В составе 170-й танковой бригады 18-го танкового корпуса Сергей Андреевич участвовал в боях на территории Богучарского района Воронежской области. Когда стрелки-пехотинцы 41-й и 44-й гвардейских стрелковых дивизий ценой многочисленных потерь прорвали первую линию обороны противника, с Осетровского плацдарма четыре советских танковых корпуса вошли в прорыв...

На фото С.А. Отрощенков, 1943г.. Источник http://iremember.ru

"Из Урюпинска вышли мы к Нижнему Мамону, в излучину среднего Дона. Холода стояли жуткие. Зимой в танке холодней, чем на улице. Броня ведь. А у нас одеяние не меховое, шинель. Позже, в боях уже стали формой пренебрегать. Найдешь шубу, в ней и греешься. Водку давали, но я пил очень редко. После боя, только, если стресс нужно снять, выпьешь рюмку. А в бой нужно трезвому идти. Пьяный пошёл, считай покойник. Когда на отдыхе были, я свою водку экипажу отдавал. У отца нас пять сыновей было, я самый младший. И никто дома не смел ни выпить, ни закурить, ни сквернословить. Это было исключено.

Бригада без боя переправилась через Дон, и вошла в прорыв. На том берегу уже наши дрались с румынами на высотках. Потом мы вышли на равнину. Такого зрелища, такого количества танков я никогда не видел. Куда ни посмотришь, сколько глаз хватает - все поле в тридцатьчетверках! Первая, освобожденная нашей бригадой деревня, была Вербяковка..."

В деревне Вербяковка без труда нам узнаётся Вервековка. И оборона противника в районе хутор Красное-Орехово, сел Гадючье и Филоново, хутора Свинюха, которую пришлось прорывать, была устроена с использованием доминирующих высот. Вот, только, итальянцев наш герой почему-то назвал румынами. Которые в том районе быть, ну, никак не могли!

Бои за Вервековку особенно запомнились Сергею Андреевичу:

"Перед атакой ко мне в танк прыгнул ротный комиссар, лейтенант. - Давай, я у тебя заряжающим поеду!?

- Ну, умеешь, так заряжай.

Хорошо заряжал. Наш взвод атаковал высотку, на которой располагалась половина села, остальные танки побежали дальше, мимо высоты, по долине. Там, за небольшой речушкой, стояла церковь и другая часть села...".

Село Вервековка расположено на северном берегу реки Богучарка, а на южном — церковь села Лофицкое и само село, видимо, принятое танкистом за часть села Вервековка. Так что, всё сходится…

"Я говорю комиссару:

- Надо десант ссадить, чтоб за танком шел.

Он: - Да нет, вперед!

Начали по нам стрелять, кого-то из десанта побили. Я высунулся, крикнул: - Прыгайте сейчас же с танка, долой!

А они сидят, в башню вцепились. В деревню влетаем, там румынская пехота. Не побежали румыны, отстреливались из-за домов. Нашему десанту пришлось тяжело, румыны били из винтовок по ним в упор, с расстояния 10-15 метров. Слышу крики, мат - наша пехота подошла. Перестреляли румынов, гусеницами передавили, но и наш десант понес потери. Я сам успел подбить Т-3 и раздавить противотанковую пушку. Мой танк тоже подбили. Снаряд попал выше бортовой передачи, разбило левый тормозной барабан и тормозную ленту. Мы сначала не почувствовали, уже потом, механику говорю влево поворачивать, а танк не слушается..."

Мне часто приходилась слышать истории о том, что в реке Богучарка при попытках переправиться на правый берег потонуло несколько советских танков. Некоторые танки, по словам очевидцев, до сих лежат на дне реки. Никто их так и не поднял. В воспоминаниях Отрощенков тоже упоминает о случаях неудачной переправы:

"Танки, что атаковали через реку, тоже освободили другую часть села сходу, но речушка оказалась коварная и глубокая. Пять или шесть танков въехали в нее неудачно и потонули.

Было потом комсомольское собрание. Разбирали бой. Я тоже выступил, сказал, что танк имеет огневую мощь, которую нужно использовать. Сблизился с противником, подавил огневые точки, и двигай дальше. Там надо мной посмеялись некоторые, мол, знаток выискался.

- Чего, вы, туда сразу помчались? - говорю им. - Есть пушка, пулеметы, используйте. Десант тоже беречь надо.

Бригада пошла вперед, а мы дня на три застряли в Вербековке, пока ремонтники ковырялись. Какой-то генерал появился, приказал мне танк на окраину перегнать, чтобы, говорит, ни одна собака не сунулась. Танк-то подбитый, но как огневая точка вполне действующий.

Когда починились, догнали наших..."

Пришли в район, никогда не забуду, казачьего хутора Хлебный. В 3-х километрах другой хутор - Петровский. Его тоже заняли советские танки, но не нашей бригады. Между хуторами, расположенными на холмах, пролегала низина.

Рано утром по ней, огромной сплошной толпой пошла, спасаясь из окружения, 8-я итальянская армия.

Когда передовые части итальянцев поравнялись с нами, по колоннам пошла команда "Вперед! Давить!". Вот тогда мы им с двух флангов дали!

Я такого месива никогда больше не видел. Итальянскую армию буквально втерли в землю. Это надо было в глаза нам смотреть, чтоб понять, сколько злости, ненависти тогда у нас было! .... Взяли толпы пленных в этот день. После этого разгрома 8-я итальянская армия фактически прекратила свое существование, во всяком случае, я ни одного итальянца на фронте больше не видел...".

Действительно, в районе хуторов Хлебный и Поздняковский пытались прорваться из окружения немецкие и итальянские части, державшие оборону в районе Богучара, Красногоровки, Сухого Донца, станицы Мешковской. Бои в тех местах были очень жестокие. О чем вспоминали и итальянские участники войны. А район деревни Арбузовка в Италии называют «Долиной Смерти» - немногим из пробивавшихся из окружения удалось прорваться из Арбузовки к городу Чертково.

Хутора Петровского в тех краях не было, а вот хутор Поповка (Поповский) на картах обозначен. Видимо, за давностью лет, а воспоминания Сергея Андреевича опубликованы в 2010 году, и назвал ветеран тот небольшой хуторок Петровским.

Полностью прочитать воспоминания можно по ССЫЛКЕ

Органы «Абвера», действовавшие на советско-германском фронте.

ШТАБ «ВАЛЛИ»

В июне 1941 года для организации разведывательно-диверсионной и контрразведывательной деятельности против Советского Союза и для руководства этой деятельностью был создан специальный орган Управления «Абвер-заграница» на советско-германском фронте, условно именовавшийся штаб «Валли», полевая почта № 57219.

Штаб «Валли» подчинялся соответствующим отделам Управления «Абвер-заграница» и отделу по изучению иностранных армий ОКВ Восточного фронта и докладывал этим органам о результатах разведывательной и подрывной деятельности против Советского Союза.

Начальником штаба «Валли» был подполковник Шмальшлегер Гейнц, который одновременно возглавлял контрразведывательный отдел «Валли 3».

В соответствии со структурой центрального Управления «Абвер-заграница» штаб «Валли» имел в своем составе следующие подразделения.

Отдел «Валли 1» - руководство военной и экономической разведкой на советско-германском фронте. Начальник - майор, позже подполковник, Баун (сдался в плен американцам, использовался ими для организации разведывательной деятельности против СССР).

Отдел состоял из рефератов.

1 X - разведка сухопутных сил,

1 Л - разведка военно-воздушных сил,

1 Ви — экономическая разведка,

1 Г - изготовление фиктивных документов,

1 И - обеспечение радиоаппаратурой, шифрами, кодами.

Отделение кадров.

Секретариат.

В подчинении «Валли 1» находились разведывательные команды и группы, приданные штабам армейских группировок и армий для ведения разведывательной работы на соответствующих участках фронта, а также команды и группы экономической разведки, проводившие сбор разведывательных данных в лагерях военнопленных

Еще накануне нападения фашистской Германии на Советский Союз, весной 1941 года, всем армейским группировкам немецкой армии были приданы по одной разведывательной, диверсионной и контрразведывательной команде «Абвера», а армиям - подчиненные этим командам абвергруппы (немцами они именовались - абвертруппс).

Абверкоманды и абвергруппы с подчиненными им школами являлись основными органами немецкой военной разведки и контрразведки, действовавшими на советско-германском фронте.

В начале 1942 года «Абвером» были сформированы абверкоманды и абвергруппы экономической разведки, которые также придавались армейским группировкам и армиям.

До лета 1942 года на советско-германском фронте действовали три армейские группировки, именовавшиеся вначале армейскими группировками А, Б и Ц, или группировками Зюд (Юг), Митте (Центр) и Норд (Север). Соответственно этому приданные им разведывательные абверкоманды именовались абверкомандами 1А, 1Б и 1Ц, или абверкомандами 1 Зюд, 1 Митте, 1 Норд.

Диверсионные абверкоманды имели аналогичные наименования с добавлением цифры 2 (Абверкоманда 2А и т. д.); контрразведывательные команды - цифры 3 (Абверкоманда ЗА и т д.)

Эти же команды одновременно носили наименования по позывным своих радиостанций (Абверкоманда «Сатурн» и т. п.).

Система наименований абвергрупп, подчиненных командам, была аналогичной, с добавлением после буквы номера армии, к которой была придана абвергруппа. Так, например, абвергруппы, приданные 11-й немецкой армии, именовались, разведывательная - Абвергруппа 1 А 11, диверсионная - Абвергруппа 2 А 11, контрразведывательная -Абвергруппа 3 А 11 и т. п.

Отдельные абвергруппы именовались также по позывным радиостанций (Абвергруппа «Виддер» и т. п.).

Летом 1942 года были сформированы армейские группировки Зюд А, Зюд Б и Дон, к которым по линии «Абвера» были приданы новые абверкоманды и абвергруппы.

К этому времени относится изменение наименований абверкоманд и абвергрупп, - им была присвоена новая нумерация. Разведывательные команды и группы получили нумерацию от 101 и выше, диверсионные - от 201 и выше, контрразведывательные - от 301 и выше, экономической разведки - от 150 и выше.

Во второй половине 1942 года «Абвером» при армейских группировках были созданы особые абвергруппы. Они должны были координировать и руководить деятельностью разведывательных, диверсионных и контрразведывательных абверкоманд, приданных армейским группировкам, поддерживать контакт с военным командованием и отделами 1Ц и осуществлять связь со штабом «Валли».

Абвергруппа 304

Абвергруппа 304 действовала на участке Южного фронта при 6-й немецкой армии. Полевая почта № 08683 Д; затем - 48236 (по другим данным № 25036). Позывной радиостанции - «Амзель».

В марте 1943 года группа была переподчинена Абверкоманде 305, а в конце 1943 года -Абверкоманде 301.

Начальниками группы последовательно были капитан фон Оствальден Вебер, лейтенанты фон Гамм Отто («Петр») и Лаутебах.

Группа вела активную контрразведывательную работу на оккупированной территории Харьковской, Полтавской, Курской, Воронежской, Ворошиловградской, Сталинградской, Ростовской, Сталинской, Запорожской, Херсонской, Николаевской, Одесской областей, в Крыму и затем - в Финляндии.

До июня 1942 года группа дислоцировалась в Харькове, затем в Волчанске, откуда переехала в Новый Оскол, имея мельдекопфы в селе Велико-Михайловке и Старом Осколе, Курской области.

В течение июля 1942 года группа последовательно дислоцировалась в Острогожске и Богучаре, Воронежской области, и пос. Меловое, Ворошиловградской области. Мельдекопф. в городах Коротояке и Россоши, Воронежской области, Ровеньки, Ворошиловградской области и в станицах Казанской и Мигулинской, Ростовской области. В августе - сентябре 1942 года - в станице Обливской, Ростовской области, с мельдекопфом на хуторе Свешников, Сталинградской области; затем - на хуторах Попов, Евлампиевский, Родионов и в Калаче, Сталинградской области.

С конца сентября до середины октября 1942 года группа находилась в Сталинграде, позже - на хуторе Кустовском; с конца ноября 1942 года - в станице Нижне-Чирской. Второй эшелон находился на хуторе Тормосин, куда в середине декабря 1942 года переехал остальной состав группы.

В конце декабря 1942 года группа эвакуировалась на хутор Великанов, Ростовской области, а в январе 1943 года - в Новочеркасск, разместившись по Коммунальной ул. (бывшая Мариинская), д. 41 и выдвинув мельдекопф в Ростов-на-Дону. В это время группа контактировала с командой ГФП 721, получая от нее агентурную информацию.

С конца января до середины февраля 1943 года группа находилась в гор. Шахты, (мельдекопф - в гор. Красном Сулине); позже - в гор. Снежное и с середины февраля до 6 сентября 1943 года - в гор. Сталино по ул. 5-я Александровская, в домах 13, 14, 15, 19, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 32, 33, 35, 37, 39 и 40.

О строительстве дороги вспоминает и уроженец села Дьяченково Божков Петр Филиппович, ушедший недавно из жизни. Можно по-разному относиться к его воспоминаниям, но не привести не имею права. Петр Филиппович, по его словам, находился в лагере в селе Варваровка и вместе с пленными строил узкоколейку:

«… с Черткова по пикетам строили железную дорогу. А железная дорога, представляете, по балкам, овраги, лес, все это вырезали и выравнивали. Разровняли насыпь, по этой насыпи платформа наложена. «Русь, арбатать», и там уже так, промежуток от шпалы до шпалы, становись работать. Кто не успел, того кнутом. Брали по 70 или 80 сантиметров рельсы, а здесь шпалы. Каждый становился и руками поднимали, и несли... Уже холодно, ноябрь месяц, а мы на коленках собирали без рукавиц, болты скручивали…»

Шпала узкоколейной железной дороги. Фото из архива А.Перминова (г.Чертково)

Как и когда попал он в лагерь, будучи мальчишкой 14-ти лет? Читаем дальше воспоминания Петра Филипповича Божкова:

«… арестовали нас 10 августа, увезли туда… в тот лагерь, в совхоз 106-й привезли. А там в этих базах… наверное, метров по 80.. Когда привезли нас, проволокой все огорожено, с собаками, полным полно там набито и в палатках, и помимо, и зона кругом опутана проволокой… Спали по 3-4 яруса и на проходах, везде..»

Как же ему удалось выжить? Петр Филиппович вспоминал: «В концлагере работали полный световой день. Кормили два раза в день, обеда не было. Утром давали… овес, ячмень, пшеницы не было, дробленое все, замачивали сутки, двое, трое, а потом это варили в больших таких бочках. Варили военнопленные, под надзором…

Толпу они (охранники – С.Э.) не терпели… Быстро, значит, поели – все, поехали!.. Там долбили, там пилами, лопатами, кирками долбили, разравнивали… Женщин даже встречали, с Дьяченково были, с Залимана, очищали железную дорогу… Они приезжали снег чистить, с Кантемировки, там был лагерь, женщины и подростки, 12–14 лет… Они чистили железную дорогу. И разгружали в Гармашевке рельсы, … помогали грузить. Узкоколейку они доделали, до Липчанских базов ходили вагончики. А до «Прогресса», где больница инфекционная, насыпь только сделали. И уже где Чумачовка - там был разъезд, вагончики направлялись…

Перед нашим освобождением, приказ был расстреливать всех… Пленные наши, так они нас и спасли…Там были такие цистерны… «Петя, Вася, залазьте туда»… Так мы остались живы».

Эти воспоминания были записаны в октябре 2009 года и опубликованы в книге «Детство у меня было…», изданной в 2010 году Воронежским педагогическим университетом.

Фотографий узкоколейной дороги Шелистовка - Липчанка найти пока не удалось. Но как эта дорога тогда выглядела, можно представить по найденной фотографии узкоколейки, построенной немцами в большой излучине Дона.

УЖД в большой излучине Дона. Источник: http://serjcoltel.livejournal.com/

А в германском бундесархиве хранятся фотографии, сделанные в сентябре - октябре 1942 года в России. Фотограф Bohmer сделал несколько снимков узкоколейной железной дороги. Возможно, той самой. Точно, увы, неизвестно. Пейзажи-то южнорусские...

А остались ли вещественные свидетельства существования узкоколейной железной дороги? В Богучарском историко-краеведческом музее многие должны были видеть разводную стрелку этой дороги.

Как рассказывал мне Иван Павлович Кривобоков, бывший глава Липчанского сельского поселения, нашли ее, когда разбирали перекрытие старого погреба в одном липчанском подворье. Местное население находило свое применение децифитному в послевоенные годы металлу.

На фото разводная стрелка узкоколейной дороги

К сожалению, ничего нам неизвестно о советских военнопленных - строителях дороги "на костях". Сколько же их сгинуло безвестно? В Лебединке? В Варваровке? Ни одной фамилии не осталось...

Дело в том, что в таких лагерях, недалеко от фронта, немцы не вели учета военнопленных. Сотней большей, сотней меньше... Бессловесная рабочая сила...

Как рассказывал Иван Павлович Кривобоков, что уже после войны на месте лагеря в совхозе №106 в 1960-х годах построили спецхоз для откорма свиней. При строительстве находили множество останков: человеческие черепа, кости. Хоронили ли их тогда? Скорее всего, присыпали ковшом бульдозера, и все...

А в Лебединке, где тоже был лагерь, в послевоенное время на сельском кладбище находили человеческие останки с медальонами. И передавали медальоны в районный военкомат. Сейчас, конечно, в РВК узнать что-либо очень сложно.

И вот, совсем недавно, удалось узнать фамилию советского военнопленного, погибшего в лебединском лагере. Только одна фамилия...

ЛЮБАКОВ Иван Степанович, 1902 года рождения, уроженец деревни Рыбинка Ольховского района Сталинградской области, 28 ноября 1942 года был до смерти избит охранниками лагеря и умер от побоев. Вместе с ним в лагере Первомайского совхоза находился и его родной брат Фёдор, которому удалось выжить. От него родные и узнали о месте гибели Ивана Любакова.

А что же стало с узкоколейкой? Кто-то из старожилов вспоминал, что ее вроде бы разобрали и увезли куда-то под Ленинград. А кто-то говорил, что разобрали ее - но, только, местные жители для своих нужд.

«Надо же было восстанавливать порушенное войной хозяйство!» - рельсы прекрасно заменяли железные балки перекрытий, а костыли и путевые шурупы, которыми крепились рельсы к шпалам, местные тоже приспособили использовать в хозяйстве.

Иван Павлович Кривобоков сохранил такой путевой шуруп, как две капли воды похожий на современный. Бесценный "артефакт" теперь хранится в музее поискового отряда в поселке Дубрава.

Путевой шуруп узкоколейной железной дороги 1942 года.

В книге уроженца села Радченское М.П. Писаренко "Отчий край" есть свидетельство о том, что от партизан и разведчиков о строительстве УЖД узнало советское командование. По наводке разведчиков советская авиация произвела бомбардировку узкоколейки, и ее строительство было приостановлено.

От старожилов Липчанки слышал такую историю, что они, будучи детишками в послевоенные годы катались на вагонетках. Игра у них такая была - разгоняли вагончик с горки и неслись на нем вниз. А когда вагончик на всей скорости подкатывал к берегу речку, детишки успевали с него спрыгнуть. А вагончик падал с берега в речку. Там их должно быть много на дне... Если это, конечно, не местная легенда.

Обсуждение статьи на форуме читать здесь

Клепач Алексей Иванович, 1924 года рождения, село Лофицкое Богучарского уезда Воронежской области погиб 10 октября 1944 года полуостров Рыбачий, Кольский район, Мурманская область, РСФСР, СССР— автоматчик 3-го стрелкового батальона, 12 – й бригады морской пехоты Закрыл своим телом амбразуру пулемёта

Многие очевидцы и участники первых дней операции «Малый Сатурн» впоследствии вспоминали о том, что из-за плотного тумана советская авиация не смогла в первый день операции поддержать в должной мере наступающие войска 1-й Гвардейской Армии. Лишь к обеду 16-го декабря, когда погода улучшилась, советские самолеты вылетели на выполнение поставленных боевых задач. И уже за первый день летчики 17-й Воздушной Армии совершили более 200 самолето-вылетов. Поддерживая наступление с воздуха, летчики наносили удары по опорным пунктам вражеской обороны, скоплениям живой силы и техники в районах Богучара, Филоново, Твердохлебовки, Гадючьего, Купянки, Радченского.

299-й штурмовым авиаполком 290-й штурмовой авиадивизии 17-й Воздушной Армии командовал майор Леонид Сергеевич Макаров. В состав управления авиаполка входили: комиссар Николай Васильевич Панов, начальник штаба — майор Махун Адам Арионович, штурман — капитан Ананьин Степан Константинович.

1-й авиаэскадрильей командовал старший лейтенант Денис Уварович Толкачёв. Его заместителем был лейтенант Григорий Миронович Дранов.

2-й эскадрильей командовал лейтенант Федор Александрович Жигарин (в последствии — Герой Советского Союза). Заместитель командира — лейтенант Иван Петрович Вовкогон.

3-й эскадрильей, пополнившей полк перед началом наступления, командовал старший лейтенант Андрей Степанович Перевязко, заместителем у него был лейтенант Иван Емельянович Якунин.

В полку служили как опытные, прошедшие «огонь и воду» летчики, так и вновь прибывшие, которым только предстоял первый вылет на боевое задание.

Для 299-й штурмового авиаполка (ШАП) бои в богучарском небе начались неудачно. В первый же день наступления не вернулся из боевого задания из района Филоново Григорий Миронович Дранов — замечательный летчик, орденоносец, член ВКП (б), замкомандира 1-й эскадрильи.

Неподалеку от села Филоново Богучарского района есть небольшой лесок, который местные жители называют «Прыстин». В декабре 1942 года там потерпел крушение советский самолет. До сих пор в этом лесу можно увидеть воронку на месте падения самолета. Стараниями поисковиков еще в 1990-е годы стало известно, что лес "Прыстин"- и есть место падения самолета Григория Дранова.

Григорий Дранов воевал в 299-м ШАП с июля 1941 года, считался одним из лучших летчиков полка. Награжден Орденом Красного Знамени за бои на Северо-Западном фронте (СЗФ). В сентябре 1942 года летчика представили к награждению Орденом Ленина, но наградили Орденом Отечественной войны 2-й степени.

