городке Хойна (бывшем Кенигсберге), но фамилии Кривоногова в списках известных отсутствует. А неизвестных – более 3000 воинов!

Собранные "всем миром" сведения командир богучарских поисковиков Николай Львович Новиков передал внучке воина. Вера Николаевна и сообщила:

- Дочке Ивана Степановича (моей матери) уже 82 года. Она благодарит судьбу, что дожила, и узнала о том, как воевал и где погиб бою её родной отец!

Из истории Богучарской фотографии

Официальной датой изобретения фотографии принято считать 1839 г. Практическая же возможность применения фотографии появилась в 1880-х годах, когда заработало промышленное производство фотоматериалов, а технические возможности фотографии позволили любому, желающему заняться ею, достигать результатов, доступных прежде немногим искушённым мастерам.

В уездном Богучаре первое фотоателье появилось в конце 1870-х – начале 1880-х годов. Владельцем его был гражданин города Митава (теперь он называется Елгава, город в Латвии) Леонгард Эдуардович Непперт. Разрешение на открытие фотографии, за №2870, Л.Э.Непперту было выдано 9 июля 1886 года. Сохранившиеся студийные снимки свидетельствуют о высоком качестве его фотографий и наличии художественного вкуса. А одну из самых ранних работ можно датировать 1880-м годом. Работал Л.Э.Непперт до начала XX века (имеется его фотография, датированная 1913-м годом). Л.Э.Непперт приобретал фототовары (фотобумагу, фотопластины, химикаты) вероятнее всего в Москве, о чём свидетельствуют отметки изготовителя на паспарту.

В конце XIX века на Большой Ильинской улице (теперь это улица Урицкого), на одном из домов, рядом с парикмахерской, появилась вывеска «Фотографъ Смирновъ». Так, вслед за фотографией Л.Э.Непперта, открыл своё заведение Ф.Смирнов. Фотоматериалы и фототовары для своей работы Ф.Смирнов приобретал, вероятно, уже в Воронеже (в 1899-1907-х годах в г.Воронеж на Большой Дворянской товарищество В. Мюфке торговало фотографическими аппаратами, светочувствительными пластинками и бумагой, фотохимическими продуктами. В 1910-1915-х годах в г.Воронеж на ул. 1-й Острогожской в химико-фармацевтической лаборатории Л.И.Мюфке продавались «оптические и фотографические товары» – светочувствительная бумага, светочувствительные пластинки и плёнки разных фабрик, фотографические аппараты, «принадлежности для господ любителей-фотографов», фотохимические продукты). Качество работ фотографа Ф.Смирнова было на высоком уровне. Его к тому же отличало большее разнообразие, чем у Л.Э.Непперта, форматов фотографий, а также практика выездов на фотосессии. Работал Ф.Смирнов в Богучаре, примерно, до начала XX века (имеется фотография, датированная 1913-м годом).
Бурное развитие фотопромышленности в начале XX века, большое число специализированных журналов и подробных пособий по фотографии способствовали привлечению в неё многих новых людей. Стали открываться новые фотоателье в Воронеже и многих уездах губернии.
В это время в Богучар из г.Керчь приехали два брата Чижмины – с целью торговли рыбой. Но вместо этого один из них, Н.Н.Чижмин, в 1904-м году поступил на службу в канцелярию земской управы на должность регистратора, а второй, А.Н.Чижмин, занялся фотографией и открыл своё фотоателье на Нагорной улице (теперь – ул.Кирова) в доме с лавкой. На обратной стороне фотографий Чижмин ставил оригинальный штамп со своей фамилией. Проработал он в качестве частного фотографа примерно до начала 1930-х годов (имеется его фотография, датированная 1928 годом).
В 1920-х годах работал в Богучаре фотограф Долгалёв. Один из его снимков датирован 1925 годом.
Фотограф, кинооператор, киномеханик Иван Семёнович Лелекин (родился, ориентировочно, в 1910 году) работал в Богучаре с 1930-х годов. Под жильё ему была выделена одна из комнат в Народном Доме (теперь – кинотеатр «Шторм»). В годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов он был фронтовым кинооператором.
Помимо профессиональных фотографов были в Богучаре и фотолюбители, изготавливавщие неплохие фотографии. Одним из таких фотографов-любителей был Осипенко Георгий Игнатьевич, человек всесторонне развитый. В селе Подколодновка, Богучарского уезда, организовал свою фотостудию, ещё подростком, Струнников Владимир Александрович (он же Чехов Владимир Иванович), будущий академик. Он использовал для съёмки студийный фотоаппарат своего отца, Чехова Ивана Евгеньевича, сельского священника, а также фотографа-любителя.
С 1930-х годов в Богучаре образовалась Госфотография фототреста Воронежской области, в которой Богучарцы очень любили фотографироваться. Снимались целыми семьями. Снимались по какому-либо событию, или просто – «на память». Сельских жителей тоже не оставили без внимания. В селе Сухой Донец, Богучарского района, была организована фотография сельского потребительского общества.
Сейчас фотография доступна всем. Фотоаппарат имеется почти в каждой семье. Но одновременно уходит «таинство» фотографирования в фотостудии. Культура салонной фотографии уже утрачена.
Старые фотографии – памятники истории. Необходимо бережно сохранять их. Ведь нет ничего вечного – под действием внешних факторов изображения постепенно разрушаются. Поэтому, те фотографии, которые нам достались от прежних поколений, необходимо сохранить при помощи современных технологий, чтобы их могли увидеть следующие поколения.

