Наступило 16 декабря. Потеплело. Утро было туманное, с низкими стелющимися тучами. Когда отгрохотала артиллерийская подготовка, стрелковые роты двинулись вперед. И тут произошло то, чего совсем не предусмотрели – при подъёме на кручу роты перепутались, и командиры подразделений потеряли своих бойцов.
Перед нашей ротой был очень крутой откос. На него не взберешься, а на правом фланге, против четвертой роты выходила широкая балка с осыпями в кручах. Вот туда и устремились бойцы всех рот. Одни из них сумели вскарабкаться сразу, другие срывались и несколько раз скатывались с откоса и снова лезли на кручу. Я тоже сперва сорвался, но потом быстро удалось взобраться наверх. Однако в массе поднимавшихся людей я потерял своих подопечных бойцов.
Когда выскочил на край кручи, то здесь, на открытом поле нас уже встретили пулеметным огнем ожившие пулеметные точки. То там, то здесь взвизгивало в воздухе, падали и скатывались вниз те, в кого попадало…
Вскоре все роты уже вытянулись, рассредоточились по полю в цепи и двинулись вперед. Только теперь не разберешь, где чьи бойцы, кто из какой роты. Я оказался в цепи, в ее середине, среди незнакомых бойцов. Потому и вынужден следующий рисунок так: «Пехота 115-го пошла».
Перед нами склон холма, очень пологий – видим как повышается заснеженное поле в глубине. Справа край поля резко выделен балкой с кустами. Из этой балки мы все вылезли сюда. Впереди поле сливается с нависшим свинцовым небом. Не видно ни края поля, ни кустов, ни траншей – ничего! И из этого ничего навстречу летят, взвизгивая, пули. А вот-вот, появилось и знакомое: протяжные и короткие сверлящие звуки, обрывающиеся разрывом с треском. Это начался минометный огонь.
Но огонь сопротивляющегося противника несильный и какой-то нервозный. Нет в нем уверенной методической расчетливости. В воздухе слышатся редкие взвизгивания. После протяжного подвывания кое-где на участках темных фигурок бойцов вздымаются небольшие кусты разрывов. Несомненно, это мины небольшого калибра. Но, как и ни редок огонь, а на поле уже темнеют распластанные фигурки павших.
Справа от меня появился энергичный боец с ручным пулеметом на руках, дальше и впереди идет кто-то уверенным и быстрым шагом, несколько дальше – еще бойцы. Это бывалые воины. А вот сзади них видны темные фигуры понуро и обреченно бредущих людей. Это новички. Они растеряны и будто не понимают, что это кругом происходит. Вообще, так и любой человек входит в свой первый бой. Как скоро он преодолеет растерянность? Возьмет себя в руки? – зависит от него самого. Такие растерянные, чаще всего являются жертвами боя. Чем раньше соберется человек, тем лучше, тем скорее он станет настоящим воином, тем меньше вероятность бессмысленной смерти. Вот сзади них и бегает с пистолетом в руке какой-то командир. «Чья пуля слаще?» - говорил он в блиндаже.
Всмотритесь в кадр, извлеченный из памяти! Сейчас бойцы уйдут, и останется голое поле с несколькими телами погибших. В рисунке в мелких силуэтиках пытался показать, как идут в атаку опытные воины, и как идут-бредут, как во сне, растерявшиеся. Глаз сохранил эту картину. Идут-то под огнем, страшно взвизгивают пули. А твоя? Ты ведь ее не услышишь! Помкомвзвода говорил: «Смерть быстрая – р-раз, и готов!»
Помню наставления помкомвзвода: «Не отставать! Не скучиваться! Соблюдай дистанцию – чем больше, тем лучше!» И вот мы сейчас вырвемся вперед, отбежим от пулеметчика. Помкомвзвод, опытнейший воин, десантник-парашютист, поучал: «Иди пригнувшись, левым плечом вперед. Лопату - за пояс, прикрывает сердце. Меняй направления, делай перебежки! Не чесаться! Гляди в оба!»
За мной чувствую что-то начало взвиваться… Ах! Это же обмотка развязалась. Остановился, быстро-быстро намотал, потуже, и затянул в узел трикотажную тесемку. Что делать! Я впервые одел обмотки. Теперь быстрее догоняем цепь…
Вдруг в поле зрения попали пулеметчики. Они за скобу станины тянут свой пулемет, в руках у них и коробки с лентами. Колеса пулемета не крутятся, тормозят, будто нарочно упираются и загребают снег. Видим, с каким напряжением, с какой злостью, бормоча ругательства, двое бойцов тащат пулемет по снегу. Эх! Его бы на полозья!
А перед пулеметчиками мелькнул упавший боец. Его сразу ударило. Убит? Или ранен? Это пожилой узбек. Догадываемся по смуглому лицу и вислым усам.Разглядывать нам нет времени. Перебежкой чуть наискось выходим впереди цепи…
Тут, кажется, в воздухе реже визжат пули… Ужасно боюсь этого звука, боюсь больше, чем разрыва мины.
Интересно! Основная масса бойцов на правом фланге, а слева от меня продвигается человек десять, не больше – кто идет, кто трусит рысцой… И за ними пустота, туманная серая дымка, как впереди…
Откуда-то сзади поднимается слабое «-а-а-а-а…а!» Что это? Сейчас бросок на траншеи? Ни черта не понимаю… Не вижу впереди ничего, но слева от меня уверенно шагавший боец взял винтовку на руки и побежал… Он этим подсказывает, что надо делать и нам.