Выдержка из наградного листа: «… лейтенант Дранов участвует в борьбе с немецкими захватчиками с 15.7.41г. Имеет 42 эффективных боевых вылета на штурмовку войск, аэродромов и боевой техники противника… Сам лично в воздушных боях на СЗФ сбил 4 самолета противника, за что представлен ко второму ордену...

На фото Г.М. Дранов (слева) и В.И. Белышев

С 16.8.42г. тов.Дранов с группой 6 ИЛ-2 вылетел на уничтожение танков противника в районе: Дретово, Поляна, Колосово. Над целью группа подверглась зенитному обстрелу, ведущий был сбит и вышел из строя. Группу возглавил тов.Дранов (сам будучи подбитым — снаряд попал в органы управления) и при отходе от цели группа была атакована 6 МЕ-109. Тов.Дранов встал в круг, отбив все атаки истребителей, и на подбитом самолете сам пришел и привел группу на свой аэродром. За что командованием объявлена благодарностью.

3.9.42г. тов. Дранов дважды вылетал с группой 6 ИЛ-2 на уничтожение самолетов противника на аэродромах Новое Село и совхоз Дугино.

В первом налете на аэродром Новое Село было уничтожено группой: 30 2-х моторных самолетов на земле, и сбито в воздушном бою 3 самолета Ю-87 («Юнкерс»), лично Дранов сбил 1 самолет Ю-87…

Во втором налете на аэродром совхоз Дугино группой 6 ИЛ-2 уничтожено 25 самолетов противника на земле и взорван склад с боеприпасами...».

43-й вылет оказался для летчика последним…Григорий Дранов числится захороненным в братской могиле в селе Филоново.

На следующий день 17-го декабря, выполняя задание по штурмовке Купянского аэродрома, совершил вынужденную посадку на территории, занятой противником, другой опытный летчик - командир 1-й эскадрильи старший лейтенант Денис Уварович Толкачёв. Его штурмовик был сбит немецкими истребителями в районе деревни Перещепное Богучарского района. Тяжело раненого летчика спасли местные жители, спрятав его (бывшего в безсознательном состоянии) до подхода к селу частей 1-й стрелковой дивизии. После излечения Денис Толкачев вернулся в полк.

Для многих молодых летчиков первый вылет становился последним. В 12-00 19-го декабря 1942 года группа из 4-х ИЛ-2 299-го ШАП вылетела с аэродрома «Калачеевский» на выполнение штурмового удара в районе Радченское — Липчанка. Ведущий группы - Федор Александрович Жигарин, летчики — сержант Петр Филиппович Железняков (в последствии Герой Советского Союза), сержант Иван Иванович Долбинов, старший сержант Иван Алексеевич Иванов. При выходе из атаки ни ведущий ни ведомые летчики самолета сержанта Долбинова не видели. Судьба его осталась неизвестной. Это был первый вылет молодого летчика. Сержант Долбинов И.И. числится захороненным в братской могиле в селе Радченское, его фамилия высечена на плите захоронения.

За 10 дней декабря 1942 года 299-й ШАП совершил 178 боевых вылетов. Потеряв 3 самолета и 2-х летчиков. Сбить удалось только один вражеский самолет. Лейтенант Иван Вовкогон 17-го декабря в районе села Радченское сбил немецкий бомбардировщик Xe-111.

Около 5000 советских воинов погибли в боях на Богучарщине, фамилии многих высечены на плитах братских могил, неизвестно сколько погибших воинов до сих пор лежат в земле непогребенными с положенными почестями. Пехотинцы, танкисты, артиллеристы, летчики...

Вечная им всем память!

"Спокойный" месяц октябрь

Октябрь 1942 года на Богучарщине был месяцем относительно спокойным. Тихий батюшка Дон разделял защитников родной земли и её непрошенных гостей. С середины сентября месяца противоборствующие стороны не предпринимали никаких активных боевых действий, ограничиваясь взаимными артиллерийскими и минометными обстрелами, снайперскими уколами да вылазками разведывательных групп.

Каждую ночь от левого берега отплывали в темноту лодки с советскими разведчиками. Командованию 1-й стрелковой дивизии необходимы были сведения о противнике — частях итальянской 8-й армии, сменивших немецкие дивизии на донских берегах. «Оккупанты поневоле», как некоторые историки в последствии станут называть итальянцев, занимали очень удобные для обороны позиции на высоком правом берегу Дона.

Немецкий пулеметчик на берегу Дона

И очень непросто разведчикам было взять языка. Итальянцы, справедливо опасаясь вылазок с той стороны Дона, заминировали удобные подходы к своим передовым позициям. Разведчикам нужно было незаметно и бесшумно, через установленные проволочные заграждения, подойти для последнего броска за языком. А там уже — как повезет! И нужно было еще благополучно вернуться обратно! Донести пленного живым! И дай Бог, чтобы взятый пленный оказался ценным и словоохотливым.

Памятка разведчику

Ценой своих жизней разведчики добывали так нужные командованию сведения о противнике.

Из «Журнала боевых действий» 63-й Армии за октябрь 1942 года мною взяты выдержки, касаемые действий разведгрупп на Богучарском направлении. Действий удачных, и неудачных! Всё было...

«...01.10.1942

153 сд — разведгруппа, действовавшая в направлении Сухой Донец с задачей: захватить пленных, свою задачу выполнила, захватила двух пленных и уничтожила 10 солдат и без потерь возвратилась в свое расположение.

03.10.1942

Разведкой 1 сд в районе Свинюха захвачено: миномет — 1, ящик с гранатами — 2.

04.10.1942

Разведкой 1 сд в районе Ольховый захвачены документы у умерших от ран пленных офицера и солдата, принадлежность документов устанавливается.

05.10.1942

Разведкой 1 сд, действовавшей в районе Абросимово захвачен пленный солдат 81 пп 52 пд (ит) и один станковый пулемет.

Разведка, действовавшая в районе Оголев, свою задачу не выполнила, встретила сильное огневое сопротивление, и понеся потери (ранено — 13 человек, убит 1 человек), возвратилась в свое расположение...»

Из донесения о безвозвратных потерях 1-й сд удалось узнать, то 5 октября 1942 года был убит во время разведки старший сержант Сергей Федорович Самохов, уроженец Пензенской области.

«...06.10.1942

Группа разведчиков, действовавшая в районе 1-я Белая Горка, взорвала ДЗОТ и захватила крупнокалиберный пулемет и без потерь возвратилась обратно.

08.10.1942

153 сд — разведгруппа в составе одной роты 563 сп переправилась на правый берег р.Дон в район 1-я Белая Горка с задачей захватить пленного и установить расположение огневых средств противника. Разведка действовала боем, уничтожила 2 блиндажа, 20 фашистов и захватила 1 станковый пулемет, возвратилась обратно. Потери разведки: убито 5 чел., ранено 11 чел. Разведка по расположению огневых точек противника задачу выполнила, не выполнила по захвату пленного.

3 ср. 563 сп, действовавшая боем в районе Сухой Донец с задачей захватить пленного, возвратилась на левый берег к 24-00, захватила станковый пулемет и одного солдата. На левом берегу р.Дон пленный был уничтожен минометным огнем противника и около него было ранено 5 наших красноармейцев. В результате силовой разведки рота имеет потери: убит один, ранено — 9.

Разведкой 1 сд установлено, противник в лесу 500 метров северо-восточнее Свинюха строит переправочные средства — плоты, обнаружена одна готовая лодка на 30-35 человек.

09.10.1942

Разведгруппа 1 сд, действовавшая в районе Грушево, захватила раненого пленного солдата 6 роты 38 пп, который умер от ран, а также захватила 1500 винтовочный патрон...»

13.10.1942

Разведка, высланная 1 сд на правый берег р.Дон в ночь на 13.10 возвратилась безрезультатно, потеряв 14 раненых и 1 пропавшего без вести.

23.10.1942

Разведка действовала от 1 сд 21.10 в районе Солонцы уничтожила до взвода пехоты противника. Потери разведки: убито 3 чел., ранено 2 человека.

24.10.1942

1 сд — разведгруппа, действовавшая в ночь на 24.10 в направлении Оголев, захватила одного пленного солдата, принадлежащего 2 роте, 1/79 пп, 9 пд. В результате боя уничтожено до 50 солдат и 1 офицер противника. Наши потери: убито 2, ранено — 6.

29.10.1942

1 сд — разведгруппа от 408 сп, действовавшая ночью в районе Красногоровки, захватила 3-х пленных, принадлежащих 79 пп 9 пд. Потери разведгруппы — при переправе через Дон после выполнения задачи командир группы посадил в одну лодку 15 человек, которые проплыли 2/3 реки, и в лодке проломилось дно, лодка начала тонуть, в результате чего утонуло 8 красноармейцев.

30.10.1942

153 сд — разведгруппой, действовавшей в районах Монастырщина, 2-я Белая горка уничтожено до 15 солдат, один станковый пулемет, взорван один ДЗОТ.

В районе Абросимово захвачен пленный 80 пп 9 пд.

31.10.1942

Разведгруппа 1-й сд, действовавшая в районе Красногоровка, вступила в бой, в результате уничтожила до 50 солдат и офицеров противника...»

Разведчик Аверьянов

В книге о боевом пути 58-й гвардейской стрелковой дивизии «Единой семьей в боях за Родину» авторы А. Ольшанский и У.Арзымбетов особо выделяли среди разведчиков дивизии Владимира Аверьянова — молодого парня из деревни Кременки Ульяновской области.

Перед войной Владимир работал молотобойцем в колхозной кузнице. Любил спорт, на занятиях всеобуча изучал военное дело. И по своей натуре был он веселым и общительным парнем.

Наградной лист на Владимира Аверьянова

В марте 1942 года Владимира призвали в армию. На территории Ульяновской области формировалась 1-я стрелковая дивизия, в состав которой и попал Владимир Аверьянов. Летом 1942 года дивизия прибыла на левый берег Дона, заняв позиции от Гороховки до Сухого Донца.

В 408-м стрелковом полку дивизии Владимир служил радистом, но хотелось ему чего-то большего. И вот однажды он обратился к командиру полка майору Березкину: «Разрешите, товарищ майор, сходить в тыл врага в разведку!» Березкин разрешил. Это было еще в самом начале обороны.

К первой разведке Владимир готовился тщательно. Изучал местность, поведение противника. И вот настало время идти в тыл врага. Дождавшись темноты, он переплыл на лодке на правый берег Дона. До восхода солнца замаскировался в кустарниках.

Светало. Два дюжих фашиста, смеясь и громко разговаривая, шли по тропинке. Словно из-под земли вырос перед ними русский разведчик. Растерявшиеся немцы без сопротивления сдались в плен.

Рано утром 20 июля 1942 года в штабе 408-го полка Аверьянова с двумя пленными встретил комполка Березкин. А уже через 2 недели Владимир писал письмо матери: «Мамочка, дорогая! Я заслужил звание сержанта. Думаю, неплохо воюет твой сын?»

В районе села Монастырщина с Владимиром в начале августа случился такой случай: переплыв по заданию реку Дон, Владимир устроился в кустах у проселочной дороги, наблюдая за движением мотоциклистов. Когда на дороге проехала группа мотоциклистов, разведчик быстро перетянул через дорогу проволоку, и стал ждать. Вскоре появился одиночный мотоцикл, который быстро приближался. Струной натянулась проволока, и мчащийся мотоцикл на полном ходу перевернулся. Владимир прикладом оглушил обоих итальянцев, быстро переоделся в форму офицера. И смело пошел по обороне противника. Почти у самого берега разведчик наткнулся на офицера, который обедал на пне. Офицера Владимир взял в плен, в сумке пленного оказались ценные документы.

В августе 1942 года в армейской газете «Боевой товарищ» были напечатаны статьи о смелом разведчике из 408-го стрелкового полка: «Боевой опыт разведчиков» и «Нападение на фашистский гарнизон».

Как было дело: на рассвете 18-го августа группа разведчиков, переплыв Дон, заняла несколько домов села Абросимово. Шестеро бойцов-разведчиков во главе с Аверьяновым атаковали кухню, там как раз принимали пищу солдаты противника. Завязался бой, используя эффект неожиданности, разведчики уничтожили 15 солдат противника, командный пункт пулеметной роты.

Братская могила в селе Филоново

На помощь разведчикам Аверьянова подошли бойцы из группы младшего лейтенанта Поблицкого. Разведчики захватили двух пленных и благополучно отошли на свой берег.

К началу декабрьского наступления командир взвода разведки 408-го полка Владимир Аверьянов был награжден медалью «За отвагу» и орденом «Красного Знамени»! Ему присвоили звание младшего лейтенанта, приняли в ряды ВКП (б).

В боях за хутор Солонцы 17-го декабря Владимир Аверьянов по собственной инициативе поднял в атаку залегших под огнем противника пехотинцев. Отважный разведчик погиб в том бою. Фамилия Аверьянова увековечена на плитах братской могилы в селе Филоново Богучарского района.

Эдуард Солорев

Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
Вместо свадеб — разлуки и дым!

Листая пожелтевшие от времени подшивки районной газеты «Сельская новь», случайно наткнулся на эту статью автора В. Петровой. В далеком уже 1995 году, когда этот материал был напечатан, я учился в Воронеже, и статья тогда прошла мимо моего внимания. Зато теперь, спустя 21 год, стала для меня открытием.

Публикую этот материал в авторской редакции.

«1943 год. На него пришлось больше всего похоронок. Крутой перелом в войне, крутой перелом в судьбах.

Почтальона в семьях фронтовиков тогда ждали в немом оцепенении, неслушающимися, дрожащими пальцами брали треугольник, с трудом разбирали сливающуюся в мутное письмо надпись.

Увидев знакомый почерк, трудно, с надрывом вздыхали: жив, жив, жив – стучало сердце. Глаза жадно впитывали скупые строчки, зачастую написанные под огнем. Слезы радости разъедали глаза, а мысли тут же переносились в соседние дома. А что там? Соседям-то какая весточка пришла?

И не было дня, чтобы то в одном, то в другом доме не слышно было надрывного стона или исступленного крика: «Ро-о-о-дненький ты наш!»

В семью Алещенко, что жила в Старотолучеево, горе пришло не раз, не два, не три. Пять раз война сделала страшный обмен: жизнь – похоронка! И складывали их, послания о смерти, родители в стопку. Каждая убивала душу, тело, цепенила руки, мутила разум.

Братья Алещенко: Михаил, Максим, Николай, Василий, Егор (слева направо)

Начала смерть свой обмен с Михаила, потом забрала одного за другим Василия, Максима, Николая. Не пощадила и Егора – сложил он голову в бою у реки Шпрее 22 апреля 1945 года.

И не оставалось бы смысла в жизни Василия Григорьевича и Домны Ивановны, если бы не последняя их кровинушка, дочка Поля. Она-то и заставила отца с матерью собрать волю в кулак и жить.

Молча, тая друг от друга мысли, вглядывались они каждый день в убегающую за горизонт дорогу, ту самую, по которой, взбивая пыль, бегали когда-то их сыновья. Надеялись на ошибку – и такое бывало. Нет, ошибки не было. Война не «пошутила».

Год за годом зарастали разбросанные по всей стране холмики, так и не образовавшие фамильный погост. Вместе они, братья Алещенко, лишь в ушедшей в мир иной родительской памяти, в мыслях сестры, да вот здесь, на этой скорбной фотогалерее. Молодые, красивые русские ребята, честно, без укора смотрящие в глаза нам, живым».

Вот, такая статья…

Родители братьев Алещенко уже в послевоенные годы пытались разыскать сведения об их судьбе. Надежда не покидала родителей: а вдруг кто-то из сыновей жив? В Центральном архиве Министерства обороны хранится анкета на розыск Михаила Алещенко, заполненная его отцом Василием Григорьевичем в 1954 году. Отец сообщил все, что ему было известно...

Из документа мы узнаем, что Михаил Алещенко в 1938 — 1941 годах учился в Ленинградском техническом училище. Окончить обучение Михаилу не удалось, в 1941 году его призвали в армию.

12 октября 1941 года он окончил 2-е Саратовское танковое училище, получив звание «воентехник 2-го ранга». Убыл в распоряжение Главного авто-бронетанкового Управления Красной Армии. Дальнейшая судьба Михаила осталась неизвестной.

В Книге Памяти Богучарского района о Михаиле Алещенко такая запись: «...лейтенант, пропал без вести в декабре 1942г.».

Три брата: Максим, Николай и Василий, числятся пропавшими без вести в марте 1943 года. Как и многие сотни уроженцев Богучарского и Радченского районов. Была тогда такая практика у военкоматов — отсчитывать три месяца с даты последнего письма или с даты освобождения места, где проживала семья воина. Если воин не отозвался за эти три месяца, не прислал весточку с фронта — его считали потом без вести пропавшим.

Младший из братьев — Егор Алещенко, механик-водитель самоходной артиллерийской установки (САУ - 57), храбро сражался с врагом в составе 22-й самоходной артиллерийской бригады.

В 1944 году сержант Егор Алещенко получил свою первую награду — Орден Отечественной войны 1-й степени. За то, что «… в совершенстве овладел своей техникой, без аварий, поломок и вынужденных остановок, с боями провел свою машину на расстояние около 700 км. В боях проявил себя смелым и решительным. В районе Пирнув — Горны, благодаря умелому маневрированию на поле боя, на своей машине быстро сблизился с контратакующим танком противника, продолжая маневрировать СУ, способствовал уничтожению танка с экипажем и до 70 гитлеровцев...».

В марте 1945 года Егора наградили медалью «За отвагу» за январские бои. Вот, выдержка из его наградного листа: «23.01.42 при взятии гор. Болново т.Алещенко вел машину по указанному маршруту, и вел наблюдение вперед. Заметив автоматическую пушку, немедленно доложил командиру орудия, и пушка была уничтожена.

26.01.45 его машина находилась в разведке, при встрече с противником он быстро развернул машину, и дал возможность наводчику открыть огонь. При этом было уничтожено 2 транспортные машины и тягач с пушкой 105 мм, уничтожил лично 6 солдат противника».

За несколько дней до Победы геройски погиб в бою за город Нойштадт на реке Шпрее. В донесении части указано, что погиб Егор 19 апреля 1945 года. Приказом Военного Совета 4-й гвардейской танковой армии 1 Украинского фронта от 31.05.1945г. был награжден орденом Отечественной войны 2-й степени. Посмертно...

Июльское утро сорок второго было ясным и солнечным, местное радио передало, чтобы все оставались на рабочих местах. Детей повели в ясли, служащие пошли на работу. Часть жителей ушла с отступающими войсками. Многие вышли из города и спрятались в оврагах. Татьяна как всегда пришла на работу в райисполком, по дороге встретила Гончарову Машу, которая вела дочку в ясли, та упорно сопротивлялась. Тревожное лицо подруги еще больше испортило настроение. Угрожающий ветер дул в лицо, из головы не выходила мысль, что делать с архивом. Проблема была в том, что во время эвакуации большую часть документов вывезли, но остались церковные Метрические книги. В книгаххранилась практически все информация о богучарцах, когда родился, когда женился и кто умер. Куда их девать она не знала.

В здании бывшей земской управы, где хранился архив, было неуютно, на полу листы бумаги, было пыльно и душно. Пытаясь, навести порядок в архиве, за час до обеденного перерыва Татьяна вышла на улицу. Внезапно услышали и гудение немецкого самолета свист. Посыпались бомбы. По площади в это время шла девушка лет семнадцати. Татьяна крикнула ей: «Ложись!» и сама упала на землю закрыв голову руками. Одна из них упала рядом с ними. Земля содрогалась. Подняв голову увидела, что девушка лежала на земле с оторванной головой. Стало жутко и страшно. Немецкая авиация начала бомбить город, в котором остались одни старики и дети.

Бомбежка продолжалась около часа. Затем все стихло. За окном потемнело, было видно, как горело здание педучилища, над ним подымался черный дым. Свет погас, замолчало радио. Выйдя на улицу Театральную, ужаснулась, в небе над городом стояло темно - оранжевое солнце. В воздухе стоял запах гари, над зданиями языки пламени. Там где мимо Богучарского собора недавно шли колонный отступающих солдат было непривычно пусто.

Опустошенная и очумевшая от страха и ужаса Татьяна шла по городу. Горели разбомбленные здания,на площади Павших стрелков все усеяно мусором, газетами. У разрушенного здания НКВД, на углу, где стояла водосточная бочка, лежал раненный в живот младший лейтенант и просил воды.

На дороге остановился проезжающий автобус, из которого выскочил майор и крикнул на Татьяну: «Срочно вызывай скорую помощь, не видите, офицер ранен».

- Какая скорая не видите все разбомбили, сколько трупов кругом, -ответила Татьяна.

- Да я тебя сейчас расстреляю, - закричал майор и выхватил пистолет.

В это время снова раздался гул самолетов. Татьяна ничего не ответила и побежала на другую сторону улицы. Раздались взрывы, бомбили на улице Карла Маркса. После налета, автобус уехал, младший лейтенант остался лежать у бочки, но уже не подавал признаков жизни.

Кругом слышались стоны и крики. У разрушенного здания яслей, весь двор, усеянный телами взрослых и детей, клочками пеленок. Во дворе почерневшие лица, воздевающие к небу руки и проклинающих фашистов.

Дом, в котором жила Татьяна, уцелел. Улицы города стали словно чужие. К концу дня в город начали возвращаться люди. Непривычно долгой казалась ночь. Слышался плач людей, звездное небо закрывала черно – белая мгла.

Рано утром по улице пошли колонны немецких и итальянских солдат. Солдаты заходили в каждый дом, людей выгоняли на улицу. Слышались крики, одиночные выстрелы и лай собак. Было страшно выходить на улицу.

На улице 1- Маядетдом заняли под казармы, а бывшая земская управа сталанемецким штабом. Уже через неделю в городе прошли сходы горожан, были выбраны старосты и бургомистр - бывший учитель, в школе его дразнили ИванСер, он когда - то учил Татьяну. Женщин на выборы бургомистра и старост не пригласили, пришло человек сорок мужчин которые «одобрили» его кандидатуру. Вскоре стало известно, что Николай Бондарев с улицы Урицкого и братья Ермоленко были и избраны старостами.