Николай Дядин, г. Богучар.

О знаменитой встрече союзников на реке Эльба в апреле 1945 года, ставшей пиком в отношениях двух держав — Соединенных Штатов Америки и Советского Союза, вспоминают участники этого исторического события. Навсегда вошли в историю воины 58-й гвардейской стрелковой дивизии, участники встречи на Эльбе: наша землячка Любовь Михайловна Козинченко (Андрющенко), Полина Федоровна Некрасова, уроженка села Глубокое Петропавловского района, а также Тасолтан Моисеевич Битаров — почетный гражданин города Богучара.

Из сводки Совинформбюро за 27 апреля 1945 года:

«...Войска 1-го УКРАИНСКОГО фронта и союзные нам англо-американские войска ударом с востока и запада рассекли фронт немецких войск и 25 апреля в 13 часов 30 минут соединились в центре Германии в районе города ТОРГАУ. Тем самым немецкие войска, находящиеся в северной Германии отрезаны от немецких войск в южных районах Германии...»

Любовь Михайловна Козинченко впоследствии вспоминала:

«Судьбу моего поколения определила война, которую мы, конечно, проклинали и проклинаем до сих нор. Я и мои подружки Рая Куделина, Зоя Нестеренко, Нина Араничева, Лидия Батунина, Екатерина и Полина Кравцовы, Мария Попова, Анна Калина и Вера Кошман добровольно пошли на фронт, служили в 175-м стрелковом полку санитарками, медицинскими сестрами и санинструкторами. Прошли длинный и безмерно трудный боевой путь, трудный для мужчин и тем более для нас, женщин. Да и работа наша была непосильной, особенно в пехоте, на передовой, где приходилось вытаскивать с поля боя раненых. И все это — на виду у врага, под огнем. На белые повязки с красными крестами фашисты не обращали никакого внимания.

На фото Любовь Козинченко

Мы оказывали первую помощь и солдатам противника. Например, во время зимнего наступления под Сталинградом в 1942–1943 годах многие солдаты и офицеры итальянской и немецкой армий замерзли бы в снегу, если бы их не спасли советские медсестры.

Очень трудно нам было в февральские дни 1943 года на Украине, в районе станции Лозовая. На батальонных пунктах первой медицинской помощи и в санитарной роте полка скопилось много раненых, а эвакуировать их было некуда — немцы замкнули кольцо окружения. К счастью, с нами был взвод автоматчиков, охранявший знамя полка и транспортные средства. Возглавил нашу группу начальник штаба полка майор Алексей Шаповалов. Все штабное имущество мы уничтожили, чтобы оно не досталось противнику, а на освободившиеся повозки погрузили раненых. Ночью мы нанесли внезапный удар по врагу и вырвались из окружения.

