Тюремный флигель (ул. 25 Октября), построен рядом с тюремным замком был построен в 1880-е г., (архитектор С.Л.Мысловский) тюремный флигель (ул. 25 Октября, 72), в кото-ром размещалась тюремная больница и освященная в 1893 г. церковь св. Николая Чудо-творца. Двухэтажный флигель вытянут с востока на запад и усложнен угловыми ризали-тами. В западном ризалите размещается лестница, а восточный соответствует алтарю хра-ма. Первый низкий этаж, где помещалась тюремная больница, решен как цокольный и внутри разделен на маленькие сводчатые помещения. Второй этаж, в котором размеща-лась домовая церковь, прорезан большими сдвоенными окнами, декорирован выразитель-ными полуколоннами, наборными архивольтами, широкими тягами. (Кригер Л.В., Чесноков Г.А. Архитектура исторических городов Воронежской области. Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2002. С.123). В этой церкви находилась икона Богоматери, именуемая «Взыскание Погибших». (Токмаков Н.Ф. Город Богучар Воронежской губернии и его уезд. М., 1900. С.12).
Молитва перед иконой Богородицы «Взыскание погибших»
Заступнице усердная, благоутробная Господа Мати! К Тебе прибегаю окаянный и паче всех человек грешнейший: вонми гласу моления моего, и вопль мой и стенание услыши. Яко беззакония моя превзыдаша главу мою, и аз, якоже корабль в пучине, погружаюся в море грехов моих. Но Ты, всеблагая и милосердая Владычице, не презри мене отчаяннаго и во гресех погибающаго, помилуй мя кающагося во злых делех моих, и обрати на путь правый заблудшую окаянную душу мою. На Тебе, Владычице моя Богородице, возлагаю все упова-ние мое. Ты, Мати Божия, сохрани и соблюди мя под кровом Твоим, ныне и присно и во веки веков.

В статье которая на сайте, говорится, что воспоминания написаны с сокращениями.

Интересно, прочитал!!! Спасибо! Надо найти воспоминания одной женщины голандки!