Однажды Татьяна увидела в центре города Пушкареву Катькуона шла под ручку с немецким офицером. До оккупации она работала в райкоме комсомола. Небольшого роста с черными глазами она всегда вела себя заносчиво. При встрече с ГончаровойМашей та рассказала, что Катьку Пушкареву то же видели вместе с немцами и в управе.

Вскоре в городе началась облавы. Заходили вдома, где жили родственники командиров Красной Армии и коммунистов, искали членов семей красных командиров. Татьяна подумала, -как об этом узнали каратели? Не из Метрических ли книг, но там этих сведений нет.

В начале июля начались вызыватьк бургомистру в управу. Началась регистрация населения города. В управе, куда пришла Татьяна, в зале на втором этаже за столом сидели бургомистр и четыре старосты. До войны здесь часто выступала в «Синей блузе» читаласкетч. Вспомнились строки:

«Мы синеблузники, мы профсоюзники,
Мы не баяны-соловьи -
Мы только гайки в великой спайке
Одной трудящейся семьи...»

В ходе опроса стали выяснять принадлежность к ВКП (б) и ВЛКСМ. «Почему они спрашивают, ведь все они знали, что я работала в райисполкоме», - мысленно спрашивала себя Татьяна. После опроса заставили оставить в длинном списке оттиск большого пальца правой руки.

Спустившись по черной чугунной лестнице на первом этаже, решила зайти в архив. Дверь была не заперта. В кабинете за столом сидел полицай - Андрей Ермоленко и судорожно курил. Когда – то они учились с ним в одном классе. Татьяна остановилась у входа и спросила: «Андрей, как ты мог?» Тот отрывисто и виновато ответил: «Жить всем хочется, ИванСер заставил. Ты же видела, вся управа из учителей».

«Наши прейдут, что будешь делать? Тебя же расстреляют!», - продолжила Татьяна.

«Сам знаю, что расстреляют. Тогда видно будет, думаешь, по своей воле тут сижу, - Андрей встал из – за стола, - иди отсюда пока немцы не пришли».

За спиной Андрея стояли стеллажи, на которых пылились Метрические книги. Татьян не удержалась и сказала: «Ты хоть книги прибери отсюда, спрячь тут же все сведения о богучарцах».

«Иди уже, - смягчился Андрей, - приберу».

Татьяна долго не могла заснуть. Ее все «мучили» вопросы: «Почему стали они предателями?Что это страх перед смертью? Жадность к деньгам и власти над людьми? Как жить дальше, ведь победа будет за нами?»

Уже на следующее утро после регистрации возле управы, где раньше вывешивали афиши к фильмам, повестили объявление, согласно которому все трудоспособное население вызвалось на работу к пяти часам утра. За невыход на работу, невзирая на причины, виновным угрожали арестом.

Около афиши с объявлениями стояла соседка Минакова Светлана. Она спросила: «Ты ничего не слышала, говорят ночью в городе была облава?»

«Да нет, вроде ничего, - ответила Татьяна, - у нас поселили какого - то немецкого офицера, к ним не приходили»

«На Дзержинской и Театральной чернорубашечники прошли по домам и набили полный автобус женщин и детей, говорят, повезли по Старобельскому тракту в сторону Кантемировки», - продолжила Светлана.

Когда началась эвакуация Татьяна несколько раз подходила к председателю райисполкома Алексею Дубровскому и просила забрать архив. Тот отмахивался: «Да не до бумаг сейчас, людей надо вывести, скот, технику…»

В конце июля все трудоспособное население «погнали» на работы. Таков был «Новый порядок», которыйоккупанты поддерживали массовым террором, практикуя телесные наказания и расстрел. Часто в яру за Богучаром немцы расстреливали тех, кто нарушал этот порядок.

Сначала горожане рыли окопы в соседнем селе Галиевка, потом насыпали бруствер для укрытия самолетов в селе Купянка. Весь август возили на бортовых машинах в село Дьяченково убирать подсолнечник и пшеницу. Техники было мало, почти все приходилось делать вручную.

В один из дней на двух лимузинах к полю приехали немцы. Вместе с ними была и Катька Пушкарева. Выйдя из машины она показала рукой полицаю, который нас охранял, на Свету Минакову и Нину Резникову. Девчат забрали и увезли в город. Больше мы их не видели.

Тимка Блощицын, что жил по соседству на улице Белогубовой, рассказал Маше, что выдел как их расстреляли, в яру за зданием тюрьмы. Нину расстреляли вместе с ее сыном Валерой.

Зима пришла рано в конце октября выпал снег. Накануне октябрьских праздников по городу появились листовки. Они были написаны на листке из тетради детским подчерком. Одну наклеили прямо на забор у дома Татьяны. Ей удалось прочитать только строки: «… Режьте провода, поджигайте немецкие склады и дома с немцами…», в это время из двора вышел отец и сорвал ее, спрятав в карман.

Отцу уже было за шестьдесят, он держал пасеку даже во время войны. Немцы его не трогали. Почти весь мед они забирали, но все же часть оставалась, что позволило им не умереть с голоду.

С отцом и матерью они жили в подвальном помещении дома, туда же перенесли книги и часть разобранной мебели. На втором этаже поселился немецкий офицер с денщиком. Тот вел разгульный образ жизни. Часто посещал казино, которое было расположено по улице Кирова, выше от дома Татьяны. Туда захаживали и богучарские девки легкого поведения.

18 декабря началась спешная эвакуация. Немцы в панике убегали. По грому приближающейся канонады со стороны села Перещепное стало понятно - конец «Новому порядку».Всю ночь слышались автоматные очереди. Крики, вспышки, земля загудела от взрывов снарядов. Уже рано утром в городе начались бои. Вся семья Татьяны перебралась в подвал.

Ближе к полудню все стихло. По улице Володарского недалеко от дома солдат сбивал табличку на колодце, на которой указано «Брать воду можно только немцам». Еще висели вывески над банком и фотографией, а перед городским советом вбитая в грязь вывеска на русском и немецком языке «Местная комендатура». На улицы как будто после кошмарного сна выходят горожане. Едут машины, идут красноармейцы. Дороги в ямах от взрывов снарядов. На пожарной каланче над мертвыми, разрушенными и занесенными снегом домами яркое полотнище красного кумача.

На третий день всех горожан вызвали на регистрацию. Зайдя в здание райисполкома, бывшей земской управы, Татьяна заглянула в архив, Метрических книг там не было. Поднимаясь по черной чугунной лестнице, подошла к залу, который охраняли два автоматчика. В коридоре среди людей увидела Катьку Пушкареву, которая стояла в стороне, опустив голову. Почему – то вспомнился июль сорок второго, только за столом уже сидели председатель райисполкома Алексей Дубровский, секретарь райкома партии Белицкий и еще несколько военных.

После выяснения личности спросили, начальник Богучарского НКВД Масиков Михаил, спросил: «Куда делись Метрические книги?». Она рассказала, что просила спрятать их Андрея Ермоленко и он должен знать, куда они делись. На что Дубровский сказал: «Ермоленко сейчас арестован и находится в тюрьме, попробуй с ним поговорить». Татьяна уже хотела уходить, как вспомнила про Пушкареву. «Алексей Григорьевич, - обратилась она к Дубровскому, - там, в коридоре стоит Катька Пушкарева, она жила с итальянцами и выдала наших девчат Свету Минакову и Нину Резникову». Дубровский вызвал солдат и они прямо из коридора под руки увели Пушкареву.

Михаил Масиков выписал пропуск и поздно вечером Татьяна пошла в тюрьму. В народе его называли острогом. Начальнику тюрьмы она рассказала о необходимости поговорить с Андреем, тот организовал ей встречу.

В отдельную комнату привели заключенного, его невозможно было узнать. Все лицо было в кровоподтеках и синяках, сам он был бледный как лунь, одна рука висела.

Андрей не узнал ее и разговаривал, как она его не упрашивала, рассказать, где делись Метрические книги. Охранник сказал: «Завтра вечером приходи, мы его в чувства приведем». Но и на следующий день Андрей молчал. Только на третий день, когда она уже собралась уходить, он вдруг сказал: «Татьяна это ты?» Она обернусь и сразу спросила: «Где метрические книги?»

- Во дворе, в конюшне на чердаке, ответил Андрей.

Ночью долго не могла заснуть. Рано утром Татьяна пошла к Масикову и все ему рассказала. Вместе они пошли в конюшню, которая располагалась во дворе земской управы. На чердаке аккуратными стопками лежали Метрические книги.

«Не подвел»,- подумала она об Андрее.

В архиве райисполкома Татьяна Варлыгина работала после войны до самой пенсии. И всякий раз, выдавая справки горожанам об их родственниках, невольно вспоминала эту историю с Метрическими книгами.

Часто в прессе пишут, что впервые дни войны в войсках немецкая авиация, имея точные данные о размещении советских военных аэродромов, уничтожила на земле всю приграничную авиацию, даже приводятся цифры- около 1500 самолетов. Сообщается, что основной причиной отступления Красной армиейвпервые месяцы войны стало господство немецкой авиации в воздухе. Но это не совсем так. Уже в первые дни войны советские летчики проявляя отвагу и героизм отважно сражались на границе.

В четыре часа утра 22 июня 1941 года по тревоге был поднят 127 –й истребительный авиаполк полк у города Гродно. Командир звена младший лейтенант Жуковский Сергей Яковлевич на биплане И-153 «Чайка» в этот день провел 9 воздушных боев, лично и в группе из восьми самолетов сбил пять самолетов противника.

Молодому летчику было всего 23 года. Родился он 7 октября 1918 года в небольшой казенном хуторе Перещепное Богучарского уезда в простой крестьянской семье.После окончания Богучарской средней школы, в 18 лет был призван Богучарским райвоенкоматом в армию. В 1938 годуокончил Качинскую военную авиационную школу летчиков. Уже в 1939 году совершил свой первый вылет в составе 12- ой авиаэскадрильи Балтийского флота. Авиаэскадрилья в которой служил С.Я. Жуковский воевала на финской войне 30 ноября 1939 по 13 марта 1940 г.

В наградном листе от 18 декабря 1941 года в краткой боевой характеристике сообщается: «При боевых вылетах т. Жуковский проявлял отвагу, бесстрашие, героизм. Своим личным примером вовлекал подчиненных на отважные действия в борьбе с германскими варварами. Имеет всего- 120 боевых вылетов, из них: 50 вылетов на штурмовике с бомбометанием по вражеской пехоте, артиллерии и аэродромам, 45 вылетов на разведку и 25 вылетов на прикрытие своих войск и объектов в сопровождении бомбардировщиков.

С 20 августа по октябрь 1941 года, имеет 85 боевых вылетов, из них: 10 на штурмовку, 85 на разведку и 10 на прикрытие. Участник 20 воздушных боев, сбоил в групповых боях вместе с товарищами 5 самолетов противника … Тов. Жуковский является бесстрашным летчиков – истребителем, храбрым и мужественным воздушным бойцом, культурным, грамотным командиром».

Наградной лист на Жуковского Сергея Яковлевича, заканчивается такими строками: «За заслуги награжден орденом Красное знамя, 7.9.1941, командованием дивизии был представлен к второму орденуКрасное знамя. За отличное выполнение боевого задания командования и проявленные при этом мужество и героизм достоин присвоения звания «Герой Советского Союза».

Заслуженную награду Жуковский С.Я. так и не получил. Наверное тыловое командование посчитало, что достаточно и ордена Ленина.

В декабре уже в звании старший лейтенант Сергей Жуковский стал командиром 1-й эскадрильи 440 истребительного авиационного полка и возглавлял его до 12 ноября 1942 года. В этот период сбил еще три немецких самолета, один «МЕ – 110» и два «МЕ 109» (немецкий истребитель Мессершмитт Bf 109),.

На своем самолете ЛАГГ – 3 (Одноместный одномоторный поршневой истребитель-моноплан, стоявший на вооружении ВВС РККА перед и во время Великой Отечественной войны. Использовался в качестве истребителя, истребителя-перехватчика – Е.Р.) с декабря 1942 г. по 25 июля 1942 г., как видно из наградного листа, уничтожено 12 самолетов врага, самолет подбит, уничтожено 15 автомашин, зенитное орудие, одна цистерна с горючим. Летчиками его эскадрильи в воздушных боях было уничтожено 18 самолетов противника, «МЕ – 109» - 12 «МЕ 110» - 5, «Ю – 88» - 1 (немецкий бомбардировщик Люфтваффе Юнкерс Ju 88 – Е.Р.), при потере двух летчиков. Ранее т. Жуковский награждался орденом Ленина и орденом Красное знамя, за отличные показатели в воздушной разведке и штурмовке наземных войск врага. …Достоин правительственной награды «Орденом Ленина».

Второй орден Ленина Сергей Яковлевич не получил. В наградном листе решение наградить третьим орденом Красного Знамени.

Со 2 ноября 1942 года он прибыл на Сталинградский фронт в должности командира 12- го истребительного авиационного полка. В «Кратком конкретном изложение личного боевого подвига и заслуг» майора 111- го Гвардейского Сталинградского истребительного авиационного полка на присвоениеС.Я. Жуковскому орденаОтечественной войны 1-й степени сообщается: «За это время в боях за Сталинград, Донбасс и Северный Кавказ показал образцы умелого выполнения боевых заданий, мужество, отваги и беззаветного служения своей Родине, своему народу. Им произведено 65 боевых вылетов, их них на сопровождения штурмовиков – 33, прикрытие наземных войск – 17, разведка войск противника -9 и 6 полетов на перехват самолетов. В 19 воздушных боях, лично сбил «Ю -88» и «Ю -87» и. 4 в группе самолетов противника. … Так 8 12.1942 года во время сопровождения сбил идущего на посадку «Ю – 87» и прикрываемого 2-мя «МЕ -109», подтверждает ныне Герой Советского Союза – гвардии майор Новожилов И.А и гвардии старшина Игнатьев М.Т.

22 февраля 1943 года, вылетел в паре на перехват самолетов противника в район «Матвеев курган». В воздушном бою лично сбил «Ю -88», который упал в районе Верхней широкий, факт которого подтверждают наземные войска, ныне Герой Советского союза гвардии капитан Губанов А.А.»

В воздушном бою 12 июля 1943 году самолет отважного летчика был подбит Сергей Яковлевич получил тяжелые ранения«ожоги лица, рук, бока и ног 2-й и 3-й степени», но самолет посадил. После непродолжительного лечения снова в бой.

За время боевых действий с 14 июля по 12 августа 1944 года Сергей Яковлевич на самолете ЛА – 5 (Однопилотный истребитель Ла-5 был создан в 1942 году - Е.Р.) лично провел 24 успешных вылета сбил 6 самолетов «Ю -88» и «Ю -87» без единой потели в личном составе, за что был награжден орденом Александра Невского.

Скупые цифры и факты боевых подвигов простой крестьянской семьи, солдата из маленького хутора в 87 дворов на юге Воронежской области, не могут рассказать всего на страничном листе газеты. Летчиком С.Я. Жуковским было совершено более 500 боевых вылетов, одержал 15 побед.

Свою войну С.Я. Жуковский закончил в 1945 году в г. Вена, ему было всего 30 лет, на груди героя были ордена Ленина, Александра Невского, Отечественной войны 1- степи, шесть орденов Красного Знамени, два ордена, Красной звезды и 36 медалей. Уже после войны ему присвоили звание Почетного гражданина городов Гродно и Жодино. Затем была учеба в Военно - воздушной академии, с мая 1961 командующий в 1-й Особой Дальневосточной воздушной армии.. Генерал – полковник, «Заслуженный военный летчик СССР» избирался делегатом ХХIIи XXIII съездов КПСС, депутатом Верховного совета Белорусской ССР, членом ЦК Белоруссии. Умер 10 ноября 1980 года и похоронен в г. Минске.

автор Евгений Романов.

«Когда началась война, мне как раз исполнилось 15 лет. К этому времени я закончил семилетку. Война приближалась к границам нашей Воронежской области. И меня вместе с ровесниками послали эвакуировать колхозный скот за Дон. Осенью 1941 года отогнали мы наше стадо к Рыжкиной балке, на лугу остановились — решили подержать стадо пока здесь — уж больно хорошее было пастбище. Если немцы подойдут — быстро успеем перегнать на ту сторону. Тут нам сообщили, что немцев вроде как остановили, и мы вместе со стадом вернулись назад.

На фото Шевченко Е.Д.

В марте 1942 года ребят моего возраста послали в МТС на десятидневные курсы трактористов. МТС находилась тогда в селе Дьяченково. До 7 июля мы ремонтировали комбайны, готовились к предстоящей уборке. Но 7 июля начались налеты и бомбежка Богучарской переправы. На работу мы вышли, но не работали, с тревогой вслушивались в звуки приближающегося боя.

Вдруг неподалеку, на терешковском лугу, приземлился наш самолет, откуда он взялся, никто так и не понял. Мы подошли. Оказалось, что самолет имел небольшую неисправность, и пилот вынужден был приземлиться. Летчик пошел в село, чтобы позвонить по телефону. Через какое-то время пришла автомашина, самолет подремонтировали. Он был готов к полету. Летчик крикнул нам: «Ну, кто со мной?» Один из нас запрыгнул в самолет и улетел вместе с летчиком. Этот парень был с 1924 года, и его все равно бы призвали, но он решил сам — добровольно. Он улетел, а мы - домой.

Переправу разбомбили, Богучар горел. Надо было как-то попасть домой. По дороге на Сухой Донец - непрерывный поток автомашин к переправе. Немецкие самолеты стали бомбить и дорогу и переправу. Попали под бомбежку и мы с ребятами, долго прятались, и только среди ночи пришли домой.

Отца Данила Савельевича дома я не застал, он работал в сельсовете в селе Монастырщина. Как только отец вернулся домой, начался обстрел — так мы поняли, что в селе появились немцы. Пришлось спрятаться в погреб на целый день, ночевать пошли в свой дом. Но рано утром ( часа в 4 утра) под окном нашего дома немецкий солдат застрочил из автомата. С криком «Ком! Ком!» нас выгнали из дома на улицу. Потом толпой нас погнали в яр, в этих ярах мы просидели до вечера. А вечером два конвоира (один — немец, другой — финн) погнали нас по направлению к селу Медово. Ночевать пришлось в поле, и на другой день пришли мы в Медово. Жили в тамошней школе.

Шли сильные дожди, была страшная грязь. И эту грязь нас заставляли счищать с дороги чем придется. Прошел слух, что немцы захватили Калач, и женщины подняли вой.

Через неделю мы собрались уходить из Медово, никто нам не препятствовал. Пошли назад в Абросимово. Один из моих друзей (его звали Михаилом) влез в немецкую машину, набрал сигарет, и прихватил с собой трубу (в селе стоял немецкий оркестр). Идем домой, курим сигареты. Немец — офицер увидел из окна наш «оркестр», выскочил, что-то закричал на своем языке, трубу, конечно, отобрал и ушел. Мы поспешили поскорее уйти от греха подальше.

Вот и родное Абросимово! В селе уже был назначенный немцами комендант. Пришлось ему доложить о нашем возвращении. Всех, кто вернулся, загнали в самую большую хату (она находилась неподалеку от нашего дома), и поставили часового.

Среди нас была женщина, эвакуированная из Ленинграда, знавшая немецкий язык. Она тихонько поговорила с немецким часовым, и он разрешил нам накопать картошки, собрать немного лука и приготовить себе пищу. Ночью налетел наш самолет, две бомбы разорвались рядом с нашим домом.

Я спал на печке, от взрывов с неё скатился. Гляжу в окно — часового нет, видимо, спрятался от бомбежки. Я быстро из хаты — и ходу к себе домой. Я знал, что в нашем доме есть мука и пшено (колхоз выдал нашей семье по мешку). Насыпал полмешка муки, полмешка пшена, связал их, кинул через плечо, и быстро назад в соседний дом.

Недолго мы оставались в Абросимово - вскоре немцы выселили нас в хутор Малеванный. Там мы жили в амбарах. Урожай на полях был хороший, и люди пошли к коменданту с просьбой, чтобы разрешили косить хлеб. Он разрешил. Ночью наловили приблудних лошадей, взяли косарки, сделали у поля шалаши и начали уборку. Женщины вязали снопы, а итальянцы в это время строили неподалеку блиндажи, и проезжая в телеге мимо поля, собирали эти снопы, и накрывали ими свои блиндажи, присыпая сверху землей. Мы поэтому бросили работать. Стали собирать хлеб каждый для себя: ножницами срезали колоски, обмолачивали, кто как мог, потом пекли хлеб.

Однажды, помню еще в Малеванном были немцы, а у них — фургоны, на которых возили снаряды. В эти фургоны запрягали лошадей, упряжь нас и привлекла. Ремни кожаные, ярко-красные — мы и давай их резать себе на брюки. Лошади стояли возле хатенки. Я режу ремень, и вижу — немец бреется у окна, и нас увидел. Мы убегать, но моего товарища Ивана немцы поймали. Три дня он просидел в курятнике, но ничего, его не били.

Другой случай — были с ребятами на кордоне, делали рогатки. Желудей много было на дубах, мы залезли на дубы и давай стреляться из рогаток. Тут, как раз, под деревом проходили два немецких офицера. Ну, и попало одному немцу желудем прямо в глаз. Он закричал. Мы быстро с дерева, да бежать. Я оборвался и повис на рубашке, зацепился за сучок. Сучок потом обломился, я и убежал.

Вскоре нас выселили в село Батовка, где пришлось жить в свинарниках. Пошел сыпной тиф, много тогда умерло людей. Но сюда на отдых пришла какая-то итальянская часть, нас выгнали из села. Так мы попали в село Плесновка. Там и прожили до 17 декабря. А на рассвете 18 декабря в село пришли наши солдаты...»

Наступило 16 декабря. Потеплело. Утро было туманное, с низкими стелющимися тучами. Когда отгрохотала артиллерийская подготовка, стрелковые роты двинулись вперед. И тут произошло то, чего совсем не предусмотрели – при подъёме на кручу роты перепутались, и командиры подразделений потеряли своих бойцов.

