Идут годы…
Они все дальше и дальше уносят грозные события Великой Отечественной войны 1941 – 1945 годов. Время неумолимо. Оно наслаивает все новые и новые впечатления и безжалостно стирает в памяти прошлое, и даже то, что стало дорогим.
Сорокалетнее отдаление не оставило в моей памяти имен товарищей-однополчан, тех бойцов из 5-й стрелковой роты, которые тогда, 16 декабря 1942 года участвовали в прорыве обороны итальянцев на Среднем Дону где-то севернее Богучара. Пусть стерлись имена, но их образы, что-то из самой боевой обстановки – какие-то факты, детали и подробности с разной силой яркости еще продолжают жить в сознании. Однако, все чаще появляется опасение, что конец и забвение ждет все то, что еще хранится в памяти, что временами проходит в ней, как будто сморишь нестройную киноленту о войне, и что едва ли стоит терять.
Может, не стоит терять?
Это тревожит совесть – напоминает о долге оставшегося в живых перед павшими в том бою. Совесть заставляет браться за карандаш, за перо, чтобы воспроизвести сохранившиеся в памяти кадры, кадры пусть обычных, рядовых, совсем рядовых эпизодов нескольких боевых дней. Постараюсь как можно точнее показать то, что сохранилось.
115-й идет к фронту
Попробуем всмотреться в эти кадры.
Но прежде прочитаем несколько скупых строчек из книги «Великая Отечественная война 1941 – 1945гг. Краткий научно-популярный очерк», Москва, 1970. Из них мы узнаем, что во второй половине декабря 1942 года сражения на сталинградском направлении приняли еще больший размах – 16 декабря перешли в наступление в районе Среднего Дона войска Юго-Западного фронта и левого крыла Воронежского фронта. В составе этих войск мы находим и 1-ю Гвардейскую армию, в которую тогда входила и наша 38-я гвардейская стрелковая дивизия.
В первые же дни наступления под ударами стрелковых дивизий был в нескольких местах прорван фронт противника – 8-й итальянской армии, оперативной группы немцев и остатков румынской армии. В прорыв были введены танковые корпуса – противник стал откатываться на юг.
Так, в общих чертах представлены эти события.
А если попытаться посмотреть с иной точки зрения? С точки зрения самого рядового бойца – пехотинца, участника только одного боя. Тогда мы, например, окажемся где-то севернее воронежского городка Богучар, в районе боевых действий 115-го гвардейского стрелкового полка, входившего в 38-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Однако, положение рядового бойца таково, что он ничего не знает об обстановке, кроме того, что видит непосредственно перед собой.
Тогда перед нами откроется русло Дона с кое-где побитым минами льдом, высоким и крутым правым берегом, занятым частями противника. И пологим, заросшим густыми рощами левым берегом, где укрылась наша оборонительная линия. На правой стороне, за Доном, увидим заснеженные холмы, поля с высохшим неубранным подсолнечником, и глубокие, даже очень глубокие балки.
На этом пространстве давайте попробуем оживить несколько кадров первого для боя. Я сделаю их зарисовки и дополню своим рассказом.
Сначала коротко о самой части. В середине ноября 1942 года на железно-дорожной станции Ртищево Саратовской области выгрузился эшелон маршевиков-гвардейцев, выписанных из разных госпиталей Сибири. Они были распределены по полкам 38-й гвардейской стрелковой дивизии, расположившимся по окрестным деревням. Вскоре прибыло несколько эшелонов пополнения из Средней Азии. И, если первые были уже обстрелянными, сравнительно обстрелянными воинами, то вторая часть пополнения – а оно составило подавляющее большинство – представляло собой почти совсем не обученную для боя массу людей, к тому же плохо понимавших русскую речь.
Однако, жестокая необходимость войны, в этом именно ее крайняя жестокость, торопила и заставляла доучиваться в самом бою, обретать воинский опыт страшной ценой – ценой смерти.
Быстро были укомплектованы роты. Нас обмундировали по-зимнему, выдали оружие и каких-нибудь 4-5 дней мы успели позаниматься: уставами, тактикой в поле, обращением с винтовкой и гранатами, пока не были отправлены на фронт.
В конце ноября наш 115-й гвардейский стрелковый полк выгрузился из эшелонов на станции Филоново железной дороги Поворино – Сталинград, и двинулся к фронту.
Вот наш первый кадр: «115-й идет к фронту». Нелегким был этот путь примерно в 200 – 250 километров, путь по заметенным снегом дорогам, в метели, обжигавшие лица, сбивавшие с пути. Но это было и хорошо, потому что хмурое небо и степные бураны укрывали колонны от авиации врага. Это позволило командованию скрытно сосредоточить крупные массы войск, предназначенных для наступления. Ночевки были в селах и деревнях. Местные жители были внимательны и очень заботливы, мы отдыхали в тепле, отогревались и даже продолжали заниматься – тренировали новичков в обращении с оружием, приучали их к воинскому порядку.
