Иван Татаренков. Всем смертям назло.
… Мне в 1943 году шестнадцатый год пошел. Как-то нас собрали в районе военкомата, правда, сам военкомат был разбит. Нас выстроили не там, а напротив тюрьмы, на территории конюшни.Объяснили обстановку, сказали, что нам, подросткам, надо освобождать землю от мин. Их осталось много – в сторону Перещепного, Монастырщины, заминированы берега Дона.
Казалось, что взять с нас, пацанов? У меня до сих пор не укладывается в голове, как я согласился? Всего таких, как я, добровольцев оказалось 15 человек. И все мы, после получения необходимых инструкций, стали выполнять работы по поиску и обезвреживанию мин – противопехотных, противотанковых, рельсовых … каких только мин не было!
Вот лежит настоящий железнодорожный рельс. Подошел к нему, а он трещит, будто доску отрываешь от забора. Как тут поступать? Нам этого не преподавали. Приходилось действовать, исходя из обстановки.
Или взять прыгающие мины. Я их взрывал. В траве усики торчат черные, спаренные: очень опасно. Говорю ребятам: мы стоим на минах. Они: как на минах? Не верят, а сами вооружены мушкетами, карабинами. Мы в войну рано повзрослели, оружия повсюду было навалом.
Под травой тянется проволока. Но куда тянется? Где-то «прыгающая» мина, в которой заряд триста шариков, когда толкнешь, она прыгает на тебя. Прыгает где угодно – в окопе, на открытом пространстве, бьёт во все стороны. Это самая страшная мина.
Как тут быть? Я скомандовал ребятам: ни с места, будут прыгать мины. Мои друзья сели в лодку. А сам взял бикфордов шнур. Дело было на Дону, на «желтой» круче, ее сегодня все рыбаки знают. Так вот, лодка уплыла, а я считаю секунды. Одна… две… десять… пятнадцать… двадцать. Неужели шнур переломался? Я рассчитывал на двадцать секунд, думаю, успею. И тут стали мины рваться, со свистом: тьву, тюу. Прибрежный участок был обезврежен.
Был у нас Славка Перепелицын, он уже умер.
- Вань, возьми меня с собой, - просит. Как я буду рисковать его жизнью? Хотя по правде, спроса никакого не былос нас – война. Но я брал на себя всю ответственность, поэтому взял Славку. И вот первое боевое крещение. Начали вытаскивать «смертников», их было семь, с 25-го, 26-го года рождения. Противогазы набиты тушенкой американской… Банку раскрыл… Славка не ел, я – ел. Есть хотелось. Он брезговал.
На снимке Иван Татаренков, июнь 1943 г.
У одного зажата в руке граната. Я снял чехол осколочный, вот, потом зажал в руку с гранатой, говорю: бей прикладом, только сильно ударь по костям. Славка раз и отбил! И я предохранитель снял прямо с рукой. Запустил в воздух, рвануло, ничего, земля только посыпалась…
А одного минера знал, Георгия Зайцева. Он был младше меня и страшно отчаянный. Я боялся, все время боялся, а он – нет. Берет гранату и она в воздухе взрывается. Когда прошли с ним по минному полю, видим, тут немецкий офицер закопанный. Георгий говорит: у немца должны быть часы, крест. Только подошли, нас так подбросило с окопа. Воронка образовалась, полхаты влезет. Какие там часы – от детонации все разнесло.
Были русские трофейные мины, немцы оставили. На них и погиб Георгий, а я получил контузию. Ослеп, в госпитале что-то со мной делали. Повредило барабанные перепонки. С тех пор плохо слышу…
От Жени Седова в двадцати метрах шел, когда он погиб. Вижу: едет арба, набитая минами. Что осталось от Жени, все в крови, кое-как собрал… В Россоши рвали бомбу, вот такой толщины. Я положил толовую шашку, как рвануло! Не мог отдышаться, подбросило меня от земли, потом я как квакнул, вот так: ква-к. Ребята мне: ну ты и даешь! А я считал: кому-то надо рвать…
- Видел много смертей. Свои же ребята, на год – два старше меня, лежат мертвые с противогазами. А Германию знаю не хуже, чем Россию. С 1945 года по 1951 год был там. Некому было нас менять. Ждали весточек из дому. Как там? Я работал в штабе корпуса. Получали письма, там цензура все зачеркала. Однажды удалось почитать «между строк», оторопь взяла. Это был 1947 год. Голод, болезни. Как только люди выживали, а сюда гнали эшелоны с сахаром, ровнялись с американцами, те западную часть Германии буквально засыпали зерном, крупами. У нас же дома ели макуху, сахарина не было, какой там сахар! Сколько горя, несправедливости перетерпел наш народ.
- Это после войны Сталина «обгадили». Может, много вины и на нем лежит. Но немцы к Москве подошли, но сам Сталин из столицы не уехал. Чем мы воевали? У них «тигры», а у нас танкетки. Я встречался с немецким летчиком, спросил: какие он самолеты сбивал?
- Фанэра, - ответил. – Их легко сбивать, вспыхивает как солома.
И вопреки мощи противника, его техническому превосходству, мы победили. Благодаря патриотизму, коллективизму, вере в свой народ…
Газета «Богучарские вести», №6 (35) от 06.05.2004г.