Перед нашей ротой был очень крутой откос. На него не взберешься, а на правом фланге, против четвертой роты выходила широкая балка с осыпями в кручах. Вот туда и устремились бойцы всех рот. Одни из них сумели вскарабкаться сразу, другие срывались и несколько раз скатывались с откоса и снова лезли на кручу. Я тоже сперва сорвался, но потом быстро удалось взобраться наверх. Однако в массе поднимавшихся людей я потерял своих подопечных бойцов.

Когда выскочил на край кручи, то здесь, на открытом поле нас уже встретили пулеметным огнем ожившие пулеметные точки. То там, то здесь взвизгивало в воздухе, падали и скатывались вниз те, в кого попадало…

Вскоре все роты уже вытянулись, рассредоточились по полю в цепи и двинулись вперед. Только теперь не разберешь, где чьи бойцы, кто из какой роты. Я оказался в цепи, в ее середине, среди незнакомых бойцов. Потому и вынужден следующий рисунок так: «Пехота 115-го пошла».

Перед нами склон холма, очень пологий – видим как повышается заснеженное поле в глубине. Справа край поля резко выделен балкой с кустами. Из этой балки мы все вылезли сюда. Впереди поле сливается с нависшим свинцовым небом. Не видно ни края поля, ни кустов, ни траншей – ничего! И из этого ничего навстречу летят, взвизгивая, пули. А вот-вот, появилось и знакомое: протяжные и короткие сверлящие звуки, обрывающиеся разрывом с треском. Это начался минометный огонь.

Но огонь сопротивляющегося противника несильный и какой-то нервозный. Нет в нем уверенной методической расчетливости. В воздухе слышатся редкие взвизгивания. После протяжного подвывания кое-где на участках темных фигурок бойцов вздымаются небольшие кусты разрывов. Несомненно, это мины небольшого калибра. Но, как и ни редок огонь, а на поле уже темнеют распластанные фигурки павших.

Справа от меня появился энергичный боец с ручным пулеметом на руках, дальше и впереди идет кто-то уверенным и быстрым шагом, несколько дальше – еще бойцы. Это бывалые воины. А вот сзади них видны темные фигуры понуро и обреченно бредущих людей. Это новички. Они растеряны и будто не понимают, что это кругом происходит. Вообще, так и любой человек входит в свой первый бой. Как скоро он преодолеет растерянность? Возьмет себя в руки? – зависит от него самого. Такие растерянные, чаще всего являются жертвами боя. Чем раньше соберется человек, тем лучше, тем скорее он станет настоящим воином, тем меньше вероятность бессмысленной смерти. Вот сзади них и бегает с пистолетом в руке какой-то командир. «Чья пуля слаще?» - говорил он в блиндаже.

Всмотритесь в кадр, извлеченный из памяти! Сейчас бойцы уйдут, и останется голое поле с несколькими телами погибших. В рисунке в мелких силуэтиках пытался показать, как идут в атаку опытные воины, и как идут-бредут, как во сне, растерявшиеся. Глаз сохранил эту картину. Идут-то под огнем, страшно взвизгивают пули. А твоя? Ты ведь ее не услышишь! Помкомвзвода говорил: «Смерть быстрая – р-раз, и готов!»

Помню наставления помкомвзвода: «Не отставать! Не скучиваться! Соблюдай дистанцию – чем больше, тем лучше!» И вот мы сейчас вырвемся вперед, отбежим от пулеметчика. Помкомвзвод, опытнейший воин, десантник-парашютист, поучал: «Иди пригнувшись, левым плечом вперед. Лопату - за пояс, прикрывает сердце. Меняй направления, делай перебежки! Не чесаться! Гляди в оба!»

За мной чувствую что-то начало взвиваться… Ах! Это же обмотка развязалась. Остановился, быстро-быстро намотал, потуже, и затянул в узел трикотажную тесемку. Что делать! Я впервые одел обмотки. Теперь быстрее догоняем цепь…

Вдруг в поле зрения попали пулеметчики. Они за скобу станины тянут свой пулемет, в руках у них и коробки с лентами. Колеса пулемета не крутятся, тормозят, будто нарочно упираются и загребают снег. Видим, с каким напряжением, с какой злостью, бормоча ругательства, двое бойцов тащат пулемет по снегу. Эх! Его бы на полозья!

А перед пулеметчиками мелькнул упавший боец. Его сразу ударило. Убит? Или ранен? Это пожилой узбек. Догадываемся по смуглому лицу и вислым усам.Разглядывать нам нет времени. Перебежкой чуть наискось выходим впереди цепи…

Тут, кажется, в воздухе реже визжат пули… Ужасно боюсь этого звука, боюсь больше, чем разрыва мины.

Интересно! Основная масса бойцов на правом фланге, а слева от меня продвигается человек десять, не больше – кто идет, кто трусит рысцой… И за ними пустота, туманная серая дымка, как впереди…

Откуда-то сзади поднимается слабое «-а-а-а-а…а!» Что это? Сейчас бросок на траншеи? Ни черта не понимаю… Не вижу впереди ничего, но слева от меня уверенно шагавший боец взял винтовку на руки и побежал… Он этим подсказывает, что надо делать и нам.

«Ура-а-а-а-а…!» - стало накатываться громче и разборчивей. Все побежали. Кто-то падает, не встаёт… Кто-то спотыкается…

«А-а-а-а-а!» - несется уже рядом, и захлестывает нас…

У окопов уже все завертелось. Из земли вырастали какие-то темные фигуры с поднятыми руками и большими раскрытыми ртами… другие метались по снегу, бежали по полю от нас. Взвизгивали пули, рвались гранаты… Что-то ударило меня по каске, с силой ударило, и я упал… Вскочил, падал, прыгал, снова падал, тыркал штыком…

Единственное, в чем могу дать ясный отчет – это я будто летел и внутри у меня все бешено орало: «А-а-а-а-а-а-а…!» Это «А-а!» распирало всего и вырывалось наружу.

А ведь так могло и шлепнуть, а?

Могло! Но не шлепнуло, значит, нам повезло, значит - судьба!

Даже в тот же день, к вечеру, когда успокоился, я пытался припомнить, что же происходило? Так и не смог, не смог сам себе рассказать – впечатления мелькания чего-то, как в окне быстро идущего поезда, как в быстрой карусели. Так и дошло это до сегодня через сорокалетие.

Рисунок «Ура-а-а! Атака первой линии!» - это попытка передать лишь то, что еще осознавалось, когда с криком «Ура!» бросились к окопам. Это лишь само начало боя в траншеях. У окопа вы видите каску и пулемет противника. Ничего такого я не помню, но «положил» их просто для того, чтобы обозначить рубеж врага.

И еще осталось общее впечатление, что итальянцы не оказали нам настоящего серьёзного сопротивления – они быстро, в панике побежали…

Свистящий металлический скрежет вонзился в землю. Меня бросило, я покатился куда-то вниз, цепляясь штыком. Раздался сильный грохот...

Косой удар в спину, я грохнулся на землю перед раскрывшейся дверью в блиндаж. Еще не могу прийти в себя после чего-то страшного в своей круговерти.

Осознавая уже происходящее, вскочил, длинными ударами, штыком, стал бить в темноту блиндажа, влетел в него…

Потом проясняется. Сижу на железной кровати, на простыне, одеяло отброшено. Свет из двери и небольшого окошка под потолком обрисовывает внутренность небольшой землянки, аккуратно обшитой белыми досками. У изголовья столик, в углу слева от него стоят разноцветные бутылки, одна опрокинута, и из нее медленно вытекает на деревянный пол какая-то коричневая жидкость. Попахивает спиртом и еще чем-то.

Тут руки различили теплоту постели. Выходит, мы немного не успели. Удрал офицер! Это, конечно, офицерский блиндаж. Штыком откинул подушку, и… смотрите! На белой простыне лежит, поблескивая воронением, небольшой пистолет. Берём! Вот он! В ладонь величиной, красивых очертаний, с костяными накладками на рукоятке. Они украшены гравированным узором, такая же золоченая гравировка на затворной коробке, а на предохранителе искрится рубиновый глазок. Потащил магазин – о, великолепно! Он полный! Вот это трофей! Хорош, хорош пистолет! Упрятываем его за пазуху под шинель.

Давайте теперь проверим, что тут есть из съестного… Но, но помним, помним – не увлекаться!... О! Отлично! Из под стола извлек несколько плоских банок – шпроты. Запихиваем в вещмешок. Туда и по карманам галеты - белые, похожие на печенье… Представляете, после ржаных сухарей – как тут устоять и не снять «пробу»? Конечно, тут же съел пару. В столе взял великолепную авторучку, сероватую, переливающуюся как перламутр, какую-то записную книжку в кожаном, хромовом переплете (сейчас я ее держу в руках, привожу тисненные золотом надписи: 1937, BANK der OSTPREUßISCHEN LANDSCHAFT). Разглядывать некогда: запихиваем в карманы. А вот и открытки, интересные – на них римские воины перетаскивают лодки. Отлично! Тоже в карман. Люблю исторические картинки. Смотрите, а вот поблескивает золотом волчица. Это же символ Рима! Отшвыриваем какой-то мусор и забираем безделушку.

А теперь скорее, скорее догонять наших!

Выскочил из блиндажа и … кругом ни души! Но мне же казалось, что здесь, у блиндажей, и еще какие-то бойцы были?

Трусцой побежал по дороге. Она поднялась наверх и исчезла в зарослях неубранного подсолнечника. Тут мы никого не увидим, и не найдем, но, если что, то и сами можем незаметно удрать. Куда же все делись?

Поскорее забрался в подсолнечник, присел, подтянул обмотки, огляделся. Впереди дорога теряется в жухлых темно-коричневых зарослях подсолнечника, сзади – заснеженные холмы, слева – глубокая балка с дорогой и блиндажами. Кругом – ни души!

Где мы? Где наши? Где противник? Хотя бы стрельба была, грохотали бы взрывы. Нет! Тихо-тихо! Лишь от ветра хрустят, покачиваются съежившиеся головки подсолнухов. Тихо!

Как быть? Представляете положение бойца?

Если было бы солнце, то можно было бы как-то сориентироваться, где север, где юг. А так? Серое беспросветное небо, холмы скрываются в дымке. И даже не ясно, как я оказался тут у блиндажей, и … один!

Что делать? Но не сидеть же вот так! Почему-то долго не размышлял. Поднялся, доверился ногам, и еще непонятно какому чувству – они и повели меня по дороге, туда, в глубину поля. Сорвал на ходу несколько крупных сухих головок, и вылущил зерна в карман. Семечки сохранили еще свой вкус и запах…

На новом рисунке вы видите идущих по дороге трех бойцов. Это из зарослей вышли на дорогу двое: высокий пожилой бронебойщик с ружьем на плече, и круглолицый парень, пехотинец. На рисунке даю их портреты так, как подсказывает память. Присмотритесь к ним. Им недолго осталось жить – полчаса, даже меньше.

Бойцы тоже не знают, куда идти, и по дороге их ведет тоже чувство, что и меня. Теперь нам, втроем, уже веселее, мы чувствуем себя увереннее, смелее. Один я не шел, а прокрадывался в чаще подсолнухов около дороги, внимательно просматривал ее - и сзади, и спереди, вслушиваясь во всевозможные шорохи.

На рисунке вы видите и нашу настоящую боевую экипировку той, сорокалетней давности: ватные брюки, ватные куртки, сверху одетые шинели. Спереди полы мы поднимали и завертывали их под ремень – так легче идти. На ногах у нас, как различаете, ботинки и трикотажные обмотки черного, зеленого и темно-синего цвета. По тому, как обертывают ботинок и голень обмотки, можно догадаться, с кем имеешь дело: с опытным обстрелянным бойцом, каких тогда мы называли солдатами (сорок лет тому назад широко это понятие не применялось) или новичком, который еще не нюхал пороха. Очень, очень эта обувь была характерна, не говорю о практичности в сравнении с сапогами.

Именно вот так, в ботинки и обмотки, была обута огромная, многомиллионная масса рядовых и сержантов в войну. К сожалению, это не совсем соответствует тому, как теперь довольно часто изображают нас в кино, и в живописи, и в скульптуре, графике, и в романах, повестях. Да, да, к сожалению, мы не ходили в излюбленных искусством наших легендарных «солдатских сапогах» - тыловым службам они были удобнее.

Это небольшое отступление необходимо сделать с тем, чтобы, пока мы живы – последние свидетели и участники войны. Чтобы подсказать, подправить, чтобы засвидетельствовать то, что именно было, в чем правда, истина, и что очень часто не учитывается в показе прошедшей войны.

… В подсолнухах справа от дороги мне показалось, будто что-то затемнело. Мои спутники не обратили внимания.

- Братва, я сейчас! – бросил я, и с винтовкой на руках кинулся в чащу.

В зарослях лежал раненый итальянец, молодой парень, мой ровесник. Он испугался, затыкал пальцем в грудь и бессильно забормотал:

- Итальяно! Итальяно!

В стороне валялась шапка.

- Кто там? – выкрикнул бронебойщик.

- Раненый!

- Шлепни!

А мне жалко парня, не могу я убить просто так, уже беспомощного, раненого врага. Я поднял шапку, нахлобучил на голову раненого и сказал ему, слегка подталкивая в плечо:

- Медицина! Медицина! – думая, что он это поймет, и показал, что надо ползти к дороге.

- Там, там дорога! Медицина!

В глазах итальянца появилась теплота, будто признательность.

Но он же враг! Что я должен делать? Я не убил его, выживет – пусть живет, может быть, подберут наши на дороге, в плену вылечат.

В глаза бросилась небольшая черная книжечка, лежавшая рядом на снегу. Забрал ее…

Вот сейчас в руках у меня эта книжечка в коленкоровом переплете – молитвенник итальянского солдата, изданный в Бергамо в 1939 году. На первой странице автограф самого солдата. Перерисовываю его: Laseio a ti guesto ricordo tuo Zio.

А на левой стороне, на обложке – мой автограф: 16 декабря 1942 года – за р.Дон под Богучаром.

Посмотрим дальше, перевернем страницу. На левой стороне изображена мадонна с младенцем, на правом – титульный лист книжечки. Вот его текст:

DON TAMANZA, Capellano Milit. Del Presidio di Bergamo

Manualetto di Preghiere del Soldato – V EDIZIONE – Technografica EditriceTavecchi – Bergamo.

Я ничего не понимаю в напечатанном и в автографе солдата, и лишь по последующему содержанию догадался, что это молитвенник.

Когда беру его в руки, всегда вспоминаю первый день наступления на Среднем Дону – 16 декабря 1942 года, поля подсолнечника, раненного итальянского парня-солдата, и двоих моих спутников, бойцов из 115-го полка, погибших там, у дороги. И еще одно. Когда смотрю репродукции с картин, ранних картин Караваджо, например, «Гадалка», то почему-то появляется ощущение, что герой их – круглолицый, курчавый парень – очень похож на того итальянского солдата, что остался там, в далеком 42-м, в подсолнухах у Дона.

"Гадалка" кисти Караваджо

…Идут последние, заключительные кадры ленты памяти, показывающие последующие полчаса, не больше!

… - Смотрите, смотрите! Вот они! – у меня изумленно воскликнулось.

- Это же итальянцы! Итальянцы!

Как только мы поднялись на холм, перед нами открылось такое же скучное и унылое пространство небольшой лощины. Но она с холма на холм пересечена дрожащей, рваной полосой из бегущих фигурок людей.

Скорее всмотримся, разглядим, разглядим получше!

Мы, трое, откровенно говоря, даже опешили, растерялись. Сами представляете, что значит вот так сразу встретить колонну врага. Мы даже не упали, не залегли…

Серое дымчатое пространство холмов рассекает продольная большая балка. От нее в лощину врезался овражек с кустарником. Справа сверху с холма в лощину, и снова вверх на вершину левого холма рваной полосой торопливо двигалась колонна людей.

Ясно, что это драпают итальянцы, что это они и бросили своего раненого. Но это уже хвост колонны. Отставшие бегут, размахивают руками, что-то кричат. Вдруг справа вынырнула автомашина, какой-то фургон. Она вся облеплена людьми: сидят на крыше, на моторе, стоят на подножках. Бегущие пытаются прицепиться к ней.

На рисунке вы видите этот момент.

Бронебойщик коротко бросил:

- Ставь винтовки накрест!

Машина не остановилась, но с нее упало несколько человек, вскочили, побежали. Слышны подвывания мотора. Мы не спускаем с машины глаз.

Эх! Промазал! Но тут же раздался второй выстрел, вздрогнули в руках винтовки, нас снова обдало порохом. Машина дернулась и резко остановилась, словно уперлась во что-то, и с нее посыпались фигурки людей. Что-то крича, они побежали.

Не раздумывая, нас какая-то неведомая сила бросила – мы схватили винтовки на руку и с криком «Ура-а-а! Бей!" помчались вниз по склону к дороге. Мы на ходу останавливались, стреляли, целясь в темную растрепанную массу людей, поднимающихся на склон.

Все прокрутилось очень быстро. Прошли какие-то две-три минуты, и колонна перевалила за вершину, а за ней бежали одиночные солдаты. Чтобы было легче, они сбрасывали шинели, какие-то тряпки, спотыкались, падали, снова вскакивали и бежали. На дороге темными пятнами оставались брошенные вещи.

На рисунке показано, как трое бойцов атаковали хвост колонны отступавших итальянцев. Но противник не был уж так растерян, как казалось по бегущим. Оттуда, из-за холма, начали раздаваться выстрелы, и в воздухе появилось противное взвизгивание.

Пригнувшись, мы бросились к машине, чтобы прикрыться ею и замаскироваться – для противника мы были также черными фигурами на фоне снега, четкими и ясными. Я залег у колеса и сделал несколько выстрелов, думая, что меня поддержат и мои спутники – бой, есть бой. Еще рано торжествовать! Но они решили иначе – в этом их оплошность – они забрались в фургон и занялись разборкой трофеев. Из фургона полетели тряпки, шинели, какие-то коробки, раскрытые чемоданы. К заднему колесу упал фотоаппарат гармошкой…

Эх! Это же моя мечта! Хотел было подхватить, но раздумал – пускай валяется, на что он мне здесь…

Бросившись на противника, стреляя на ходу, мы не сомневались, что за нами где-то тут на холмах идут цепи нашей пехоты, идут пулеметчики. Наши выстрелы и ответный огонь врага в тугой тишине местности будут услышаны, и это поторопит бойцов. Они сейчас, вот сейчас, должны появиться здесь, на холмах. Это же, наверное, и противник представляет.

Пользуясь затишьем, настороженно на корточках обошел машину спереди и залег у заднего колеса, наблюдая за дорогой, за холмами. Чувствую, что сейчас вот, сейчас может ударить по машине, по этому выделяющемуся на снегу фургону. Ведь прошьет и ребят!

На днях удалось еще раз пообщаться с жителем села Лебединка Александром Петровичем Крамаренко. Который, будучи с оказией в Богучаре, нашел время для встречи, и сообщил ранее неизвестные мне факты об узкоколейной железной дороге и лагере советских военнопленных в совхозе «Первомайский».

Внесу немного корректив в ранее размещенные мною материалы: Крамаренко родился в 1936 году в селе Шуриновка, его семья переехала в Лебединку в 1950 году. Сведения об узкоколейной дороге в районе Лебединки Александр Петрович собирал, общаясь с местными старожилами, а также вспоминая рассказы свидетелей и очевидцев событий Великой Отечественной войны.

Александр Петрович, дай Бог ему здоровья, лично обошел дома лебединских старожилов, и пообщался с ними. Мы с Александром Петровичем справедливо решили, что ему проще будет разговорить своих земляков. А людей, которые могли бы помнить и рассказать о событиях далекого 1942 года, в Лебединке осталось, к сожалению, совсем немного.

На фото А.П. Крамаренко (с.Лебединка)

- Кроме меня, еще четыре женщины, да и то две из них – приезжие! В войну тоже не жили в Лебединке, – сообщил Александр Петрович. Но от одной их оставшихся двух пожилых женщин удалось узнать много интересной информации.

Ольга Дмитриевна Бородаева родилась в 1928 году, и всю жизнь прожила в родной Лебединке. Своими глазами видела все ужасы оккупации. В свои 88 лет Ольга Дмитриевна сохранила многое в памяти, о чем и рассказала Александру Петровичу.

В самом начале нашего разговора Александр Петрович сообщил мне: «Не путайте совхоз «Первомайский» и село Лебединка. Это тогда было не одно и тоже. И лагерь военнопленных находился в совхозе».

И действительно, на карте Генштаба 1941 года отдельно указаны Лебединка и совхоз «Первомайский».

Советских военнопленных, строивших узкоколейную железную дорогу, содержали в совхозных коровниках. Один из коровников был кирпичным, другой – деревянным. Территорию лагеря обнесли колючей проволокой, охраняли его немцы и полицаи из местных жителей.

Узников лагеря охранники жестоко избивали, всячески над ними издевались. Ходили пленные в лохмотьях, которые трудно было назвать одеждой. А с наступлением холодов положение военнопленных еще более ухудшилось.

Ольга Дмитриевна Бородаева сообщила Крамаренко, что умерших от холода, голода, невыносимых условий содержания советских военнопленных хоронили в силосной яме недалеко от лагеря. Чему она лично была свидетельницей.

Схема узкоколейной дороги, составленная А.П.Крамаренко

Я спросил у Крамаренко: - Было ли в послевоенное время проведено перезахоронение останков военнопленных? К сожалению, ни Крамаренко, ни Бородаева ничего не смогли вспомнить об этом. Вероятно, так и лежат останки военнопленных непогребенными недалеко от места лагеря.

Значит, есть повод еще раз поехать в Лебединку, и своими глазами увидеть это место предполагаемого захоронения советских военнопленных. И в дальнейшем провести там поисковую разведку.

Об условиях содержания пленных вспоминала и другая жительница Лебединки – Раиса Дмитриевна Матюнина, чьи воспоминания опубликовала районная газета «Сельская новь» в 1995 году. Раисы Дмитриевны уже нет в живых, так что дополнить сведения уже не получится.

Вот, выдержки из воспоминаний Матюниной: «...В Лебединке был лагерь для наших военнопленных. Они строили узкоколейку до села Гартмашевка. Жители Лебединки подкармливали их, чем могли. Немцы в определенных пределах позволяли это делать. Находились пленные за «колючкой», близко подходить к ней жителям не разрешали, избивали жестоко каждого, кто пытался нарушить запрет. Вот и приходилось бросать продукты издали.