Тогда мы не думали и не мечтали о том, что именно нам суждено будет в центре фашистской Германии, на Эльбе, встретиться с союзниками по антигитлеровской коалиции. Конечно, эта встреча не является заслугой только тех, кто там был 25 апреля 1945 года. К ней проложили путь прежде всего те, кто сражался в Брестской крепости, под Москвой и Сталинградом, те, кто дошел и не дошел до Берлина.

Американцы (справа налево) Байрон Шивер, Карл Робинсон, Эдвард Рафф и Роберт Хааг прибывают на восточный берег Эльбы. Их встречают Полина Некрасова, Григорий Голобородько, Любовь Козинченко, Александр Гордеев, Анатолий Иванов и другие.

Я запомнила день встречи на Эльбе навсегда. Был первый по-настоящему весенний, солнечный, радостный день: нет стрельбы, нет раненых, нет убитых. А до этого с первого дня наступления, начавшегося на территории Польши 12 января 1945 года, мы продвигались, преодолевая упорное сопротивление врага. Много раз наше командование через парламентеров предлагало окруженным группировкам фашистских войск сложить оружие. Нам, медикам, больно было видеть, как бессмысленно гибли немецкие солдаты, старики из фольксштурма и дети из гитлерюгенда.

Медсестра Любовь Козинченко преподносит цветы медбрату Карлу Робинсону.

О предстоящей встрече с союзниками и о том, что для них нужно приготовить обед и цветы, узнали утром 25 апреля, когда поступило сообщение командира роты старшего лейтенанта Григория Голобородько с западного берега Эльбы. Вскоре он сам вернулся в полк, и мы его поздравили со встречей с разведчиками американской армии.

В середине дня все мы спустились с высокого обрывистого берега реки к переправе, расположенной на южной окраине поселка Крайниц. Благодаря дружным усилиям молодых американских парней плот, собранный из надувных резиновых лодок, быстро скользил по воде вдоль стального троса, натянутого через Эльбу. У причала плот встретили саперы старшего лейтенанта Федора Верхотурова. Первым на берег сошел американец, на каске которого белой краской был нарисован большой крест. Случилось так, что я, советская медсестра, преподнесла букет сирени медбрату Карлу Робинсону. Первыми встретились и поздравили друг друга представители самой гуманной профессии в мире.

На фото Любовь Козинченко

Американские солдаты были одеты в полевую форму. Видавшие виды куртки защитного цвета из плотной хлопчатобумажной ткани, такие же брюки навыпуск и ботфорты. Пола куртки лейтенанта Котцебу была прожжена, ворот рубашки расстегнут, во рту у него была трубка, с которой он не расставался.

На другой день, 26 апреля, американские солдаты и офицеры, снова прибывшие к нам, были одеты в парадные костюмы из шерстяной ткани. В полевой форме были только солдаты из разведпатруля Котцебу и поисковой группы майора Крейга.

Встречи проходили весело, дружелюбно, в атмосфере доверия и предчувствия скорого окончания войны. Каждый американский солдат хотел заполучить какой-нибудь сувенир на память. Нам пришлось отдать не только звездочки с пилоток и погон, но и пуговицы.

Так запомнилась мне встреча на Эльбе советских и американских воинов, плечом к плечу сражавшихся с фашизмом».

Полина Федоровна Некрасова вспоминала:

На фото Полина Некрасова (Дущенко)

«К середине 1942 года гитлеровские войска вышли к Дону и Волге. Я и мои подружки 17-летними школьницами ушли на фронт медицинскими сестрами. Мы знали, что избранный нами путь будет нелегким. Война отняла у меня самое дорогое — маму в блокадном Ленинграде. Отец воевал на Ленинградском фронте, а брат — под Москвой.