ВИССИНГ Нина Матвеевна.
Голландцы в России
Раннее утро 6 февраля 1938 г. На крыльце 2 солдата в серых шинелях, в комнате мама взволнованно укладывает нас (сестру — 4,5 г. и я — б лет) в свою постель и говорит, что скоро вернется… Вернулась она через 8 лет.
Мои родители, Шумахер Эвердина Вейцевна и Виссинг Матвей Генрихович, по национальности голландцы, приехали в 1930 г. в СССР по приглашению ВОКСа (Всесоюзное общество культурных связей с заграницей), чтобы оказать посильную помощь молодому государству в построении социализма. Отец был архитектором, а мать — бухгалтером, актрисой, машинисткой. В 1936 г. они приняли советское гражданство. К этому времени остальные голландские семьи решили вернуться домой, не желая оставаться в этой непредсказуемой стране. Моим родителям было очень трудно без языка найти применение своим знаниям и силам в России. Отец освоил язык достаточно быстро, а мама не знала его до конца жизни — говорила по-русски очень плохо, с большим акцентом.
Арест матери совпал с ее днем рождения. Ей исполнилось тогда 46 лет. Ее обвинили в КРД и антисоветской пропаганде. Когда я прочла это в ее деле, то была удивлена до глубины души. Женщина, не знавшая русского языка, и антисоветская пропаганда — несовместимые понятия, но ее осудили по ст.58 п.6 и п. 10 на восемь лет с поражением в правах. Мы, две маленькие девочки, остались одни и (опять узнала из дела) нас целый месяц не отвозили в детдом, до тех пор, пока не приехал отец, которого тут же в марте 1938 г. арестовали. Видимо, мы играли роль приманки. Теперь у нас никого не осталось, и мы попали в детдом в городе Богучар через какой-то детприемник. Я помню большое количество детей в странном помещении: сыро, серо, нет окон, сводчатый потолок. Сколько мы там были, я не помню. Много позже я узнала от отца, что это был Даниловский детприемник. Сейчас я думаю, что матери и нам было бы лучше, если бы нас отправили вместе с ней. Все это произошло в городе Энгельсе, куда мы приехали за три месяца до этих событий. Так была сломана жизнь четырех человек.
Отца выпустили раньше матери. Он разыскал нас летом 1940 г. в детском доме в городе Богучар Воронежской области, который расположен на слиянии рек Богучар и Дона. Детдом наш находился рядом то ли с тюрьмой, то ли с сумасшедшим домом и разделялся высоким деревянным забором с щелями. Мы любили наблюдать за странными людьми за забором, хотя нам это не разрешали. Летом нас вывозили за город на берег реки, где стояли два больших плетеных сарая с воротами вместо дверей. Крыша текла, потолков не было. С конька плетеной крыши свисали голые лампочки. В таком сарае помещалось очень много детских кроватей.
— 388 —
Кормили нас на улице под навесом. В этом лагере мы впервые увидели! своего отца и не узнали его, убежали в «спальню» и спрятались под кроватью в самом дальнем углу. Отец приезжал к нам несколько дней подряд, брал нас на целый день для того, чтобы мы привыкли к нему. Оказалось, что за время пребывания в детдоме я совершенно забыла голландский язык, на котором говорила совершенно свободно и была даже переводчиком у своих родителей. И, наконец, настало время нашего отъезда домой в Москву.
Отец придумал для нас увлекательное путешествие на байдарке по Дону. Ночевали мы в палатке на берегу, а днем плыли дальше вниз по течению. Это было интересно, а зачастую и опасно. Иногда мы останавливались на день-два около какой-нибудь деревни. Крестьянки не могли спокойно смотреть на молодого мужчину с двумя маленькими девочками. Несли, кто что может, и денег не брали. Доброта бесконечная. Особенно запомнился день, когда нас пригласили в избу и накормили так, что я до сих пор не могу этого забыть. Деревянный некрашеный стол, деревянные лавки у стола. Хозяйка поставила на стол глиняные, коричневые кринки с квашеным молоком и варенцом, дала деревянные ложки и домашний мягкий серый хлеб. Было очень вкусно! Прошло почти 60 лет, а я все это помню. Много можно еще написать об этой поездке и о людях, встречавшихся нам на пути. Доброта и стремление помочь сопровождали нас на всем пути. В этом путешествии наш отец показал, что он заботливый, внимательный, все умеющий делать человек. На поезд Сталинград — Москва мы должны были сесть на станции Иловля, где стоянка всего три минуты. Была ночь, мы с сестрой спали, подошел поезд, и отец, посадив нас полусонных в ближайший вагон, начал уже на ходу закидывать вещи (разобранную байдарку, палатку, рюкзаки...) в проходящие вагоны, сам же вскочил в последний вагон. А потом остаток ночи собирал по вагонам вещи и нас. Так мы вернулись домой в Москву. Была осень 1940 г. Я с ужасом думаю, что было бы с нами, если бы отец не нашел нас?!
Мы жили втроем в Москве в двухэтажном деревянном доме, где родителям дали комнату. Отец был высокий, красивый молодой человек, который умел делать все: он шил нам одежду, готовил еду, стирал и т. д. Но жить было очень трудно. Его, как иностранца, не принимали на работу или разрешали работать не более шести месяцев на одном месте. Зарплата везде была минимальной. Но он не падал духом и сопротивлялся ударам судьбы как мог. В нашем доме, ни тогда, когда мы были маленькие, ни тогда, когда уже выросли, разговоры на тему случившегося (аресты, ссылки, детдом) не велись, даже когда окончательно вернулась наша мама.
— 389 —
Она освободилась, отбыв 8-летний срок, в 1947 г., но жить с нами Москве не имела права. Она жила в городе Александрове (101 км) и старалась, как можно чаще приезжать к нам. В 1951 г. за нарушение паспортного режима (поездка к детям), встречу с иностранцами (нашим отцом) и по совокупности с первым арестом (РКД) она была арестована второй раз и получила 10 лет каторги, которые отбывала в Казахстане, как и в первый раз. Отца второй раз не тронули. После смерти матери ее подруга по каторге рассказала нам, что они жили в бараках вместе с уголовниками, работали на погрузке угля и один раз в неделю сутки работали в детском доме, где содержались дети заключенных. Она сообщила даже, что мама чуть не умерла в лагере. Ей сделали сложнейшую операцию — трепанацию черепа. Операцию делал старый профессор из Ленинграда, тоже заключенный. Все обошлось! Кстати, этот профессор советовал всем, если будет хоть малейшая возможность, съедать две сырые картофелины в день, чтобы поддержать свое здоровье. Имя этого человека я, к сожалению, не знаю.
И вот только после смерти Сталина в 1954 г. мама была с извинениями освобождена и получила маленькую комнату в коммунальной квартире, где соседкой была бывшая заключенная. В этом доме (Ленинский пр. 68) жили почти одни зэки. Они шутили, что их так поселили, чтобы легче собрать и в третий раз отправить на каторгу.
В 1992 г. мы с сестрой обратились в МБРФ с просьбой ознакомить нас с делами отца и матери. Нам позволили познакомиться с делами матери, но до сего дня не дают дело отца. Сейчас моих родителей уже нет в живых. Мама умерла в марте 1967 г., прожив в СССР 36 лет. Она очень хотела поехать в гости к родным в Голландии, но ее так и не выпустили. Отец умер в октябре 1987 г., прожив в СССР 57 лет. Оба похоронены на Донском кладбище. Оба стойко пережили все невзгоды, выпавшие на их долю в чужой стране.

Виссинг Н. М. Голландцы в России // ГУЛАГ: его строители, обитатели и герои: (Раскулачивание и гонение на Православную Церковь пополняли лагеря ГУЛАГа): [Сб.] / Под ред. Добровольского И. В. — Франкфурт/Майн; М., 1999. — С. 387-389.