Не у каждого хватало сил добросить хлеб, картошку за проволоку. Немцы веселились, люди плакали. Ведь у каждого на фронте были близкие. Да и отрывали от себя ради солдат кусок не лишний...».

О лагере в совхозе «Первомайский» упоминается также в книге С.Аброськина «Зверства фашистов в Воронежской области», изданной в 1943 году. Согласно источнику, «в лагере Первомайского совхоза Радченского района находилось до полутора тысяч человек...

… К осени заболевания и смертность среди заключенных резко возросли. Оккупанты под предлогом сбора для них обуви и одежды в ряде мест установили принудительную разверстку среди населения. Так в Первомайском совхозе Радченского района, все рабочие и служащие, в семьях которых имелись призваны в ряды Красной Армии, были занесены полицией в особые списки. Всем им предлагалось сдать в комендатуру теплые вещи «для военнопленных». Собранные таким образом одежда и обувь были вывезены из совхоза, и заключенным из них ничего не передали. Зато из лучших вещей, отобранных у местных жителей, портные несколько недель шили костюмы и пальто для фашистских жандармов...»

Теперь непосредственно о самой узкоколейной железной дороге! Крамаренко сообщил, что ему известно о существовании станции в хуторе Алексеевка, а также о станции в районе западнее совхоза «Первомайский», где проводилась «заправка водой». Еще в 1980-х годах сохранялись скважины, с которых проводилась эта заправка. Возможно, «дожили» скважины и до наших дней.

Строили узкоколейку отдельными блоками (рельсы, соединенные с железными шпалами). Эти блоки впоследствии местные жители приспособили для перекрытия погребов и подвалов. Обрезали только выступающие части. У самого Александра Петровича в личном подворье среди хозяйственного инвентаря есть, как он выразился, «ломик с узкоколейки».

Шпала узкоколейной железной дороги Шелестовка - Липчанка

Подтвердила ему Бородаева и тот факт, что местных жителей (в том числе и её с ровесниками) оккупанты заставляли очищать трассу дороги от снежных заносов. Для жителей «Первомайского» совхоза и Лебединки отвели участок дороги к югу от совхоза, примерно до района лесочка, который местные жители называют Высоким.

Также Бородаева подтвердила, что трасса узкоколейки тянулась от Лебединки к хуторам Варваровка и Чумачивка. Уже после освобождения Ольга Дмитриевна лечилась в Радченской районной больнице. И когда шла пешком из райцентра в Лебединку, то дважды пересекала эту узкоколейную дорогу. Первый раз – где-то в районе хутора Чумачивка, второй раз – в районе бывшего хутора Теплинка. В настоящее время полевая дорога из Варваровки к месту исчезнувшего хутора Теплинка проходит слева от двойной лесополосы, которую местные жители называют «Широкой посадкой». Поворот влево и спуск вниз к Теплинке – где-то, вот, на этом спуске к «Веселому яру» Бородаева и пересекла трассу железной дороги. Сейчас там ничего не напоминает о существовании УЖД. Прошло более 70 лет…

Кстати, Крамаренко объяснил, почему одна из станций на схеме узкоколейки обозначена как Буденновская. Вероятно, по названию колхоза имени прославленного советского маршала Буденного. Колхоз этот образовали жители хутора Теплинка Радченского района.

А вот место, где находилась станция Карьерная (между Алексеевкой и «Первомайским» совхозом) Крамаренко указать на карте не смог. По его словам, и карьеров в тех местах нет. Но название-то «говорящее», видимо, какой-то карьер в годы войны все-таки там существовал.

За помощь в создании статьи благодарю жителей села Лебединка.

О первых днях знаменитого рейда к станции Тацинская вспоминает Герой Советского Союза Алексей Семенович Бурдейный, в те дни декабря 1942 года – полковник, начальник штаба 24-го танкового корпуса.

С Осетровского плацдарма…

«…18 декабря утром в прорыв был введен 24-й танковый корпус. В этот же день в полосе наступления 8-й гвардейской армии был введен в сражение и 1-й механизированный корпус генерал-майора И.Н.Руссиянова. Фронт прорыва с каждым часом расширялся, и войска стремительно продвигались в глубину, создавая реальную угрозу для всей группировки войск противника на всем сталинградском направлении.

В этом решающем ударе Юго-Западного фронта особая роль предназначалась 24-му танковому корпусу. Продвигаясь в южном направлении, он оказался в центре всей танковой группы - на острие танкового клина. Как и было решено, в первом эшелоне шли 130-я и 4-я гвардейские танковые бригады, во втором эшелоне за 130-й бригадой - 4-я мотострелковая бригада, а за 4-й гвардейской - 54-я танковая бригада.

На фото А.С.Бурдейный. 1940-е годы

Штаб корпуса двигался в центре боевого построения частей за 130-й танковой бригадой. Части начали движение перед рассветом.

В связи с тем, что на этих направлениях вводились уже 17, 18 и 25-й танковые корпуса, мы полагали, что встретимся с противником в глубине обороны в середине дня, и наши разведорганы в темпе двинулись на юг.

С первых же шагов нам предстояло пересечь небольшую речку Богучарку, на южном берегу которой противник имел систему опорных пунктов и, как мы предполагали, уже захваченных нашими стрелковыми частями. При подходе к речке Богучарка разведка 4-й гвардейской танковой бригады была внезапно встречено сильным противотанковым огнем из опорного пункта противника Расковка. Из трех танков Т-70 один был подбит и один загорелся.

Командир 4-й гвардейской танковой бригады полковник Г.И.Копылов выслал второй разведорган от 1-го танкового батальона в составе роты танков Т-34 со взводом автоматчиков десантом на танках под командованием комсомольца лейтенанта А.Шишкова. Эта попытка провести разведку боем также не удалась. В результате 4-я гвардейская танковая бригада потеряла несколько танков и много драгоценного времени на первых километрах наступления. Командир бригады приказал искать обход.

Выполнить такую задачу было не так просто. Резко пересеченная местность, разрезанная рекой Богучаркой, крутые спуски и такие же подъемы, глубокий снежный покров в балках при крепких морозах очень ограничивали маневр боевой техникой, в том числе и танками.

Схема расположения частей корпуса 16.12.1942

В связи с такими сложными естественными условиями поиск обходов затянулся. Позже выяснилось, что накануне (17 декабря), как только прошли танки 18-го танкового корпуса, а стрелковые части еще не подошли, ночью опорный пункт Расковка вновь заняли ближайшие резервы противника. С ними-то и столкнулась 4-я гвардейская танковая бригада.

Неожиданная встреча с противником и нерешительные действия полковника Г.И.Копылова очень озадачили командование корпуса.

В это же время справа 130-я танковая бригада настигла отходящую колонну итальянцев, разгромила ее и стала успешно продвигаться на юг.

Командир корпуса решил использовать успех 130-й танковой бригады и приказал полковнику Г.И.Копылову не медлить, а обходить Расковку справа, по маршруту 130-й бригады, после чего снова выходить на свое направление. Бригада успешно выполнила обходной маневр и, сделав полукруг в радиусе 5-8 километров от опорного пункта Расковка, вышла на свое направление и, развивая успех, овладела населенным пунктом Барсуки.

К исходу 18 декабря 130 и 4-я гвардейская танковые бригады вышли на рубеж Ивановка-Шуриновка и на 30-35 километров углубились в оборону противника, намного обогнав стрелковые части I-й гвардейской армии. Дальнейшему нашему передвижению в этот день мешала авиация противника. Она несколько раз бомбила боевые порядки 130 и 4-й танковых бригад. И хотя потери были невелики, движение бригад было задержано надолго. В 4-й гвардейской танковой бригаде было ранено 10 человек, а в мотострелковом батальоне повреждены две пушки. Примерно такие же потери были и в 130-й танковой бригаде.

В этот день много пришлось поработать зенитчикам 658-го зенитного артиллерийского полка (командир полка майор А.Гусейнов) и 24-й мотострелковой бригады. Зенитчики старшего лейтенанта В.Лобова сбили два самолета Ю-88, а командир орудия 658-го зенитного артиллерийского полка комсомолец старший сержант Сидоренко сбил "Мессершмитт".

В этот же день досталось нам и от нашей авиации. Низкая облачность, отсутствие связи и тесного взаимодействия с нашей авиацией, а также слабое знание летчиками силуэтов наших танков привело к тому, что наши штурмовики приняли колонну танков 4-й гвардейской танковой бригады за танки противника и атаковали ее. Только большое количество выпущенных зеленых ракет в воздух заставило наших летчиков при повторном заходе понять свою ошибку, повернуть в сторону и уйти.

В последующие дни наша авиация редко появлялась над нашими боевыми порядками главным образом потому, что в это время шли тяжелые кровопролитные бои над Сталинградом. Противник бросил туда свои глазные силы, в том числе и авиацию, чтобы разорвать кольцо окружения вокруг 6-й армии Паулюса. В связи с этим наша авиация вынуждена была действовать на том участке фронта. Общую обстановку мы хорошо понимали, но без поддержки авиации и особенно без воздушного прикрытия войскам было очень трудно продвигаться, особенно в первые дни наступления, когда аэродромная сеть авиацией противника не были еще нарушены и противник мог наносить авиационные удары по нашим войскам под Сталинградом и по войскам Юго-Западного фронта с одних и тех же аэродромов.

Схема боев за Скасырскую 23.12.1942г.

Надо заметить, что в то время управление нашей авиацией на поле боя в интересах полка, дивизии, корпуса еще не было отлажено. Танковый корпус, предназначенный для действий в оперативной глубине

в отрыве от своих войск, не имел авиационного представителя со средствами связи для управления истребительной и штурмовой авиацией на поле боя. Вызов же авиации по заявкам через штаб I-й гвардейской армии мало что давал. Трудно вспомнить, когда просьбы или заявки штаба танкового корпуса удовлетворялись. В то тяжелое время нам приходилось под воздействием вражеской авиации преодолевать сопротивление противника мужеством и силой удара своих войск.

Опыт войны подтвердил, что летчики, особенно при совместных действиях в боевых условиях, должны твердо ориентироваться на поле боя, хорошо знать силуэты танков, артиллерии, наступающих стрелковых войск и их условные знаки.

Как правило, сигналы ракетами в динамике боя мало что дают для летчиков. Кроме того, необходима постоянная и непосредственная радиосвязь командира наступающей части с взаимодействующей с ним авиацией. Только он может ориентировать точно, где сейчас находятся его подразделения и где цели, по которым следует нанести удар с воздуха. В вышестоящих штабах от соединения и выше можно иметь представителя со средствами связи от авиационного соединения, а для подавления целей противника нужна прямая связь авиации с теми, кто непосредственно в этом нуждается.

24-й танковый корпус впервые выполнял задачу подвижной группы фронта в оперативной глубине противника. Но при вводе в прорыв был оперативно подчинен командующему I-й гвардейской армии, так как все обеспечение при вводе в прорыв было возложено на эту армию.

Обстановка сложилась так, что корпус оказался в центре всей группировки и наступал в южном направлении на станицу Тацинскую. Ни справа, ни слева наших войск не было. Оторвавшись от стрелковых войск первого эшелона, мы особенно остро почувствовали опасность внезапной встречи с противником. Вскоре наши опасения подтвердились, и мы в первую же ночь оценили значение высокой бдительности.

19 декабря в 2 часа ночи разведка 4-й гвардейской бригады доложила, что по дороге из Богучара на Шуриновку движется колонна противника. Не теряя времени, полковник Г.И.Копылов приказал командиру 1-го танкового батальона майору А.С.Бибикову выслать засаду в составе усиленной танковой роты с ротой автоматчиков на перекресток дорог в 3-х километрах северо-восточнее Шуриновки и встретить колонну противника огнем из засады. Ночи стояли светлые. Командир танковой роты старший лейтенант Иван Табачков и командир роты автоматчиков старший лейтенант М.Брагин заняли выгодные позиции.

Подпустив колонну противника на близкое расстояние, они внезапно для него открыли огонь из танков. Оставив технику и вооружение, гитлеровцы бросились бежать в сторону балки, покрытой мелким кустарником, но там их перехватала рота автоматчиков Брагина. Спастись бегством удалось немногим. Здесь было уничтожено 115 гитлеровцев, 42 солдата сдались в плен, захвачено 15 машин и около 40 мотоциклов. В наступлении очень важно в первых же боях одержать победу. Офицеры и бойцы в ходе боя взрослеют, мужают, набираются самого ценного - боевого опыта, увереннее и смелее ведут себя в следующем бою, что помогает им одерживать новые победы. Только опыт дает возможность побеждать врага, даже более сильного, "не числом, а уменьем".

На фото командир 130 тбр С.К.Нестеров

Под ударами наших войск противник терял управление, метался из стороны в сторону и бежал на юг и на запад. С рассветом (19 декабря) 4-я гвардейская танковая бригада начала движение на Кутейниково. Правее ее преследовала противника 130-я танковая бригада. Получив донесение разведки о движении колонны противника на запад через Ивановку, командир бригады подполковник С.К.Нестеров (19.04.1945г.комбригу С.К.Нестерову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Его именем назван районный центр Калининградской области – город Нестеров, бывший немецкий Шталлупенен – С.Э.) приказал командиру 1-го танкового батальона капитану И.Линнику атаковать и разгромить колонну. В результате внезапной и стремительной атаки колонна противника была полностью разгромлена. Было уничтожено большое количество гитлеровцев. На поле боя осталось; 35 автомашин в основном с военно-техническим имуществом.

Уже поздно ночью все бригады вышли в намеченные районы…» Это был уже север Ростовской области.

Изучая боевой путь 24-го танкового корпуса в декабре 1942 года, впервые мне встретились документы уровня батальона. Привожу выдержки из этого интересного документа - «Журнала боевых действий» мотострелкового пулеметного батальона 4-й гвардейской танковой бригады, о двух днях из боевой жизни батальона.

«17.12.42г.

Батальон находится в дороге следования по следам отступающего противника. Рота автоматчиков находится на танках, и остальной личный состав на автомашинах. Противник, отступая, оставляет машины, технику и бежит на юг и юго-запад.

Ранен гвардии старшина Зеленов, убит гв. красноармеец Тарабин (в документах о потерях - Тарабанов - С.Э.).

18.12.42г.

В 4-00 18.12.42 была выслана разведка, которая была обстреляна автоматчиками противника. В Расковка скопился противник с артиллерией, отходящий из Богучара. Предпринятое наступление 3 стр.роты и … в танковом десанте было безрезультатное в виду сильного артиллерийского воздействия со стороны противника.

Батальон в этом бою имел потери: ранены: командир 3 стр.роты гвардии старший лейтенант Ковбенко, мнс – 2 чел, р/с – 3 чел. Итого – 6 человек.

В этом бою было уничтожено до 25 автомат., 3 орудия и до 70 солдат и офицеров противника.

На основании боевого приказа штабрига 4 батальон в 15-00 выступил по маршруту Твердохлебовская, Данцевка, Писаревка, Барсуки, Козлов, Нов.Покровка, Шуриновка, с задачей сосредоточиться на юго-восточной окраине Шуриновки, и прикрыть сосредоточение 24 тк с Радченского направления.

Батальон сосредоточился к 23-00. Высланная разведка в направлении совхоза №106 (с.Варваровка – С.Э.), обнаружила движение обозов противника из района Липчанки. Были приняты меры, и обоз был уничтожен в упор. В результате был нанесен урон противнику: уничтожено солдат и офицеров 91чел., захвачено лошадей 120 шт., винтовок 25 шт., подвод 20 шт., взято в плен солдат и офицеров 37 чел. Батальон имел потери: ранено мнс – 1 чел., р/с – 3 чел…».

На фото танкисты 24 танкового корпуса. Источник фото – waralbum.ru

Старожилы села Шуриновка вспоминали об уничтоженном итальянском обозе, двигавшемся со стороны села Варваровки. Упоминал об этом бое и уроженец Шуриновки Александр Петрович Крамаренко, в настоящее время – житель села Лебединка. Погибших итальянцев похоронили в силосных ямах на восточной окраине села.

Противник в Шуриновке не ожидал появления советских танков в 30 км от фронта, поэтому танкисты освободили село без потерь убитыми. В братской могиле в селе Шуриновка захоронены воины, умершие от ран в полевом госпитале, который дислоцировался в селе в январе 1943 года, а также, как мне сообщили старожилы села - воины, погибшие в близлежащих к селу хуторах.

Воины 24 танкового корпуса, погибшие на территории Богучарского района (список не окончательный).

1. Качура Василий Григорьевич, 1913, гвардии майор, 4 гв тбр, начальник инженерной службы бригады, погиб 18.12.1942г. в с.Дубовиково при налете авиации противника, захоронен в с.Нижний Мамон. Не увековечен.

2. Данцов Куприян Васильевич, 1919, гв.красноармеец, 4 гв тбр,погиб 18.12.1942г. при налете авиации противника, захоронен в с.Твердохлебовка. Не увековечен.

3. Прокудин Петр Николаевич, 1911, гв.сержант, 4 гв тбр, погиб 18.12.1942г. при налете авиации противника, захоронен в с.Твердохлебовка. По документам Богучарского РВК перезахоронен в Богучар.

4. Ортин Василий Михайлович, 1919, гв.красноармеец, 4 гв тбр, погиб 18.12.1942г. при налете авиации противника, захоронен в с.Твердохлебовка. Не увековечен.

5. Плетнев Константин Иванович, 1902, гв. сержант, 4 гв тбр, погиб 18.12.1942г. при налете авиации противника, захоронен в с.Твердохлебовка. По документам Богучарского РВК перезахоронен в Богучар.

6. Радченко Федор Никифорович, 1922, гв.ст.лейтенант, 4 гв тбр, командир взвода танков Т-34, погиб 18.12.1942 в бою за с.Расковка, сгорел в танке. Не увековечен.

7. Сощенко Иван Иванович, 1905, гв.старшина, 4 гв тбр, командир башни Т-34, погиб 18.12.1942 в бою за с.Расковка, сгорел в танке. По документам Богучарского РВК перезахоронен в Богучар.

8. Банников Дмитрий Степанович, 1918, гв.ст.сержант, 4 гв тбр, пулеметчик Т-34, погиб 18.12.1942 в бою за с.Расковка, сгорел в танке. Не увековечен.

9. Бурасов Михаил Сергеевич, 1919, гв.ст.сержант, 4 гв тбр, механик-водитель Т-34, погиб 18.12.1942 в бою за с.Расковка, сгорел в танке. Не увековечен.

10. Туромша Николай Семенович, 1919, гв.старшина, 4 гв тбр, механик-водитель Т-34, погиб 18.12.1942 в бою за с.Расковка, сгорел в танке. Не увековечен

11. Стенищев Иван Максимович, 1911, гв.лейтенант, командир взвода МСПБ, погиб 18.12.1942г. при налете авиации противника, захоронен в с.Твердохлебовка. Не увековечен.

12. Воронкин Иван Тимофеевич, 1912, гв.красноармеец, 4 гв тбр, погиб 18.12.1942г. при налете авиации противника, захоронен в с.Твердохлебовка. Не увековечен.

13. Асапов Музакир, 1919, гв.красноармеец, 4 гв тбр, погиб 18.12.1942г. при налете авиации противника, захоронен в с.Твердохлебовка. Не увековечен.

14. Хренов Николай Иванович, 1901, гв.красноармеец, 4 гв тбр, погиб 18.12.1942г. при налете авиации противника, захоронен в с.Твердохлебовка. Не увековечен.

15. Тарабанов Михаил Антонович, 1921, гв.красноармеец, 4 гв тбр, погиб 18.12.1942г. в бою ус.Филоново, захоронен в с.Филоново. Не увековечен.

16. Гусаржевский Павел Иванович, 1913, гв.красноармеец, 4 гв тбр, шофер МСПБ, погиб 22.12.1942г. при столкновении с танком, захоронен в п.Вишневый. По документам Богучарского РВК перезахоронен в Богучар.

17. Расщупкин Степан Васильевич, 1918, гв.сержант, 4 гв тбр, погиб 22.12.1942г. при столкновении с танком, захоронен в п.Вишневый. Не увековечен.

18. Солодов Иван Гаврилович, 1914, гв.лейтенант, 4 гв тбр, погиб 18.12.1942г. при налете авиации противника, захоронен в с.Твердохлебовка. Не увековечен.

19. Кожевников Сергей Яковлевич, 1914, гв.лейтенант, 4 гв тбр, погиб в бою 18.12.1942г., захоронен в с.Твердохлебовка. Не увековечен.

20. Жданов Илья Максимович, 1918, мл.лейтенант, 54 тбр, командир танка Т-34, погиб в бою 18.12.1942г., захоронен в с.Твердохлебовка. Не увековечен.

21. Яковлев Иван Сергеевич, 1920, сержант, 130 тбр, убит 18.12.1942г. при бомбежке в районе хутора Голый, сгорел от бомбы. Не увековечен.

22. Пружанский Абрам Борисович, 1907, техник-интендант 2 ранга, погиб 18.12.1942г., захоронен в с.Твердохлебовка. Числится в списках захоронения в с.Твердохлебовка.

23. Харчевников Виталий Иванович, красноармеец, погиб 18.12.1942г., захоронен в с.Филоново. По документам Богучарского РВК перезахоронен из Твердохлебовки в Богучар.

24. Зубов Иван Иванович, 1910, красноармеец, погиб 19.12.1942г.,захоронен в с.Твердохлебовка. По документам Богучарского РВК перезахоронен в Богучар.

25. Мусин Меркасим, 1908, красноармеец, погиб 19.12.1942г., захоронен в с.Твердохлебовка. По документам Богучарского РВК перезахоронен в Богучар.

26. Кудинов Иван Григорьевич, 1911, красноармеец, погиб 19.12.1942г., захоронен в с.Твердохлебовка. По документам Богучарского РВК числится захороненным в с.Филоново.

27. Мусаев Абдулхамед, 1922, красноармеец, погиб 19.12.1942г., захоронен в с.Твердохлебовка. Не увековечен.

28. Якупов Гулям, 1912, красноармеец, погиб 19.12.1942г., захоронен в с.Твердохлебовка. Не увековечен.

Вечная им память!