Боевое крещение я приняла на Дону. 16 декабря 1942 года, на рассвете, в сильнейший мороз начался тот памятный для меня бой. Санитарную службу нашего полка возглавляла капитан медицинской службы Антонина Бусенина. Вместе со мной медсестрами в полку были Мария Жадько, Анна Бровашова, Вера Туркенич, Евдокия Суховейко и Вера Кошман. Под огнем вражеских орудий, минометов и пулеметов, под непрерывными бомбежками авиации мы оказывали первую помощь солдатам прямо в боевых порядках войск. Кто был на фронте, тот знает, каким мужеством и физической силой надо обладать, чтобы в таких условиях вытаскивать раненых с поля боя и спасать им жизнь.

Еще на курсах медсестер мы поняли, что чем скорее будет оказана помощь, тем меньше потеря крови и больше шансов на спасение. Но каким неимоверным трудом достигалось это «чем раньше».

Медсестры и связистки 175-го гвардейского приготовили праздничный обед для разведчиков лейтенанта Котцебу.

Самое большое количество раненых скапливалось обычно на плацдармах. Отправить их в санитарную роту полка можно было только ночью. Большинство лодок и плотов с ранеными гитлеровцы топили. Приходилось с болью в сердце видеть это и на Днепре, и на Южном Буге, Днестре, Висле и Одере. Для нас было неожиданным, что когда войска вышли к Эльбе, то вместо ее форсирования они остановились. И только услышав, что утром 25 апреля произошла встреча с американцами, мы поняли, что это, видимо, первая река, на плацдармах которой не будет «мясорубки».

Мы еще не знали, что будет официальная встреча, благодаря которой наша подружка, санинструктор Люба Козинченко (ныне Андрющенко), приколовшая ветку сирени к гимнастерке американского солдата Карла Робинсона, вошла в историю.

Американцев я увидела на следующий день. Это были симпатичные молодые парни. Веселые, общительные. Стеснительные с девушками, может быть, потому, что встретились мы впервые. Я и мои подружки тоже стеснялись, когда американские солдаты приглашали нас танцевать.

Однако веселиться пришлось недолго. Получили очередной боевой приказ, и снова бои, снова раненые и убитые — и так до Праги, до Победы. Благодарю судьбу, что осталась в живых. Я счастлива, что стала матерью и бабушкой».

Тасолтан Моисеевич Битаров:

«В тот день, когда фашисты вероломно напали на нашу Родину, мне исполнился 21 год. Я был курсантом Подольского пулеметного училища. Вечеринку по поводу моего дня рождения отменила война. В этот же день я получил последнюю поздравительную телеграмму из далекой Северной Осетии от своих родных. В августе 1941 года нас выпустили лейтенантами и мы отравились на фронт. Я был назначен командиром пулеметной роты на Калининский фронт. Трудно передать словами горечь отступления. В боях под Москвой я впервые был тяжело ранен, находился в госпитале более двух месяцев. После выздоровления был направлен в 58-ю гвардейскую стрелковую дивизию.

В расположение 175-го гвардейского стрелкового полка прибыли союзники. «Мы приветствуем отважные войска Первой американской армии» — написано на транспаранте.

Снова фронт, бои, ранения. На Дону, под Сталинградом, я уже командовал пулеметным батальоном, а во время наступления в декабре 1942 года отрядом лыжников. Мы прорвались в глубь обороны противника и громили его тылы. В этих боях, как свидетельствуют документы полка и похоронка, присланная моей матери, я был убит. На самом деле было так: немецкий офицер в рукопашном бою выстрелил мне в упор в грудь, я упал, потерял сознание; даже санитарки полка посчитали меня убитым.

Наступление развивалось успешно, полк ушел вперед. Видимо, долго пролежал я в снегу без сознания, так как сильно обморозил ноги. Своим спасением обязан ветеринарному врачу дивизии. Проезжая мимо, он обратил внимание на то, что среди убитых только вокруг одного меня растаял снег. Он остановился, обнаружил во мне признаки жизни, погрузил на проходящий мимо танк и отправил в госпиталь.