«Ура-а-а-а-а…!» - стало накатываться громче и разборчивей. Все побежали. Кто-то падает, не встаёт… Кто-то спотыкается…
«А-а-а-а-а!» - несется уже рядом, и захлестывает нас…
У окопов уже все завертелось. Из земли вырастали какие-то темные фигуры с поднятыми руками и большими раскрытыми ртами… другие метались по снегу, бежали по полю от нас. Взвизгивали пули, рвались гранаты… Что-то ударило меня по каске, с силой ударило, и я упал… Вскочил, падал, прыгал, снова падал, тыркал штыком…
Единственное, в чем могу дать ясный отчет – это я будто летел и внутри у меня все бешено орало: «А-а-а-а-а-а-а…!» Это «А-а!» распирало всего и вырывалось наружу.
А ведь так могло и шлепнуть, а?
Могло! Но не шлепнуло, значит, нам повезло, значит - судьба!
Даже в тот же день, к вечеру, когда успокоился, я пытался припомнить, что же происходило? Так и не смог, не смог сам себе рассказать – впечатления мелькания чего-то, как в окне быстро идущего поезда, как в быстрой карусели. Так и дошло это до сегодня через сорокалетие.
Рисунок «Ура-а-а! Атака первой линии!» - это попытка передать лишь то, что еще осознавалось, когда с криком «Ура!» бросились к окопам. Это лишь само начало боя в траншеях. У окопа вы видите каску и пулемет противника. Ничего такого я не помню, но «положил» их просто для того, чтобы обозначить рубеж врага.
И еще осталось общее впечатление, что итальянцы не оказали нам настоящего серьёзного сопротивления – они быстро, в панике побежали…
Свистящий металлический скрежет вонзился в землю. Меня бросило, я покатился куда-то вниз, цепляясь штыком. Раздался сильный грохот...
Косой удар в спину, я грохнулся на землю перед раскрывшейся дверью в блиндаж. Еще не могу прийти в себя после чего-то страшного в своей круговерти.
Осознавая уже происходящее, вскочил, длинными ударами, штыком, стал бить в темноту блиндажа, влетел в него…
Потом проясняется. Сижу на железной кровати, на простыне, одеяло отброшено. Свет из двери и небольшого окошка под потолком обрисовывает внутренность небольшой землянки, аккуратно обшитой белыми досками. У изголовья столик, в углу слева от него стоят разноцветные бутылки, одна опрокинута, и из нее медленно вытекает на деревянный пол какая-то коричневая жидкость. Попахивает спиртом и еще чем-то.
Тут руки различили теплоту постели. Выходит, мы немного не успели. Удрал офицер! Это, конечно, офицерский блиндаж. Штыком откинул подушку, и… смотрите! На белой простыне лежит, поблескивая воронением, небольшой пистолет. Берём! Вот он! В ладонь величиной, красивых очертаний, с костяными накладками на рукоятке. Они украшены гравированным узором, такая же золоченая гравировка на затворной коробке, а на предохранителе искрится рубиновый глазок. Потащил магазин – о, великолепно! Он полный! Вот это трофей! Хорош, хорош пистолет! Упрятываем его за пазуху под шинель.
Давайте теперь проверим, что тут есть из съестного… Но, но помним, помним – не увлекаться!... О! Отлично! Из под стола извлек несколько плоских банок – шпроты. Запихиваем в вещмешок. Туда и по карманам галеты - белые, похожие на печенье… Представляете, после ржаных сухарей – как тут устоять и не снять «пробу»? Конечно, тут же съел пару. В столе взял великолепную авторучку, сероватую, переливающуюся как перламутр, какую-то записную книжку в кожаном, хромовом переплете (сейчас я ее держу в руках, привожу тисненные золотом надписи: 1937, BANK der OSTPREUßISCHEN LANDSCHAFT). Разглядывать некогда: запихиваем в карманы. А вот и открытки, интересные – на них римские воины перетаскивают лодки. Отлично! Тоже в карман. Люблю исторические картинки. Смотрите, а вот поблескивает золотом волчица. Это же символ Рима! Отшвыриваем какой-то мусор и забираем безделушку.
А теперь скорее, скорее догонять наших!
Выскочил из блиндажа и … кругом ни души! Но мне же казалось, что здесь, у блиндажей, и еще какие-то бойцы были?
Трусцой побежал по дороге. Она поднялась наверх и исчезла в зарослях неубранного подсолнечника. Тут мы никого не увидим, и не найдем, но, если что, то и сами можем незаметно удрать. Куда же все делись?
Поскорее забрался в подсолнечник, присел, подтянул обмотки, огляделся. Впереди дорога теряется в жухлых темно-коричневых зарослях подсолнечника, сзади – заснеженные холмы, слева – глубокая балка с дорогой и блиндажами. Кругом – ни души!
Где мы? Где наши? Где противник? Хотя бы стрельба была, грохотали бы взрывы. Нет! Тихо-тихо! Лишь от ветра хрустят, покачиваются съежившиеся головки подсолнухов. Тихо!
Как быть? Представляете положение бойца?
Если было бы солнце, то можно было бы как-то сориентироваться, где север, где юг. А так? Серое беспросветное небо, холмы скрываются в дымке. И даже не ясно, как я оказался тут у блиндажей, и … один!
Что делать? Но не сидеть же вот так! Почему-то долго не размышлял. Поднялся, доверился ногам, и еще непонятно какому чувству – они и повели меня по дороге, туда, в глубину поля. Сорвал на ходу несколько крупных сухих головок, и вылущил зерна в карман. Семечки сохранили еще свой вкус и запах…