Выдержки из воспоминаний ветерана Александра Борисовича Немчинского о боях в районе села Дерезовка в декабре 1942 года

...Зашагал, увязая в снегу, декабрь 1942 года. Зима наступила необычно холодная для тех мест.

Западнее Сталинграда войска Донского, Сталинградского и Юго-Западного фронтов уже сомкнули кольцо вокруг 6-й армии Паулюса. А севернее от Воронежа до Вешенской линия фронта проходила по Дону.

На снимке А.Б. Немчинский. Послевоенное фото

У Верхнего Мамона наш передний край находился на левом низком берегу Дона. Правый берег, занятый противником, возвышался над нами.

Ветер гнал снежный поземок вдоль замерзшего русла и гудел там, как в трубе. А Дон? Его и не видно. Скованный [9] льдом, покрытый слоем уплотненного ветром снега, он казался поляной, связывающей оба берега.

Все знали, что перед нами занимали оборону итальянцы. Кое-кто уточнял, называя по показаниям пленного, пехотную дивизию «Коссерия». Бойцы сокращенно звали противника — италы.

Альпийские стрелки из 8-й итальянской армии относительно мало беспокоили нас. Они не мешали ходить нам во весь рост между левобережных кустов, говорить в полный голос и даже изредка подъезжать на пароконных санях с минами к обрыву берега.

Жизнь была точно регламентирована. По утрам италы вели получасовой вялый обстрел. Его называли доппайком. Затем наступала пауза. К полудню они посылали в нашу сторону обеденную порцию металла, к ужину — вечернюю.

Иногда появлялись итальянские узкокрылые самолеты, сбрасывавшие маленькие прыгающие бомбы типа осколочной гранаты, метко прозванные крыльчатками.

Наша артиллерия и минометы также приурочивали огневые налеты к периодам раздачи пищи у итальянцев. В это время противник покидал насиженные блиндажи и был наиболее уязвим. Такие артналеты назывались у нас пожеланием приятного аппетита.

Длинными зимними ночами итальянцы беспокойно пускали осветительные ракеты. Особенно ярко освещали район Дерезовки — небольшой деревни на высоком утесе — выступе правого берега. Здесь был опорный пункт противника. Италы почти непрерывно пускали автоматные и пулеметные очереди в темноту ночи, словно предупреждая нас, что они не спят. Наши стрелковые подразделения, занимавшие траншеи по восточному берегу Дона, в ночное время тоже повышали бдительность, внимательно всматриваясь в темноту, опускавшуюся на донской лед. Изредка и с нашей стороны запускали ракеты, строчили короткими очередями из пулеметов.

— Италы хотя и тихий противник, но ухо держи востро! Так-то! Известно, что в тихом омуте черти водятся, — наставлял нас комбат...

А по вечерам, когда в штабной землянке собирались командиры и после постановки задачи оставалось время до выхода на минные поля, все просили техника-лейтенанта [10] А. С. Черкашина спеть. Он ловко перебирал струны гитары и на цыганский манер начинал:
Здесь у Тихого Дона,
У садочков Мамона,
Снег серебряный лег
У крутых берегов.
Лишь огонь монотонный
И чуть слышные стоны
Выдают притаившихся
Близко врагов...
* * *

...210-й отдельный батальон инженерных заграждений, или сокращенно БИЗ, был молод. Его сформировали только два месяца тому назад. Из 360 человек, положенных по штату, в наличии было пока менее половины. В инженерно-минных ротах насчитывалось лишь по 40–45 человек и вместо трех взводов существовало только по два.

Молодых бойцов было очень мало. Большинству же минеров давно перевалило за сорок. Народ все мастеровой: плотники, механики, слесари... Люди опытные и надежные. С ними было легко. Часто сами давали дельные советы. Командиров понимали с полуслова. Но возраст давал о себе знать...

— В мои-то годы, сынок, ползать и без мины тяжело, — пожаловался мне однажды один из них. — В военкомате сказывали — на строительство мостов, а тут вон куда дело повернуло...

Еще месяц назад большинство наших бойцов не знали, как подойти к мине. Да и командирам подразделений недоставало практического опыта. Но война чего только не заставит делать...

Днем учились и отдыхали. Ночью минировали берег Дона. Несколько человек подорвалось. Остальные постепенно постигли все тонкости и особенности своего нового, опасного ремесла.

Образцы своих мин и методы их установки все знали твердо. А вот с изучением мин противника было сложней. Мы освоили тогда только немецкие противотанковые ТМи да противопехотные SМи-35. В батальоне имелись их образцы. Другие же мины, в том числе итальянские, были известны нам только по скупым информациям штаба [11] фронта, а о некоторых типах мин мы даже и не подозревали.

И немудрено — во всех армиях мины относятся к секретному, даже совершенно секретному оружию. Они должны являться неожиданностью для противника не только по месту установки, но и по конструкции. Минер, сталкиваясь с неизвестной ему миной, не может ее разминировать без риска для жизни...

На занятиях командиры взводов и рот особое внимание уделяли мерам безопасности. Старички, как называл их наш комбат, уже накопившие опыт за многие бессонные ночи, охотно дополняли своих командиров:

— Мина требует заботы, как малое дитя. Здесь терпение и любовь — прежде всего...

— А бывает, что мина хуже самой капризной старухи: не знаешь, с какого боку и подойти...

Старички тщательно готовились к каждому выходу. Я это сразу заметил, едва меня поселили во взводной землянке второй роты.

— Что рано поднялись? — обратился к ним замполит роты В. Н. Назаров, сдерживая добрую улыбку на худощавом лице. — Отдыхали б еще часа три.

— Начать рано — сердце радо! — отшутился полный и веселый красноармеец П. Н. Бовин — душа взвода. — А как там в Сталинграде дела? Не слыхать ли чего нового, товарищ замполит?

— Дела горячие! Окружение такое, что не снилось Гитлеру. Он, правда, пытается пробиться с внешнего фронта, да уж дудки. Времена не те! Даже Канны теперь померкнут.

— А это что за зверь такой? — поинтересовался Бовин.

— Канны-то? Селение в Италии. Возле него Ганнибал разгромил римскую армию. Давно это было, Павел Николаевич, вот вы и забыли. Больше двух тысяч лет прошло — не шутка!.. — улыбнулся Назаров.

— И в Сталинграде жарче, чем у нас, говорите? — допытывался Бовин.

— Чудак ты, Паша, как я посмотрю, — вмешался в разговор Уваров. — Сводки читаешь, а говоришь такое! Да у нас по сравнению со Сталинградом — сейчас просто санаторий...

— Правильно говорит Уваров, — подтвердил лейтенант. [12] — Но и нам, товарищи, дел хватает. Скоро на минирование выходить. Да я вижу, вы уже готовитесь.

— Точно, готовимся, товарищ замполит. Осталось еще чеки проверить. Сами понимаете, не на картошку собираемся, — налегая на «о», не спеша пояснил пожилой минер С. Д. Уваров.

— Подготовочка!.. Вы же сами, товарищ лейтенант, стращали, что минеру ошибаться нельзя, — добавил Бовин, потряхивая седеющей головой.

Разговоры стихли. Каждый вернулся к прерванному делу. Кто проверял пружины и чеки взрывателей, кто строгал перочинными ножами пеналы для детонаторов, кто снимал смазку с корпусов взрывателей. Время выхода на минирование приближалось. Кто-то из бойцов тихо затянул знакомую песню:
Минерами мы не родились,
Но как же без мин на войне...

...На минирование трогались с наступлением темноты. До переднего края было немногим больше километра — минут тридцать ходу. Я вышел на задание со взводом Щербака.

Мины везли сперва на легких салазках. Потом салазки оставляли в кустах и спускались в ход сообщения. Каждый из минеров брал с собой по две мины. Остальные подносили специально выделенные для этого старички, которым было уже трудно ползать по-пластунски.

В ходе сообщения и в траншее тесно — не разойтись.

— Эй, пехота, дай дорогу! Вишь, мины несу. А то взлетим вместе, — попугивали минеры неповоротливых пехотинцев.

Взрыватели и минные детонаторы, без которых не срабатывала взрывчатка мин, находились у командиров отделений и взводов. Детонаторы старались держать подальше от мин...

8 декабря мы минировали участок пологого спуска к Дону, доступного для танков. Узкий серп луны к середине ночи совсем скрылся. Только зоркие глаза привыкших к темноте минеров позволяли ориентироваться на местности.

Ядреный декабрьский мороз норовил вместе с ветром забраться за ворот и в рукава полушубка. [13]

— Не вздумайте в рукавицах снаряжать мины, хоть и холодно, — предупредил своих бойцов сержант А. М. Щербак. — Наша работа ювелирная. Смажьте вот пальцы гусиным жиром: в Мамоне достал у хозяйки.

Андрей Маркович Щербак заменял тогда командира взвода. Его крупная, атлетического сложения фигура выделялась среди других. Широкое лицо было серьезным и приветливым одновременно. Говорил он спокойно и весомо:

— Ну, жир не всем, конечно, а только снаряжающим. Отрывать лунку и ставить мину в снегу — удобнее в рукавицах... Направления установки всем понятны? Теперь насчет глубины...

Сержант посмотрел в мою сторону, чуть сдерживая улыбку: мол, испытаем новичка. И спросил:

— А что, товарищ лейтенант, на какую глубину ставить мины сегодня?

Вопрос простой. А как ответить точнее? Мучительно стал вспоминать занятия по минному делу в академии. Тут-то и почувствовал отсутствие практического опыта...

— Все зависит от плотности и глубины снежного покрова... А вы-то сами как думаете?

— По такому снегу — сантиметров тридцать с трамбовкой, пожалуй, — ответил, улыбаясь, Щербак.

Пришлось только согласиться с опытным сержантом...

Рассредоточившись по отделениям, минеры выбрались из траншеи и поползли, подтаскивая за собой мины. Граница минного поля находилась метрах в двадцати от первой нашей траншеи. Устанавливались противотанковые мины ЯМ-5 — ящик-мина. Минеры же называли их в шутку ямками, а установку и особенно снятие этих мин — игрой в ящик. «Смотри играй, да не сыграй в ящик!» — было принято говорить у них.

В условиях эвакуации промышленности из западных районов эти мины стали незаменимыми из-за простоты их изготовления. В суровом сорок втором продолговатые деревянные ящики для мин делали и на деревообрабатывающих заводах и в полукустарных мастерских. Ящик являлся корпусом мины. В него закладывались два брикета аммонита и толовая шашка, а в боковое отверстие вставлялся упрощенный взрыватель с минным детонатором. [14]

Игра слов «сыграть в ящик» имела особый смысл при минировании ящик-минами. Но фраза эта не отражала действительного положения дел. В случае взрыва пяти килограммов взрывчатого вещества от человека или группы людей ничего не оставалось...

На снаряжение мин, естественно, выделялись самые опытные и надежные сержанты и красноармейцы. В то время нередко и сами командиры взводов выполняли эту операцию.

Особое внимание уделялось предохранительным чекам и минным детонаторам МД.

— Эти эмдэшки — сердце мины. Они жизнь взрыву дают, — поясняли новичкам бывалые минеры.

— С детонатором не шути! Бывает, что и от щелчка срабатывает. Ты его — в пенал: тогда и ему и тебе спокойней...

Прошло уже часа три с начала минирования. Минеры парами стали возвращаться в траншею. Все растирали окоченевшие на морозе пальцы, приплясывали, присаживаясь на корточки, закуривали самокрутки.

Итальянцы открыли беглый артиллерийско-минометный огонь.

— Проснулись, черти. Неужели засекли?..

Но разрывы слышались и правее, и левее минного поля, и в глубине, за нашей траншеей.

— Федор Пузанов не вернулся. Где запропастился — бог знает. Ведь полз уже к траншее, — докладывали бойцы.

— Надо искать. Не италы ведь утащили. Может, при артналете...

— Скоро светать будет. — Сержант Щербак с беспокойством поглядывал на небо: — Кто пойдет в поиск?

Идти вызвался В. И. Ерац, худощавый, тридцатипятилетний красноармеец с приятным лицом, неизменно выражавшим легкое удивление. И минеры и пехотинцы внимательно следили за ним из траншеи:

— Ох, не напоролся бы сам на мину...

Прошло мучительных полчаса.

— Вот он, никак тащит Федора...

Несколько пар рук приняли в траншею красноармейца Ф. А. Пузанова. Оказалось, при артобстреле он был контужен, потерял сознание и свалился в овражек на краю минного поля, неподалеку от траншеи. [15]

— Замерз бы, наверно, среди мин, если бы не Виктор, — только и выдавил из себя Пузанов.

Среди бойцов роты Виктор Иванович Ерац держался незаметно и скромно, но в минуты опасности как бы преображался и был всегда впереди. Он много минировал и разминировал на Дону, в Марковке, в Харькове. В марте 1943 года во время уличных боев за Харьков получил ранение. И здесь его вытащил из-под огня приближавшегося немецкого танка Федор Пузанов.

После двух месяцев скитаний по госпиталям Ерац прислал на мое имя весточку. До сих пор хранится у меня пожелтевшая, написанная карандашом открытка, датированная 18 мая 1943 года:
Письмо от известного Вам бойца Ераца Виктора Ивановича. Добрый день или вечер, многоуважаемый товарищ лейтенант. Я вам шлю свой добрый привет, и товарищам, и Щербаку А. М. И передаю низкий поклон Пузанову Федору за то, что он меня спас от смерти, когда я был ранен. Я нахожусь теперь в запасном госпитале. Скоро вернусь. И пока до свидания с вами. Остаюсь жив. Того и вам желаю.

Мы ждали возвращения Ераца в роту, но так и не дождались. Очевидно, его направили в другую часть.
* * *

Комбат сдержал слово. Он не допустил меня к командованию ротой, но и откомандирование мое в бригаду все откладывал. Когда была высказана просьба ускорить решение о моем использовании, он долго колол меня взглядом, а затем отшутился:

— Не торопитесь, академик, поперед батьки в пекло! Решим все в свое время...

На фото Д.С. Жигалов

Вскоре после того в ротную землянку зашел Д. С. Жигалов, плотно сбитый, очень приятный лейтенант, исполнявший обязанности адъютанта батальона. Дружески похлопав меня по плечу, он сказал:

— На комбата не обижайтесь. Он вас в минном карантине хочет выдержать. Это точно!..

Я взволнованно спросил, почему Мысяков пренебрегает предписанием замкомбрига. Дмитрий Степанович задумался и, улыбаясь, ответил:

— До бога — высоко, до начальства — далеко, а до врага — рукой подать! Наберитесь терпения. Я думаю, [16] вас просто испытывают, как новичка. А что касается взаимоотношений нашего комбата с начальством — тут дело непростое. Человек он отчаянной смелости. И, мне кажется, вообще ничего и никого на свете не боится...

За несколько дней до наступления на Дону меня вызвали в штаб.

— Ну как, товарищ академик, — в глазах комбата бегали бесенята, — не желаете ли прогуляться к итальянцам? Есть случай отличиться! Вот так-то!

Готовилась командирская разведка инженерного оборудования переднего края противника. С наступлением темноты семь человек в белых маскхалатах вышли к первой нашей траншее у кромки берега.

— На лед не пустим! Нет команды, — вздернул было автомат командир стрелкового взвода.

Но команда догнала нас. Стремительными перебежками мы быстро преодолели 120–140 метров донского льда. С трудом отдышались. Тягуче завывал ветер. Прислушались. Сердце отстукивало каждую секунду: мы были на берегу, занятом противником.

— Ну как, академик, страшно? — спросил комбат.

— Страшновато, — признался я.

И от этого короткого, но откровенного диалога все вроде почувствовали какое-то облегчение.

Участок, выбранный для разведки минновзрывных заграждений, находился между двумя опорными пунктами противника: Дерезовкой и безымянным хутором. Он не занимался альпийскими стрелками и плохо простреливался фланговым огнем. Мы вошли во впадину, напоминавшую амфитеатр, склоны которой были покрыты деревьями. Выглянувшая из-за туч луна позволила хорошо рассмотреть местность. Со щупами и миноискателем ступали мы в строгом порядке, след в след. Теперь смерть находилась под ногами.

Луч фонарика скользнул по проволоке. Но Жигалов случайно наступил на нее...

— Ми!.. — только и успел крикнуть он.

Остолбенев, мы ждали взрыва. Но его не последовало.

Сержант Щербак, затаив дыхание, вслушивался в звуки в наушниках миноискателя. То усиливающиеся, то затихающие сигналы вдоль оси обнаруженной проволоки показывали, что рамка миноискателя то приближается к [17] мине, то удаляется от нее. Наконец сержант нагнулся и обозначил на снежной корке место расположения мины.

Что это за мина? В чем секрет ее конструкции? Каковы особенности разминирования? Ничего не было известно. А снять ее надо было не подрывая и в полном комплекте доставить как образец в батальон.

Жигалов жестом показал Щербаку, чтобы тот отошел. Затем, сбросив рукавицы, осторожно саперным ножом вырезал затвердевшую белую корку и пальцами стал разгребать снег. Перерезав кусачками проволоку и очистив мину, он стал внимательно осматривать цилиндрический металлический корпус. Пальцы лейтенанта не то от холода, не то от внутреннего напряжения чуть вздрагивали.

— Дима, пусть Щербак обезвредит, — вполголоса сказал комбат.

Но Жигалов только покачал головой, провел ладонью по лицу и опять склонился над своей опасной находкой.

Вскоре он передал нам итальянскую противопехотную мину. Она имела сантиметров шестнадцать в высоту и около десяти в диаметре. В корпусе сверху виднелись небольшие «окна». Верхний взрыватель был уже вывинчен Жигаловым, но сбоку оказался выступ, напоминавший второй взрыватель, который тоже предстояло извлечь...

С помощью щупов и миноискателя обнаружили еще с десяток мин, скрытых под снегом: пластмассовых и металлических, нажимного и натяжного действия. Стали снимать и эти образцы.

— Хватит! — комбат вытер обильно выступивший на лбу пот. — Пора возвращаться. Так-то...

Благодаря этой разведке удалось выяснить, что итальянцы не переставили мины по-зимнему. Часть из них вмерзла в грунт, остальные под слоем снега оказались схваченными ледяной коркой. И хотя возможность взрыва отдельных экземпляров не исключалась, в целом минное поле серьезной опасности не представляло.

И в этом тоже итальянцы не приспособились к русской зиме.
* * *

А на нашем берегу началось накапливание войск. Артиллерия и пехота все прибывали и прибывали. Маскировались [18] в кустах. Машины укрывали в оврагах. Разворачивали утепленные палатки. Стало тесно...

Все только и говорили о Сталинграде. На ходу делились последними новостями о тяжелых боях. Котельниковский, река Аксай-Есауловская, населенный пункт Верхне-Кумский — эти названия то и дело упоминались в разговоре. С особым волнением обсуждали положение на плацдармах в самом городе. Сталинградские события приковали к себе всеобщее внимание.

И вот пришел наш черед...

210-й БИЗ стал снимать часть мин, которые были поставлены нашими же руками, устраивать проходы в остающихся минных полях и огораживать их проволокой, чтобы не подорвались свои. Одновременно мы готовили щиты для переправы войск по льду Дона.

Мы, конечно, не могли еще знать замысла предстоящей операции, однако догадывались, что она связана с битвой за Сталинград. И действительно, наша 6-я армия под командованием генерал-майора Ф. М. Харитонова, оказалась той самой правофланговой армией, которая способствовала отражению попыток гитлеровцев пробиться к своей окруженной, тоже 6-й, армии Ф. Паулюса.

В ночь на 16 декабря 1942 года в батальоне никто не спал. Заканчивались последние приготовления к наступлению. В 8 часов утра заговорила артиллерия, и от ее могучего голоса полтора часа содрогался морозный воздух.

В полосе 267-й стрелковой дивизии, в оперативном подчинении которой находился наш батальон, форсирование Дона планировалось севернее Дерезовки. Лед там достигал уже 35–40 сантиметров. Но возле берегов был значительно тоньше. Многочисленные пробоины очень ослабляли несущую способность ледяного покрова. Две роты нашего батальона с началом артиллерийской подготовки сразу взялись наводить колейную переправу для легких танков.

Сначала итальянцы, ошарашенные воем непрерывно летящих артиллерийских снарядов, не подавали признаков жизни. И наша работа по укладке щитов продвигалась быстро. Комбат бегал вдоль полосы щитов и поторапливал бойцов:

— Давайте, братцы, скорей! Стыкуйте щиты поаккуратней. Не посрамите себя и на переправе! Вот так-то... [19]

Но едва по уложенным на лед щитам двинулись легкие танки, а пехота рассыпавшимися цепями пошла правее и левее прямо по льду, молчавший до тех пор противник открыл огонь. На нашем берегу задымились воронки, оставляя вокруг копоть словно от потухших костров. На льду начали падать пехотинцы, а потом и минеры, пропускавшие по щитам танки.

Один из итальянских снарядов угодил прямо по щитовой колее. Два щита разлетелись в щепки, соседние были откинуты в стороны. На оси переправы образовалась полынья. Танки остановились.

— Голиков! — закричал изо всех сил комбат. — Давай запасные лаги и щиты! Что залегли?! Под лед не спрячетесь! Передний край — край жизни. Здесь за жизнь надо биться.

Младший лейтенант В. И. Голиков вместе с несколькими бойцами бегом потащил импровизированную упряжку к разрушенному участку переправы. Рядом шлепнулась и разорвалась вражеская мина. Один из старичков только охнул и свалился в пробоину.

— Держи за ноги! — крикнул младший лейтенант и сам окунулся с головой в ледяную воду. Ему с трудом удалось схватить за полушубок и вытащить на поверхность чуть не ушедшего под лед раненого.

Прошло еще минут пять. Огонь врага ослабел, но не прекращался, а пробоина скрылась под длинным сплошным накатом из бревен.

Танки с нетерпеливо фыркающими двигателями вновь пошли на правый берег Дона. А Голиков, торопливо вытирая широкое лицо и мокрые волосы, уже покрывавшиеся серебристым ледяным налетом, упрямился:

— Да ладно. Не уйду, пока танки не пропущу!..

В это время наша 2-я рота уже проделывала проходы в минных заграждениях на берегу противника, вблизи того места, куда я ходил в разведку. Эту работу возглавил замполит В. Н. Назаров — командир роты находился в госпитале.