В марте 1943 года я был назначен заместителем командира 175-го стрелкового полка и в этой должности дошел до Эльбы. Там я впервые и услышал о возможной встрече с войсками союзников.

…В 9 часов утра 24 апреля соседний 50-й стрелковый полк 15-й дивизии (командир полка майор В. Медведев) форсировал Эльбу в районе железнодорожного моста близ города Риза с целью занять плацдарм, овладеть этим городом и уничтожить вражеские артиллерийские батареи. Бой был упорным, он длился целый день. Поставленные задачи полк выполнил. Но Ризой не удалось овладеть. 24 апреля контратаки противника усилились.

Встреча за столом...

Фашистским войскам удалось прорвать фронт нашей 5-й армии на стыке со 2-й армией Войска Польского, они стремились развить наступление на север в направлении города Шпремберга. Это вынудило большую часть сил нашего полка к исходу дня сосредоточить на фланге полка Медведева, чтобы действовать совместно в южном направлении.

Утром 25 апреля гитлеровцы подтянули из района города Штрела в северную часть Ризы до двух батальонов пехоты, три артиллерийские и три минометные батареи. Враг предпринял две контратаки, в которых участвовало до роты пехоты и по три самоходные артиллерийские установки. Обе контратаки были отбиты. Нам приходилось ломать упорное сопротивление гитлеровцев, очищать дом за домом, и к концу дня Риза была взята. Попытки немцев сбросить воинов 50-го полка сорвались.

К полудню в штаб нашего полка прибыл разведдозор американского лейтенанта Котцебу. Мы встретили его на причале паромной переправы у поселка Крайниц.

…В 16.00 25 апреля, когда встреча командования нашего полка, представителей штаба дивизии и корреспондента с американским патрулем была в самом разгаре, к переправе у поселка Крайниц прибыла вторая группа американцев во главе с майором Фредом Крейгом. От него мы узнали, что американское командование не знало о судьбе группы Котцебу. Ее рация молчала, воздушная разведка не дала результата. Тогда было решено выслать поисковую группу Крейга. На пути к Штреле она и встретила два «джипа», посланных Котцебу в штаб полка с донесением о встрече.

Фото на память

Группа Крейга на 7 «джипах» направилась к Эльбе. Вскоре она натолкнулась на советский кавалерийский отряд. Сфотографировались, обменялись приветствиями и минут через десять прибыли на главную площадь Штрелы. Оказалось, что в городе нет советских войск. После короткой остановки американцы двинулись дальше и встретились на переправе с саперами нашего полка. От них они узнали, что разведдозор лейтенанта Котцебу в середине дня переправился через Эльбу и находится в поселке Крайниц. Крейг со своими людьми также проследовал в Крайниц и принял участие во встрече.

Вот фотография встречи американцев с советскими кавалеристами. Это был передовой отряд 1-го кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта Баранова. В конце апреля корпус получил такую же задачу, как и наша дивизия, — быстро выйти к Эльбе, захватить мосты, переправы. Сейчас удалось установить, что по просьбе Маршала Советского Союза С. М. Буденного командующий 1-м Украинским фронтом И. С. Конев поставил кавалеристам задачу найти за Эльбой конезавод, вывезенный немцами с Северного Кавказа, захватить этот завод и удержать его до подхода наших войск.

Лейтенант Григорий Голобородько (слева) и Бак Котцебу.

Кавкорпус вместе с танками успешно продвигался к Ризе и ворвался в город, а передовые его части вышли за Эльбу, воспользовавшись мостом и плацдармом, захваченным 50-м полком 15-й стрелковой дивизии. Кавалерийские разъезды быстро обнаружили за Эльбой конезавод, захватили его и удержали до подхода наших войск.

В небе господствовала наша авиация, прикрывавшая с воздуха действия конницы. Следует сказать, что позднее в тот же день с передовым отрядом кавкорпуса встретился также дозор лейтенанта Котцебу. Он возвращался в свой полк из Крайница вечером 25 апреля.