К10 декабря роты полка вышли к Дону. Подходя ночью к роще, мы обратили внимание на странные сооружения(мы проходили совсем рядом), стоящие рядами на опушке: на наклонных рамах из тонких стальных углов были укреплены в деревянных каркасах какие-то непонятные нам тогда снаряды: крупная шарообразная головная часть с длинным, метра полтора, хвостом и оперением. Уже значительно позже мы узнали, что это были тяжелые реактивные мины, прозванные «андрюшами».
Этой же ночью нас вывели к траншеям, и мы сменили подразделения, занимавшие здесь оборону. Взвод поделили на три смены для боевого дежурства в окопах оборонительного рубежа.
На втором рисунке видим сцену в траншее. Я, как помощник командира стрелкового отделения, отвечал за свою смену на участке обороны отделения.
Траншеи были очень глубокими, и во многих местах перекрыты. Чтобы просматривать местность, нужно было в углублениях-ячейках, отрытых в стенках, подниматься на довольно высокую приступочку. Когда мы вставали на нее, то перед нами открывалось впереди широкое пространство долины реки, но самого Дона не было видно. Через редкие стволы деревьев мы могли видеть дальний берег, занятый противником. Сзади нас располагались густые заросли кустов и молодых дубов. Они хорошо укрывали тылы нашего 2-го батальона.
Дежурили в окопах по четыре часа. Это было нелегко. Казалось, что промерзали насквозь. Холод пробивался к телу через шинель, пролезал под ватник, под шапку, коченели ноги. Мы надели и подшлемники – широкий шерстяной носок с отверстием для лица. Приходилось притоптывать, раскачиваться, чтобы плечами ударять в стенки траншеи – от этого, казалось, ноги и тело несколько согревались. Мы часто курили – скручивали крупные цигарки «козьи ноги», как их называли. Они тоже, как будто, давали тепло.
Особенно трудно, конечно, приходилось бойцам из Средней Азии, не привыкшим к нашим холодам. Они сидели съежившись, засунув руки в рукава, забивались в «норы» окопа и что-то отрешенно бормотали.
Как-то в оборону взвода проверял наш командир взвода. Когда я ему доложил, что все в порядке, ничего не замечено, взводный оборвал меня сердитой репликой:
- Что это за чучело?
- Кто? – не понял я.
- Да ты!
- Холодно, товарищ младший лейтенант.
- Снять подшлемник, отпустить воротник!
- Есть!
Командир, конечно, был прав. Наш вид был далеко не уставный, в нем не было ни подтянутости, ни выправки. Но что делать? И чтобы не так мерзнуть, я и закутал голову подшлемником. На него была надета шапка, и уже на шапке была каска. Вид был еще и неряшливым и не боевитым еще и потому, что шинель у меня была не по росту – слишком велика. С одной стороны, это было и хорошо, потому что можно было надежно, кругом завернуть в неё и голову, и тело, и ноги. А вот, с внешней стороны, мы очень много теряли. Но ведь это же не парад!
На рисунке показаны три фигуры: сидящий, съежившийся от холода боец с котелком за поясом (да, да именно так некоторые бойцы носили котелки), боец, закуривший цигарку – в руках у него кремень, «кресало» и фитиль (очень важные принадлежности солдата в полевой жизни) и боец, наблюдающий из ячейки.
В траншее
Какие-то характерные черты вы улавливаете. Хочу обратить внимание на лопату, висящую на поясе у закуривающего. Мы носили лопаты именно вот в таких, коротких холщовых чехлах с петлей для рукоятки. Эта петля застегивалась на петле с помощью короткой круглой палочки, вместо пуговицы. У нас были тоже холщевые подсумки на поясе с четырьмя обоймами патронов в каждом, не кожаные, как в довоенной, кадровой службе, а именно холщовые. И еще через плечо на груди висел патронташ, также пошитый из холста, с пятью карманами на две обоймы патронов каждый.
Как видим, патронов у нас было довольно много. К этому надо прибавить и еще штук пятьдесят россыпью в вещевом мешке.Согласен, что это частности, но о них надо сказать, хотя бы для того, чтобы кинематографисты, художники и писатели не надевали на нас подогнанные по росту и комплекции шинели, не затягивали их очень аккуратно кожаными поясами, да еще с латунными пряжками и со звездой, чтобы не вешали на пояс кожаные подсумки, то есть надо показать, чтобы нас вернее изображали в искусстве.
Продолжение следует...