— Пробивай удлиненными смелей! Проверим проход после. Не бойсь! Выше неба не взлетим! — кричал он молоденькому худощавому младшему лейтенанту В. И. Быкову.

Вслед за подрывами удлиненных зарядов — толовых шашек, прикрепленных к узкой доске-лыже, двигались [20] минеры с миноискателями и щупами, обезвреживая в проходах немногие уцелевшие мины.

По огороженным проходам благополучно перебрались через минные поля итальянцев около десятка наших танков. Но тут вдруг, у самого вражеского берега, один из танков сошел со щитов и провалился гусеницами под разбитый лед. Движение на переправе вновь застопорилось. Зато правее нас, в полутора километрах, колейная переправа, оборудованная дивизионными саперами, обеспечила безостановочное движение и танков и артиллерии.

А слева, примерно в двух километрах, действовал 207-й отдельный батальон инженерных заграждений. Утром 16 декабря 1942 года под прикрытием артиллерийской подготовки он приступил к укладке щитов на лед. Часть огневых точек, расположенных в обрывах противоположного берега, не была подавлена. Противник открыл сильный пулеметный и минометный огонь. Батальон сразу же понес потери в личном составе.

Спустя несколько часов 207-й БИЗ перебросили на строительство свайного моста у деревни Дерезовка. Здесь он работал совместно с 15-м отдельным мосто-понтонным батальоном. Несмотря на сильный огонь противника, мост длиной 160 метров и грузоподъемностью 40 тонн был закончен к намеченному сроку — к рассвету 17 декабря.

Семьдесят три человека потеряли наши соседи от огня противника во время строительства переправы и моста. Это была почти половина боевого состава их батальона.

Несколько меньше потерял в тот день и наш 210-й БИЗ. В. В. Киселеву пришлось вывести на лед даже ездовых из хозчасти: они помогали фельдшерам подбирать раненых.

Пробегая мимо меня, помпохоз на минутку остановился, перевел дыхание и крикнул:

— Вот вам, батенька, и тихий Дон! Похоже на ад, только вместо кипящей смолы — ледяная вода... А люди делают свое дело, им хоть бы что!..

* * *

Источник:

http://militera.lib.ru/memo/russian/nemchinsky_ab/...

Неизвестный танковый рейд.

Удивительный факт открылся при изучении рассекреченных документов 174-й танковой бригады 17-го танкового корпуса: оказывается, днём 16 декабря 1942 года одному из подразделений бригады (это была специально сформированная резведгруппа) удалось с боем прорваться с Осетровского плацдарма в глубину обороны противника. Основные же силы бригады и корпуса не смогли в первый день общего наступления преодолеть многослойные минные поля и оборону итальянской пехотной дивизии «Ravenna» в горловине Осетровского плацдарма. Несколько дней танкисты и приданные им мотострелки и саперы в отрыве от основных сил бригады действовали в тылу противника – навели там «шороху», и соединились с наступающими частями 17-го танкового корпуса только 19 декабря 1942 года у села Крамаревка Кантемировского района Воронежской области.

Капитан Иван Яковлевич Коренюк, в декабре 1942г. командир 380-го танкового батальона 174-й тбр.

Вечером 15 декабря 1942 года (накануне наступления) командир 174-й танковой бригады майор Василий Иванович Шибанков приказал командиру 380-го танкового батальона капитану Ивану Яковлевичу Коренюку выделить из состава своего батальона 2-ю танковую роту в количестве 10 танков Т-34 для формирования разведгруппы (РГ). Для поддержки ее действий от мотострелкового батальона бригады выделялся стрелковый взвод, и от роты управления - 5 бойцов-сапёров с миноискателями. Командиром сформированной разведгруппы был назначен старший лейтенант Василий Николаевич Елисеев, награжденный осенью 1942 года Орденом Ленина за бои в районе Воронежа. В декабре 1942 года Василий Елисеев командовал 2-й ротой 380-го танкового батальона бригады.

Командир разведгруппы 174-й тбр ст.лейтенант Василий Николаевич Елисеев. Источник фото: http://allpetrischule-spb.org/

Задача разведчикам старшего лейтенанта Елисеева была поставлена следующая: после прорыва обороны противника в горловине Осетровского плацдарма стрелковыми частями и ввода 174-й танковой бригады в прорыв двигаться в авангарде бригады по маршруту: восточная окраина с.Дубовиково – х.Голый – х.Белый Колодезь – высота 177,7 (в 2,5 км к северо-западу от с.Данцевка) – восточная окраина с.Писаревка – восточная окраина с.Талы – с.Крамаревка и далее к железнодорожной станции Кантемировка. Быть «глазами и ушами» наступающей танковой бригады: следить за изменением обстановки, узнавать положение частей противника, особенно, его танков и артиллерии. Разведывать состояние дорог, наличие мостов и их проходимость, заблаговременно вскрывать минные заграждения на пути движения основных сил бригады, уничтожать связь и коммуникации противника. По достижении Юго-Восточной железной дороги (ЮВЖД) в районе южнее Кантемировки – разобрать полотно железной дороги, тем самым прервать сообщение на участке ст.Кантемировка – ст.Чертково.

Разведгруппа должна идти на расстоянии в 10-12 км от передового отряда (ПО) 174-й танковой бригады.

В 13-00 16 декабря 1942 года танки разведгруппы подошли к минному полю и остановились, пока сапёры не нашли путь обхода с левой стороны заминированного участка. «Тридцатьчетвёрки» с десантом на броне ворвались в тактическую глубину обороны противника.

К сожалению, подробного отчета об этом рейде по итальянским и немецким тылам найти не удалось. Из «Отчета о боевой деятельности 174 тбр 4 гв. тк» с 01.12.1942г. по 05.01.1943г. известно, что разведгруппа: «… действуя в отрыве от бригады с боями к 24-00 16.12.1942 г. достигла рощи, что в 2,5 км северо-западнее Данцевка, где и находилась до 6-00 18.12.42г., организовав круговую оборону и держа под контролем дороги, ведущие на Писаревку».

В разведанный проход в минном поле ринулись танки разведгруппы соседней 67-й бригады, но пришедшему в себя противнику удалось заблокировать неширокий проход, подбив несколько танков 67-й бригады. И когда основные силы 174-й бригады подошли к уже закрытому проходу, налетела вражеская авиация, танкистов стали обстреливать артиллерия и минометы противника. Работы по поиску новых проходов в минном поле затянулись до утра 17 декабря 1942 года.

Разведчики Василия Елисеева оказались без поддержки основных сил бригады, но продолжили выполнение полученного приказа. На одной из найденных карт отмечен маршрут рейда разведгруппы: от северо-западной окраины с.Филоново танкисты неожиданно для противника двинулись на село Гадючье. Гарнизон этого сильно укрепленного пункта обороны не ожидал появления «тридцатьчетвёрок» с десантом, потому разведчики на скорости проскочили Гадючье, держа путь в район совхоза «Богучарка» и далее к хутору Голый.

Рейд разведгруппы 174-й тбр по тылам противника 16 - 19 декабря 1942г.

К 16-00 16 декабря разведчики достигли района дороги Твердохлебовка - Белый Колодезь. Попытка пробиться на запад не удалась, и разведчики двинулись на юг по направлению к северной окраине села Данцевка в надежде найти переправу через реку Богучарка. На окраине села разведчики были встречены огнем противника и отошли к роще, что находится в 2,5 км к северо-западу от села, где и заняли круговую оборону.

Какому количеству Т-34 разведгруппы удалось прорваться через минные поля и оборону противника в район рощи к северу от Данцевки остается неизвестным. В одном немецком источнике есть упоминание о том, что в ночь с 16 на 17 декабря 8  советских танков были замечены в районе х.Белый Колодец. Были ли это танки разведчиков Елисеева? В источнике сообщается, что восьмёрка танков без единого выстрела проехала через хутор на глазах ошеломленных немцев из штаба 27-й танковой дивизии.

В 6-00 утра 18 декабря разведчикам удалось прорваться к автодороге Богучар – Кантемировка в районе с.Писаревка. Такими незначительными силами удержать дорогу возможности не было, и к тому же, разведчики были встречены сильным огнем с восточной окраины с.Талы. Им пришлось отойти на западную окраину Писаревки, где они и заняли оборону.

В 8-00 19 декабря 1942 года в с.Крамаревка Кантемировского района разведчики наконец соединились с основными силами 174-й танковой бригады. Из состава разведгруппы осталось на ходу 6 «тридцатьчетвёрок»…

За участие в танковом рейде по тылам противника старший лейтенант Василий Николаевич Елисеев 24 декабря 1942 года был представлен командиром батальона Коренюком к званию Героя Советского Союза. Выдержка из наградного листа: «…командовал ротой в боях с 16 по 20 декабря 1942г., которая участвовала в разведке в направлении Красное Орехово, Дубовиково, Данцевка, Писаревка, Рудаевка, Зайцевка, Кантемировка. Умелыми действиями в тылу у противника, рота, разведывая маршрут движения, одновременно нанесла ряд ударов по узлам сопротивления противника, уничтожив: 25 противотанковых орудий, 5 танков, 52 грузовика с пехотой противника, 4 самоходных орудия, 15 станковых пулеметов, 4 автокухни, 4 минометных батареи, 8 дальнобойных орудий, 4 тягача, свыше 750 солдат и офицеров противника. Лично своим танком Елисеев уничтожил 2 танка, 1 самоходное орудие, 1 дальнобойное орудие с тягачем, до 150 человек солдат и офицеров…».

Представление подписали и командир 174-й бригады майор Шибанков, и командир 17-го танкового корпуса генерал-майор танковых войск Павел Павлович Полубояров. Но командование 6-й армии Воронежского фронта по какой-то причине решило наградить героя только орденом Красного Знамени. Но и эту награду Василий Николаевич Елисеев получить не успел: в начале января 1943 года он погиб в бою у д.Зеликовка Беловодского района Ворошиловградской области.

Плита на братской могиле в с.Зеликовка Луганской области. В Зеликовке захоронены в числе воинов 174-й тбр командир 380-го тб капитан И.Я. Коренюк и герой танкового рейда старший лейтенант В.Н. Елисеев.

 Воспоминания Александра Аркадьевича Шенкмана. Часть 1

 Родился 5 апреля 1923 года в г. Саратове в семье командира Красной Армии. Детские годы прошли в Ленинграде и Москве. В 1940 г. поступил на исторический факультет Московского государственного педагогического института им. Ленина. В 1941 учеба была прервана. В составе студенческого строительного отряда работал на возведении оборонительных рубежей на дальних подступах к Москве, потом – на одном из предприятий Саратовской области. Призван в армию в сентябре 1942 года и направлен в 32-ю мотострелковую бригаду, формировавшуюся под Саратовом. Участвовал в боевых действиях в должности первого номера расчета ручного пулемета на Воронежском фронте. Ранен 21 декабря 1942 г. в бою, в районе г. Богучар (сквозное ранение шеи).

Александр Шенкман, военное фото.

После лечения в госпитале в г. Борисоглебске воевал на Степном фронте, позже – на 2-м Украинском и 3-м Украинском в составе 92-го (с марта 1943) и 92-го (с июня 1943) отдельных батальонов ПТР в должности второго номера, а позже первого номера расчета ПТР. В марте 1944 года после расформирования 93-го батальона направлен в 93-ю Миргородскую дивизию, которой в то время командовал полковник Салычев. Был назначен командиром отделения ПТР в звании старшего сержанта в 144-й ОИПТД, входившем в состав 93-й дивизии. В ее составе участвовал в освобождении г. Харькова и Бобринец, форсировании Днепра, в боях Ясско-Кишиневской операции (в районе г. Бендеры), в освобождении от фашистов Румынии, Болгарии, Югославии, в частности, в боях за г. Крагуевац. В октябре – ноябре 1944 г. находился в госпитале по болезни (гепатит). После излечения направлен на учебу в Москву, восстановился в институте, окончив его в 1948 г. Работал в Министерстве просвещения Бурят-Монгольской АССР, а с 1952 года – в российском кинопрокате. Был главным редактором Республиканского фильмокомбината, занимался журналистской деятельностью, продолжив ее после ухода на пенсию (1990 г) в качестве внештатного автора ряда журналов.

Литературным творчеством (проза и поэзия) занимался с детских лет. Первые публикации были в альманахе детского литературного объединения Академии имени Фрунзе (1938 г.). В различные годы публиковал свои произведения в журналах «Знамя», «Советский экран», «Наша улица», «Оракул», в ряде газет, а также в сборниках, издаваемых литературным объединением Дома Российской армии. В 1995 году мои стихи были представлены в сборнике «Друзьям-однополчанам», в 1997 вышел сборник рассказов «А при чем тут война?» Сотрудничал со студией «Диафильм», написав 13 сценариев диафильмов общественно-политической тематики.

Награжден орденом Отечественной войны II степени, медалью «За боевые заслуги», медалью «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина», другими медалями – отечественными и болгарскими, а также почетными знаками Всесоюзного и Московского комитетов ветеранов.

Несколько часов на войне

Всего несколько часов заняли события, о которых пойдет речь. Ничего значительного в масштабах ВОВ не произошло. Но Победа, 60-летие которой мы отмечаем, складывалась и из таких, вроде бы незначительных эпизодов, а я в тот день узнал, до чего непредсказуемо – порой почти неправдоподобно! – могут разворачиваться события на войне, как ничтожно мала может быть грань между жизнью и смертью человека, узнал многое другое. Мне было 19 лет, моя воинская служба только начиналась, и этот день, 21 декабря 1942 года, стал знаменательным днем в моей жизни. Но сначала несколько слов о том, что этому дню предшествовало.

Марш

Нашей части предстояло принять участие в боях на Воронежском фронте, где немецкие и итальянские части армейской группировки «Дон» пытались пробиться к окруженным под Сталинградом дивизиям Паулюса. Операция носила кодовое название «Сатурн», о чем мы, естественно, не знали, когда, выгрузившись из эшелона в Урюпинске в середине декабря, перешли Дон и двинулись туда, где гремела канонада. Солдаты говорили, что идем к Богучару и Кантемировке. У меня на вооружении был ручной пулемет Дегтярева. Я сам попросил об этом, когда на формировании под Саратовом нам выдавали оружие.

Боевого опыта я не имел, но пулемет неплохо изучил на занятиях по военному делу в институте, первый курс которого закончил в первые дни войны. Около недели длился казавшийся бесконечным, выматывающий все силы марш.

Наша часть именовалась 32-й мотострелковой бригадой, предполагалось, что будем передвигаться на машинах. Но, как видно, поджимали сроки, и машин мы не дождались. Одетые в белые маскировочные блузы и шаровары шли с утра до вечера, день за днем. Выбившиеся из сил люди двигались, как автоматы.

Схема прорыва 18-го танкового корпуса и боев 32-й мсбр за с.Гадючье (ныне Свобода) Богучарского района Воронежской области.

На коротких привалах падали в снег и мгновенно засыпали, невзирая на мороз. И не все могли сразу подняться, когда звучала команда «подъем». Некоторые падали, не дожидаясь привала, и всегда находился шутник, который грубовато острил: «Подвинься, я лягу», или «Добей, что бы не мучался». Помню, как я поскользнулся, спускаясь с пригорка, и рухнул на спину. А на спине в вещевом мешке, («сидоре», как его почему-то называли), был котелок, к нему меня с силой припечатал мой 12-килограммовый «дегтярев», который я нес на плече.

В первую минуту показалось, что я не встану, что сломал позвоночник. Но встал, пошел дальше. Я видел, как люди засыпали на ходу и, случалось, человек падал в кювет или натыкался на идущего впереди и разбивал лицо об оружие товарища. Мы шли мимо деревень и хуторов, от большинства которых остались только печные трубы – страшноватое зрелище! Казалось, что идем по снежной пустыне, потому что людей почти не встречали, даже в уцелевших деревнях, где останавливались на ночлег. Запомнились отдельные эпизоды этого марша.

Окончен дневной переход. Обессиленные солдаты лежат у околицы, ожидая, когда их разместят по домам и сараям. Надо готовить ужин, кто-то должен принести воду для кухни. Кто это сделает? До колодца больше километра. Командир, как видно, не решается приказать кому-нибудь, он взывает к добровольцам. Никто не отзывается, люди спят, или делают вид, что спят. «Комсомольцы, встать!» - звучит команда. «Лежи!» – шепчет сосед, видя, что я собираюсь встать.

Другая деревня – совсем другое воспоминание, увидел первую смерть на войне. Но это не гибель в бою. Перед строем расстреляли младшего лейтенанта нашего батальона. Говорили, что он приставал к хозяйке дома, в котором ночевал… Несколько раз нам встречались солдаты в голубоватых шинелях - итальянцы. Они шли группами, 6-8 человек конвоиров, и весело кричали: «Плен, плен!» В те дни они очень активно сдавались.

А можно ли забыть встречу в полусгоревшем хуторе! Поздний вечер. У обочины стоит женщина с большим чугунком в руках. Она вынимает из чугунка горячие картофелины и дает по одной штуке идущим мимо неё солдатам. Из каких запасов эта картошка? Кто надумал почистить и сварить ее, может быть, в единственной уцелевшей в хуторе печке, запечь, вынести измученным людям, идущим в бой! Помню, мелькнула наивная мысль – сохранить доставшуюся мне картофелину как бесценный подарок. Но рука сама собой отправила ее, еще не успевшую остыть, в рот.

Схема боев частей 18-го танкового корпуса за с.Вервековка Богучарского района

Одну деревню пришлось освобождать от противника. Но настоящего боя не получилось. После короткой перестрелки мы вошли в деревню, где не оказалось ни немцев, ни жителей. И было одно происшествие, которое могло бы показаться забавным, но едва не закончилось для меня трагически. Это произошло вечером, когда нам приказали срочно занять оборону вдоль длинного оврага – поступило сообщение, что сюда прорывается немецкая часть. Окопаться в снегу – дело нехитрое. Вместе с напарником, Трифоновым[1], быстро соорудили «огневую точку», залегли. Напряжение нарастало. Захотелось сделать еще что-то, пока не начались боевые действия. Решил постелить на «огневой» солому из копны, стоявшей в поле в метрах трехстах. Ходил вокруг копны, выдергивая пучки соломы, а в это время поднялся ветер, началась метель, и все вокруг закрыла снежная пелена. Я моментально потерял ориентировку – где враг, где наша позиция? Пошел наугад в одну сторону, потом в другую. Все-таки вышел к оврагу. Но где наши? Снежные хлопья слепят глаза, ничего не видно в двух шагах. Кричать, звать - опасно, немцы могут быть рядом. Не раз приходилось читать и слышать о заблудившихся и замерзших в поле. Неужели и меня ждет то же? И вдруг услышал, как мои товарищи зовут меня, не скупясь на крепкие словечки. Все обошлось, а немцы не появились. Встретились с ними дня через два.

Ночной бой

Испытания марша были как бы прологом к драматическим событиям ночи на 21 декабря и нескольким часам этого дня. Не раз я пытался представить себе, как для меня начнется мой первый бой? Как это произошло в действительности – сказать не могу. Хорошо помню, как колонна неожиданно остановилась на шоссе, когда подходил очередной день нашего марша. Почти сразу возникло чувство тревоги. Где-то слева за лесом началась стрельба, а потом прозвучали слова команды, и наш батальон по-ротно пошел в ту сторону. Помню чьи-то слова, что второй батальон уже в бою. Помню раненых, которые шли нам навстречу и просили поспешить, потому что «их там много». Помню, как Трифонов дергал меня за рукав и тихонько просил, чтобы я не лез вперед. А я с внезапно возникшей лихорадочной удалью нарочито громко ответил: «Как это – не лезь! Быстрей дойдем и до Богучара, и до Берлина». А потом – провал в памяти. Нетрудно предположить, что противник, прорываясь из окружения, накрыл нас огнем, заставив отойти в лес. Но подробности самых первых минут начисто стерлись из памяти, как видно, пережил сильный шок. Вспоминая тот вечер (или уже ночь), вижу себя оглушенным и растерянным в темном лесу. Гремят выстрелы, мечутся по лесу и падают люди. А я не знаю – куда бежать и что делать?

И хорошо помню, что все стало ясным и осмысленным, когда недалеко от себя я увидел солдата из своего отделения Ваню Дорофеева[2]. Молодой парень, года на два старше меня, он невозмутимо стоял на коленях перед ручным пулеметом, установленном на коробку для дисков, и стрелял. Заметив меня, он весело крикнул, чтобы «пристраивался рядом», сделаем спаренную батарею. И только тогда я вспомнил, что у меня в руках такой же пулемет, и из него надо стрелять. Увидел около себя Трифонова с красными дисками, увидел, что многие мои товарищи не мечутся по лесу, а лежат на снегу и стреляют в ту же сторону, что и Дорофеев.

То, что было дальше, в памяти сохранилось. Устроился около Ивана, установил свой пулемет так же, как он, и нажал спусковой крючок. Вспомнилось, правда, что нас учили вести огонь лежа, что двум пулеметчикам не следует в бою находится рядом… Но с мальчишеской самоуверенностью решил: мало ли что напишут в уставах, так гораздо удобней. Диск был с трассирующими пулями, и когда из ствола пулемета в темноту понеслись очень красивые разноцветные искорки, ко мне пришло полное спокойствие. Увидев воочию свои пули, выпущенные мною во врага, я впервые по-настоящему осознал себя солдатом, делающим свое дело.

Нет сомнения в том, что для меня то были самые значительные, самые возвышенные минуты на войне. И я продолжал стрелять, хотя и не видел тех, кому предназначались мои пули, и чьи пули летели к нам. А через несколько минут Дорофеев вскрикнул, откинулся на спину, захрипел, забился в судорогах и затих. Не сразу до меня дошло, что пуля, убившая Ивана, лишь случайно не досталось мне, что меня вполне может «найти» другая. Неудержимая ярость, вдруг охватившая меня, заставила, забыв обо всем, припасть к пулемету и снова посылать в ночь разноцветные искорки. А потом кто-то крикнул, что приказано отойти, и мы, увязая в снегу, бежали к опушке. А над нами свистели пули, и то и дело кто-то из моих однополчан падал.