Часть солдат из разведдозора Котцебу и поисковая группа майора Крейга остались в расположении нашего полка ночевать. Общению между солдатами двух армий помогал американский капрал Игорь Белоусович, который неплохо говорил по-русски.

Мы выставили охрану — ведь в тылу наших войск осталось много больших и малых групп противника, не сложивших оружия. Они могли неожиданно напасть и сорвать торжества по поводу встречи. Проснувшись рано утром, американцы увидели, что дом, в котором они ночевали, окружен автоматчиками, и решили, что мы их держим под арестом, но это недоразумение было быстро улажено.

Прощание на берегу Эльбы

Пока американские солдаты разговаривали с нашими бойцами, майор Крейг незаметно вылез через окно в задней стене дома и ушел из расположения полка в лагерь, где находились освобожденные нами английские и американские военнопленные.

Немного позже из штаба американского полка позвонили подполковнику Гордееву и попросили позвать Крейга. Найти его, естественно, не удалось. Через полчаса звонок повторился. И так несколько раз. В штабе американского полка заподозрили неладное и сообщили нам, что приедет его представитель.

Гордеев разослал людей во все концы с заданием найти американского офицера, а сам поехал в лагерь военнопленных. В комнате коменданта он обнаружил пропавшего Крейга, который после банкета безмятежно спал. Когда прибыл представитель штаба американского полка, Гордеев отвез его в лагерь, и все, к общей радости, выяснилось. Но мы, ветераны Эльбы, до сих пор с удовольствием вспоминаем историю о том, как солдаты разведдозора Котцебу попали в «плен» к русским».

Уважаемые друзья!

Изучая с друзьями боевой путь 160 сд (89 гв сд)

сайт 160 сд, форум 160 сд на солдат.ру

натолкнулся на описание подвига бойцов 537 сп 160 сд, приданного в то время 127 сд.

События происходили 06-07.01.1943 на высоте 176,2 п.Новая Калитва («Могила Малиева»).

В описании подвига бойцов сказано о подвиге 10 человек, но награждены только 9.

Награждены герои Указом ПВС СССР от 10.01.1944 - орденом "Ленина"

https://pamyatnaroda.mil.ru/heroes/podvig-chelovek_nagrazhdenie20554069/

1 Младший лейтенант,Командир взвода СИЗИОН Николай Тихонович, 1920

2 Младший сержант, Командир отделения роты автоматчиков МОРОЗОВ Александр Федорович, 1923

3 сержант, Автоматчик Роты автоматчиков КОНДРАТЬЕВ Степан Степанович, 1923

4 красноармеец, Автоматчик Роты автоматчиков КОНДРАШЕВ Сергей Григорьевич, 1920

5 Красноармеец, Автоматчик Роты автоматчиков КУЕВДА Федор Трофимович, 1920

6 Красноармеец, Автоматчик Роты автоматчиков ЛЕСНЫХ Никита Иванович, 1913

7 Красноармеец, Автоматчик Роты автоматчиков ЛОГУНОВ Иван Игнатович, 1913

8 Красноармеец, Автоматчик Роты автоматчиков АБДРАХМАНОВ Нурвей Бекмухамедович, 1915

9 красноармеец, Автоматчик Роты автоматчиков КОРШУН Данил Иванович, 1910

Из 9 награжденных 2 бойца выжили.

Морозов - попал в плен, умер в г.Борисоглебск в 1942 г. Интересно был ли ему вручен орден?

Коршун - был ранен, в 1946 году ему был вручен орден Ленина.

По данным ОБД Мемориал захоронен -

Россошанский р-н, с. Новая Калитва, братская могила 192 - в списке 915,

Книга памяти. Нижегородская область. Том 13

Россошанский р-н, с. Новая Калитва, центр, в сквере - в списке - 819

На сайте "мой полк" имеется страничка Кондратьева С.С.

но смущает, что на фото он в форме с погонами(погоны введены только с 6 января 1943 г.)

Хотелось бы узнать Ваше мнение уважаемые коллеги.

Может в ходе работы отряда "ПАМЯТЬ" сталкивались с воинами 160 сд?