Пулеметчики лежат в углу овражка. «Максим» туго дрожит, и, выстукивая дробь, выбрасывает белые вспышки. Боец вцепился в рукоятки и поводит стволом напряженно и старательно.

Проследим взглядом. Пулеметчики бьют очередями по вершине холма, туда, где теряется дорога, обозначенная черными метками брошенных вещей. Мы ничего там не видим. Нет уже и вспышек в ответ.

- Что? Вражеский пулемет уничтожен?

Раз ответной стрельбы нет, значит, или уничтожен, или пулеметчики удрали… Тогда по какой цели наши ведут огонь? Я там ничего не вижу, но и пулеметчики из низины едва ли что замечают.

А зачем нам думать, ломать голову? Стреляют – пусть стреляют, значит что-то видят, что-то знают больше нас! Заляжем спокойно, и не о чем не думая, будем ждать нашей пехоты – подойдет пехота, пойдем с ней, не подойдет – уползем отсюда, пойдем оврагом назад искать свою пехоту… Вот и все!

Мы радовались, думая, что это наши подошли. Но кроме двух бойцов у пулемета, больше никого нет. Наша пехота не появляется ни на холмах, ни из оврага. Это хуже. Как же так? Ведь слышна же наша стрельба по всей округе. Почему же никого нет? Нас всего трое здесь, здесь, на виду у противника. А может быть он оттуда, с высотки, видит, как сюда движутся цепи нашей пехоты? Ни черта не понимаю!

Мне уже кажется, что пулеметчики долго стреляют с одного места, из ложбинки. Или я такой нетерпеливый, через-чур чувствительный?

Но все-таки, может быть, им надо помолчать, пока спрятаться в овражек? Это для того, как учил помкомвзвод, чтобы почувствовать противника.

О-о-о! Смотрите, смотрите…

Протяжным воем очертив крутую навесную траекторию, в лощине разорвалась мина. На снегу остался черный круг с лучистыми краями. Судя по следу, мина небольшая по калибру.

Нет, нет! Не удрал противник. Выходит, с вершины холма он следит за лощиной, за фургоном, за овражком. Увидел, наверное, пулеметчиков…

И мы попали в его поле зрения… Что? Поеживает, да? Ничего, будем лежать и не двигаться, изобразим, что мы мертвы.

Несколько мин со звонким треском «Тра-а-а-ах!» грохнуло около машины. Замечаем! Звонкий треск – это не просто. Совсем не просто. Звонкий треск мин около машины подсказывает нам, предупреждает нас, напоминает нам – грунт мерзлый, твердый (в мягком грунте звук глуховатый), воронки очень мелкие, поэтому осколки разлетаются резко в стороны и настильно, радиус поражения увеличивается – они могут поразить и лежачего! Будьте начеку! Сильнее вдавливайтесь в землю!

В кино сейчас показывают войну: грохочет, рвется все кругом – много шума, пугающего шума. Но этот шум нам, побывавшим в настоящих боях, не дает нужных сведений для ориентировки в обстановке. Разрывы, грохот, треск, подвывание – все это изображают не в пространстве, а как бы а плоскости. Он глушит – и все! Так воспринимали звуки боя лишь растерянные, перепуганные люди, впервые оказавшиеся в бою.

Настоящие звуки боя – они ведь живые, они имели множество разных оттенков, разную окраску. Они нашему слуху, слуху опытного воина, слуху, обостренному опасностью, говорили очень о многом. Что и позволяло вовремя сманеврировать, укрыться от поражения, успешнее выполнять боевые задачи.

Например, по звуку мы различали, снаряд идет или мина, даже грубо могли определить калибр, а значит, и предполагать размеры зоны поражения при разрыве. По характеру и длительности мы уверенно чувствовали в какой стороне – спереди ли, сзади нас, и примерно как далеко упадет снаряд или мина. И это не все!

Сам звук разрыва, величина и форма куста выброса подтверждали калибр, и одновременно давали знать о характере грунта, что влияет на направленность разлета осколков.

Сейчас же, когда вслушиваешься в звуки фильма, превращаешься в растерянного, подавленного шумом бойца, в бойца-новичка, который от страха в грохоте боя ничего не различает. Но вернемся туда, в далекий 42-й.

Будьте начеку! Помкомвзвод учил нас: «Держи ушки на макушки! Шевели ими, лови каждый звук и следи! Тихой мины не бойся! Чего ее бояться – она твоя! Смерть быстрая – раз-раз! – и готов! От нее не спрячешься. Бойся той, которая шумит-поёт, она рванет и накроет осколками. Рот не разевать, не чесаться!»

Я по памяти, примерно, передаю слова нашего наставника. Тогда я был внимательным учеником, ловил и запоминал каждое слово, каждую реплику, каждый жест, движение – чувствовал особенную важность всего, что он говорил. И теперь, сорок лет спустя, я с огромной признательностью вспоминаю его. Прямо можно сказать, что не следуй я его советам, упусти что-то – едва ли сегодня мне пришлось рассказывать о войне.

И так, помним - быть начеку!

А наши пулеметчики все стреляют по холму. Надо, надо все-таки на время укрыться пулеметчикам… Ведь накроет, а? Они примерно в десяти метрах от меня, и теперь, когда я без оружия, пулеметчики – моё надежное прикрытие.

Попробовал было предупредить их, крикнул, чтобы меняли позицию, прямо командовал:

- Отбой! В укрытие!

Правда, почему-то, у меня крика не получается, выдавливается их глотки что-то сиплое. Но услыхали – второй номер лишь махнул рукой. И эти не слушаются меня… А, может быть, я такой через чур уж осторожный, трусливый? Причем здесь трусливость? Не вижу смысла стрелять.