Был ранен бежавший впереди меня командир взвода, младший лейтенант Пихед, молоденький (младше меня) украинец. Помню, как он запрыгал на одной ноге и жалобно, по-детски закричал: «Ой, ратуйте!» Подбежал полкомвзвода, старший сержант Блохин, подставил плечо, повел Пихеда. А потом я увидел, как он остановился, снял руку Пихеда со своего плеча, сказал: «Давай дальше сам, больше не могу». Не выпуская из рук пулемета, я бежал вместе с другими и благополучно добрался до опушки. Стрельба стихла. Мы лежали в снегу, покуривали в кулак, грызли концентраты, заменившие нам ужин, тщетно пытались согреться. А из темноты доносились полные отчаяния голоса раненых, зовущих санитаров. Идти к ним было рискованно – кто-то рассказывал, как немцы таким способом заманивают чересчур доверчивых и берут их в плен. Странно звучал гортанный плачущий голос, говорящий: «Скларенко! Ой, Скларенко!» То был немолодой лезгин Дадаев, солдат нашего взвода. Ему, человеку малограмотному, плохо говорившему по-русски, служба давалась нелегко, зачастую он просто не понимал, что от него требуется. Его взял под свою опеку сержант Скляренко, по возрасту годившийся в сыновья своему подопечному. И только на него надеялся в трудную минуту Дадаев, возможно, не освоивший слова «санитар». Скляренко не отзывался, что с ним – никто не знал. Я окликнул Дадаева, и он, радостно повторяя мою фамилию, приполз к нам. Приходили и приползали другие, в их числе Пихед. И казалось, этой страшной ночи не будет конца.

Дружелюбные итальянцы

Утром нам приказали отбить у противника село в нескольких километрах от леса. Развернувшись в цепь, мы пошли по полю. Не могу сказать – была ли это рота или то, что осталось от батальона. Мы шли, настороженно озираясь по сторонам и прислушиваясь к отдельному гулу, напоминавшему перекаты летнего грома. В поле лежали тела тех, кто был убит этой ночью: наши солдаты в маскировочных костюмах, немцы в белых утепленных комбинезонах и итальянцы в тонких голубоватых шинелях. Мы искоса поглядывали на них, а некоторые подходили, наклонялись, иногда поднимали что-то. Время от времени мы ложились – на всякий случай, хотя никакой опасности не было видно. Когда легли в очередной раз, по рукам пошла объемистая фляжка с коньяком. Кто-то «позаимствовал» ее у убитого немца. Каждый делал один два глотка и передавал фляжку дальше. Дошла она и до меня, и приложившись к ней, я вновь, как и ночью у пулемета, ощутил себя членом мужского солдатского братства. И снова мы шли вперед, пока не увидели перед собой десятка полтора больших крытых машин, а около них солдат в белых комбинезонах и голубоватых шинелях. Возможно, это с ними мы вели бой в лесу, это они убили многих моих товарищей. Ночью мы не видели своих врагов, сейчас они были перед нами, и мы бросились стрелять на бегу. Наверное, мы выполняли приказ, но почему-то мне кажется, что наша атака началась стихийно, сама собой. Вспоминая эти мгновения, я невольно начинаю сомневаться – неужели на это были способны люди, измученные многодневным маршем, после тяжелого боя и бессонной ночи, голодные и промерзшие? Но твердо знаю – все именно так и было! И я сам бежал вместе с другими, посылая в сторону машин очереди из пулемета. И вдруг мой «дягтярев» замолчал в самый неподходящий момент....

Продолжение следует...

Продолжение...

Военные люди знают, что такое «перекос» – когда патрон, не выйдя до конца из диска, упирается пулей в канал ствола, и устранить эту неисправность можно только разобрав пулемет. Сразу превратившись в безоружного воина, я побежал за товарищами. Вражеские солдаты сначала отстреливались, а потом обратились в бегство. Но не все. Велико было наше удивление когда нам навстречу двинулись, приветствуя нас, итальянские солдаты. Среди них были раненые и обмороженные, кто-то полз по снегу, и все выражали радость от того, что сдаются нам. Немцев не было видно, и стрельба прекратилась. Итальянцы пытались пожать нам руки, чуть ли не обнять… Не удивительно что многие из нас, особенно молодые ребята расслабились Что ни говори, мы одержали победу, пусть и не слишком значительную. Кругом было много необычного, и думать о безопасности не хотелось. Как по завоеванному городу, мы бродили между диковинными машинами-фургонами, рассматривая их. Почему-то они были раскрашены в яркие красные и желтые цвета, нелепо выглядевшие на снежном поле. Возможно, их перебросили, не успев сменить камуфляжную окраску, из африканской пустыни, где в те дни тоже шли бои. Завязывались беседы с общительными итальянцами. Многие из них говорили на ломаном языке, но не русском, а украинском. И странно было слышать от чужих солдат «мабуть», «трошки» и другие слова из малорусской «мовы». Странно и не очень приятно. Они ругали немцев, Гитлера и Муссолини, заверяли в добрых чувствах к русским людям, воевать с которыми никогда не хотели. Помню рослого блондина, проникшегося ко мне особым расположением. Он спросил мое имя и представился: «Я Карло… Турин… Кончится война, ты приехать Турин». Вокруг машин валялось оружие, продукты, мундиры, какие-то бумаги, еще что-то.

Итальянцы сдаются в плен. Декабрь 1942г.

И тут мне повезло – на глаза попалось большое красное полотнище со свастикой в белом кругу. Флаг, а может быть, знамя! В военных играх, в которых я участвовал в пионерском лагере, надо было найти и захватить знамя противника. И вот мне удалось это сделать на настоящей войне! Подошел наш замполит Копайгородский[1], сказал что это очень важный трофей, и я сунул полотнище за пазуху. Помню молоденького, наверное, такого же как и я, итальянского солдатика, который выскочил из-за машины, едва не сбив меня с ног. Был он какой-то нескладный, взъерошенный, шея обмотана тряпкой, румяное мальчишеское лицо, беспокойно блестят глаза. В руках у него была винтовка, и я подумал, что ему ничего не стоит пристрелить меня, а рядом никого из наших не было. Но когда я взмахнул своим неисправным пулеметом, солдатик в ужасе попятился и поднял руки. Видно от страха он не сообразил, что должен бросить винтовку. Я пытался втолковать ему это, а солдатик упал на колени и жалобно запричитал что-то, как видно, прощаясь с жизнью. Подбежали солдаты, свои и чужие, кто-то вырвал из рук парня винтовку и его куда-то потащили. Другая запомнившаяся встреча. Пожилой итальянский солдат неподвижно сидит на снегу, никак не реагируя на то, что происходит вокруг. Почему-то он бос, ступни ног опухли и посинели. Почему он так сидит, что с ним случилось? Кто скажет! Я бросаю ему немецкие эрзац валенки из соломы, валявшиеся по близости. Лицо итальянца передергивается, но он молчит, а я иду дальше. Запомнилось и такое: Натыев, солдат, отслуживший кадровую службу, сняв с плеча немецкий автомат (подобрал его в поле), выпускает длинную очередь по стенке машины, в которой лежит чужой солдат, не пожелавший выйти. Прав ли он или нет? Не могу решить... Разные встречи, разные впечатления. И наверно, никто не подумал, что противник вряд ли примирился с потерей машин, и никто поначалу не обратил внимания, когда за машинами замелькали фигуры в белых комбинезонах. А потом началась стрельба, и все изменилось.

Две пули в одном бою

Я не сразу понял, что происходит. Немцы небольшими группами занимали позиции между машинами и открывали огонь с разных сторон. Нас застали врасплох. Одни подались назад к лесу, другие, отойдя метров на 100, заняли оборону в неглубокой канавке, а кое-кто застрял около машин. В их числе оказался и я со своим неисправным пулеметом. Помню, как кто-то зло крикнул мне, что надо стрелять. Помню, как, подобрав валявшуюся на снегу винтовку, я выстрелил в немецкого солдата, крадущегося между машинами. Я промахнулся, а винтовка – надо же быть такому невезению! – тоже оказалась неисправной и не выбросила стреляную гильзу. И опять, как в ночном бою, были минуты растерянности. Опять гремели выстрелы, падали товарищи, а я лежал на снегу, не зная, что делать. Понимал, что надо добраться до канавки, но встать и бежать к ней не решался. А потом около ближайшей машины увидел вражеского солдата. Конечно, и они меня видели, и один из них направил в мою сторону винтовку. Что-то обожгло мне живот. Сразу вспомнилось, что говорили опытные солдаты о ранении в живот, насколько такое ранение опасно. Но прошло несколько минут, и я понял, что это, собственно говоря, не ранение. И действительно пуля лишь оцарапала кожу, правда, довольно основательно. Выбросив трофейный флаг, чтобы не мешал, но, не расставаясь с пулеметом, я дополз до канавки. Здесь горстка моих однополчан отбивалась от немцев, рвущихся к канавке.

Схема боя 32-й мсбр в районе х.Хлебный - х.Поздняковский 20-21 декабря 1942г.

Я очутился около Натыева, строчившего из немецкого автомата (видно, запасся патронами у машин). Тут же лежал ничком и жалобно стонал раненый немолодой казах Атаев. Увидел двух своих ровесников – Колю Казанатчикова из Орловской области и Егорку Чинчикеева, представителя малочисленной народности шорцев, проживающих в алтайских горах. Тихий застенчивый Коля стрелял молча, а веселый плутоватый Егорка то и дело вопил: «Смотри, еще одна немес упала!» Кто был дальше, я не разглядел, но знал: бой ведут люди моей роты, только их маловато. Сам лежал неподвижно, чувствуя себя как-никак раненым, а голоса атакующих звучали все ближе. Видно, им приказали любой ценой отбить машины.

Ранили Егорку, он истошно закричал что-то на родном языке. Кто-то сказал, что кое-кто из итальянцев, признававшихся нам в любви, тоже стреляет в нас. И я понял - чувствовать себя раненым больше нельзя, надо воевать. Потянулся к винтовке Атаева, приподнявшись на локтях, и… подставил себя своей второй пуле. Показалось, будто что-то со звоном лопнуло у меня в голове, остро запахло порохом, потемнело в глазах, кровь хлынула изо рта и из носа. Вспомнился Дорофеев: убитый рядом со мной. Значит наступила и моя очередь? Но каких только чудес не бывает на войне! Мое ранение – на этот раз самое настоящее – иначе как уникальным не назовешь. И вторая пуля была ко мне милостива. Она хотя и прошла через шею справа на лету, сделала это, как и первая пуля у машин, исключительно удачно для меня – от крупных неприятностей опять отделили миллиметры.

В справке, которую выдали в госпитале, указано: «Легко ранен, сквозное непроникающее ранение». Конечно, был шок, было потрясение. Натыев наспех замотал мне шею и голову колючим немецким бинтом и снова взялся за автомат. А я лежал в полузабытьи, чувствуя, что мои испытания не кончились. Озлобленные голоса немцев звучали совсем близко, а когда кто-то крикнул, что надо поднимать руки, я понял: это конец! Наши продолжали отстреливаться, а я ждал, что с минуты на минуту немцы ворвутся сюда и прикончат меня вместе с другими ранеными (слышал, что это у них практикуется). Подумал об этом спокойно, как будто не о себе, а о ком-то постороннем.

Сегодня с улыбкой вспоминаю, как пришла в голову мысль о том, что герои приключенческих романов перед кончиной заново переживают всю свою жизнь и, значит, я должен сделать то же. Но что я смог вспомнить из прожитых мною 19 лет? С горечью подумал о матери – каково ей будет узнать о моей гибели? Пожалел, что не успел толком повоевать, а мечтал о подвигах. Потом представил: лежу мертвый, а на спине – тощий солдатский «сидор». Зрелище казалось унизительным, и я сбросил вещевой мешок. Вспомнил о комсомольском билете в кармане – кто-то советовал заблаговременно выбросить его, чтобы не убили, если попадешь в плен. Вспомнил, и стало стыдно от одной мысли. Комсомольский билет был со мной до 1985 года, когда я, приехав в Болгарию, подарил его музею школы, с которой вел переписку. «Не повезло... Но это же война!» – думал я 21 декабря 1942 года.

А на самом деле мне повезло, как только может повезти на войне. И пули пощадили, спасение пришло в самый последний момент, как это бывает в некоторых, не всегда правдоподобных, фильмах и на фронт вернулся довольно скоро, и воевал еще два года, дойдя до Венгрии. Правда, особых подвигов не совершил. А ведь совсем простился с жизнью, когда над нашими головами просвистел снаряд, разорвавшись за машинами, за ним второй. И никогда не забуду исступленно радостный крик: «Наши танки!» (Кажется это был тихий застенчивый Коля Казанатчиков). Позже я узнал, что там была всего одна «тридцатьчетверка», но этого хватило, чтобы снова все изменилось. Немцы отступили, подошли наши от леса. Появились какие-то незнакомые солдаты – подкрепление. Вместе с теми, кто уцелел в канавке, пошли брать село, которое, как оказалось, было совсем близко.

И снова итальянцы

Мог я ожидать, что в этот день меня ожидают новые приключения, правда, иного свойства! Сидел на снегу, как и другие раненые, ждал санитаров и дождался. На саночках, в которые была впряжена тощая лошаденка, подъехали двое. Они отвозили раненых в село, до него, по их словам, было километров пять. В первую очередь брали тех, у кого были ранены ноги. Сажали в саночки по одному человеку, посадить двоих или троих, а самим пойти пешком не желали. Стало ясно, что помощи ждать долго, а мороз стоял основательный. Другие раненые потихоньку ковыляли в сторону шоссе. Я тоже решил попробовать и был приятно удивлен, убедившись, что могу передвигаться, хотя и с трудом. Еще издали увидел, что по шоссе в направлении села движется колонна, как мне показалось, несколько тысяч человек. Подошел ближе – то были пленные итальянцы. «Помочь раненому!» – приказал лейтенант – конвоир. Из колонны выбежали двое, заботливо, даже угодливо подхватили меня под руки, повели.

Сначала шли по обочине, потом мои опекуны, как я понимаю, люди дисциплинированные, решили вернуться на свои места, и я вместе с ними оказался среди вражеских солдат. Впрочем, враждебности я не чувствовал. Ко мне подходили, участливо заглядывали в лицо, жалостливо спрашивали: «Плехо? Болно?». И опять я слышал как итальянцы ругают войну, Гитлера и Муссолини, заверяют в добрых чувствах к русским людям. Видя во мне представителя Советского Союза, деловито интересовались – что их ждет в плену. Не отправят ли в Сибирь? Сколько хлеба в день положено пленному? Были еще какие-то вопросы.

Подавленными они не выглядели. В колонне не прекращались оживленные разговоры на повышенных интонациях, с темпераментной жестикуляцией. Все это было необычно и отчасти забавно. Главное же – уж очень хорошо шагалось при поддержке двух крепких мужиков, а рядом были приветливые лица, сочувственные, хотя и не понятные до конца слова. Трудно сказать сколько времени я находился в обществе итальянцев, но вскоре почувствовал двусмысленность своего положения. Заметил, с каким удивлением смотрят на меня обгоняющие колонну советские солдаты. Было видно, что они недоумевают – каким образом этот парень в белом маскировочном костюме оказался среди голубоватых шинелей? А услышав несколько нелестных высказываний в свой адрес, понял – надо с итальянцами расставаться. Очень кстати с нами поравнялась повозка, на которой везли раненых, и я сумел взобраться в нее. Потом уже сообразил, что конвоиры имели все основания застрелить меня «при попытке к бегству». Ведь о том, кто я и как я оказался среди пленных, знал только лейтенант, поручивший итальянцам меня опекать, но его поблизости не было. Впрочем, конвойных тоже что-то не видно, и мои приключения этого дня благополучно завершились.

Остается добавить, что за два дня до этого были освобождены Богучар и Кантемировка. Это стало одним из завершающих этапов операции «Сатурн», эпизодами которой были сражения в лесу и у машин. Успех операции «Сатурн» предопределил победу в Сталинградской битве и начало коренного перелома в ходе Великой Отечественной войны.

Ноябрь 2004 года.

Окончание строительства

К началу ноября 1942 года немцы, используя труд подневольных рабочих, продвинулись в прокладке земляной насыпи узкоколейной дороги, в том числе и за счёт уменьшения ширины самой насыпи. Не смотря на это, сроки строительства не выдерживались.

Одной из причин такого отставания являлось то, что в октябре 1942 года возникли проблемы с материалами и строительной техникой. Штаб немецкого 6-го железнодорожно-сапёрного полка сообщал: «Соблюдение сроков зависит теперь исключительно от поставок материала. До сих пор кроме самих рельсов для узкоколейки № 1, поставлен материал самый разномастный, частично негодный, как и не работающая техника».[1] Офицеры немецких железнодорожных частей были направлены на станции Лихая и Уразово, где на складах находись необходимые для продолжения строительства материалы. И только через некоторое время эшелоны с техникой и материалами стали прибывать на станции разгрузки – Гартмашевку, Чертково, Миллерово.

Трасса строящейся узкоколейной линии № 1 проходила по тылам 8-й итальянской армии. Понимая важность железной дороги для бесперебойного снабжения частей 2-го и 35-го армейских корпусов, итальянское командование в сентябре 1942 года направило в район строительства 10-й железнодорожный батальон (X Battaglione Ferrovieri) в составе 29-й и 30-й рот. Согласно итальянским источникам, от станции Шелестовка было проложено около 60 километров узкоколейной железной дороги. Заканчивалась линия у села Радченское, на хребте между долинами двух рек.[2]

На станции Гартмашевка находились склады боеприпасов и аэродром. Основная же база снабжения итальянского 35-го корпуса располагалась на станции Шелестовка. Предвидя, что с началом русской зимы из-за снежных заносов могут возникнуть проблемы в доставке боеприпасов к передовым позициям, итальянцы начали строить автомобильную дорогу вдоль железной дороги от Гартмашевки до Шелестовки. Для выполнения этой работы дорожной службе (la Direzione Strade) 8-й итальянской армии придали советских военнопленных в количестве 700 человек.[3] Среди них был и упоминавшийся ранее Николай Телешев.

В массовом порядке оккупанты стали выгонять на работу население окрестных сёл и хуторов. А с наступлением холодов подростки 12-15 лет, женщины и старики под присмотром пособников фашистов чистили трассу железной дороги от снежных заносов. Для жителей Лебединки отвели участок узкоколейки от села и до леса Высокого. Жители Чумачёвки и Липчанки очищали дорогу до соседнего совхоза № 106.

 В ноябре 1942 года зону строительства узкоколейных железных дорог с неожиданной инспекцией посетил полковник германского генерального штаба доктор-инженер Штамбах. Ему доложили о ходе выполнения работ. Узкоколейную ветку № 2 немцы дотянули до расположения 2-й румынской армии. Оставалось переоборудовать станцию Обливская, и построить специальные шлюзы для перестановки с широкой колеи на узкую.

Но совершенно неожиданно для немцев 19 ноября 1942 года началось контрнаступление советских войск (операция «Уран»), итогом которого стало окружение немецко-румынской группировки под Сталинградом. Вот что позднее вспоминал немецкий обер-лейтенант Карл Зандер из 502-го железнодорожно-сапёрного полка: «Новости о ситуации с противником к нам не доходили, и в Обливской, и вокруг неё было совершенно спокойно. Никто не верил в то, что ситуация поменяется настолько, что очень скоро придётся с оружием в руках воевать со смелым, и уже набравшимся опыта в боях, противником».[4]

Поздним вечером 22 ноября в бункере командующего 8-м корпусом люфтваффе Мартина Фибига на аэродроме Обливской Зандер и другие немецкие офицеры-железнодорожники узнали об успехе наступления русских. С этого момента строительство узкоколеек № 2 и № 3 к западу от Сталинграда было закончено.

Но в зоне относительного затишья к северо-западу от Сталинграда в тылу 8-й итальянской армии не прекращалось строительство узкоколейной железной дороги № 1. И этот стальной «молох» продолжал забирать жизни советских военнопленных.

Железнодорожную ветку дотянули до хутора Чумачёвка. Эта станция и стала конечной. К началу декабря 1942 года узкоколейка не была полностью готова к эксплуатации. Даже не смотря на этот факт, немцы пустили по линии первые грузовые составы.

Наступление войск Юго-Западного и Воронежского фронтов в среднем течении Дона началось утром 16 декабря 1942 года. В тот же день последний раз по узкоколейной дороге немецкий «конвой» перевёз на станцию у хутора Чумачёвка 200 тонн груза. А уже вечером итальянские железнодорожники, оставив на месте оборудование и инструменты, приказом командующего 35-м армейским корпусом были направлены в район села Красногоровка. Где две роты железнодорожников придавались в качестве пехоты 2-му батальону 79-го полка дивизии «Pasubio».

С 17 по 19 декабря продолжались упорные бои к югу и юго-востоку от Красногоровки. Не имея боевого опыта и понеся большие потери, железнодорожники 10-го батальона в составе окружённой итало-немецкой группировки стали отходить на юг к сёлам Мёдово и Каразеево.

По всей линии узкоколейной железной дороги от Шелестовки до Липчанки оставалась лишь небольшая охрана, да та и разбежалась при виде возникших «ниоткуда» советских танков, прорвавшихся в тылы 8-й итальянской армии.

Танкисты советского 18-го танкового корпуса, следуя от совхоза № 106 (хутор Варваровка) через ферму № 3, село Криницу, хутор Хлебный в район станицы Мешковской, освободили из лагеря 106-го совхоза более 500 советских военнопленных.[5]

Освобождённые из неволи, кто был в силах держать в руках оружие, вливались в состав танкового десанта, громили отходящие колонны немцев и итальянцев. Ненависть к врагу придавала силы бывшим подневольным рабочим узкоколейки.

К началу января 1943 года боевые действия отодвинулись от границ Богучарского и Радченского районов Воронежской области. Только в районе гартмашевского аэродрома, в нескольких километрах к северо-западу от трассы узкоколейной дороги, ещё сражались в окружении немецкие части. Бои за аэродром продолжались до середины января 1943 года.

А оставшуюся в целости и сохранности узкоколейную ветку № 1 на всём её протяжении «по крышу» замело почти двухметровым слоем снега. Зимы в те годы, по воспоминаниям очевидцев, были очень снежные.