Литература о войне
Не знаю, что заставило меня взяться за этот поиск? Может, вспомнились семейные предания: моя бабушка в годы войны жила в селе Мёдово. Навидалась она многого: во время оккупации в селе были и немцы, и австрийцы, и итальянцы. О жестокости немцев, и особенно, австрийцев, бабушка рассказывала моей матери.
А про итальянцев только: «бидни-бидни итальянци, да як же воны мэрзлы, да голодалы, и як их былы нимци, заставлялы воювать». В бабушкином доме немцы организовали свой штаб, а её с семьей выселили в сарай. Там они и жили. С продуктами было трудно, да еще приходил «подхарчиться» к ним итальянец, которого они называли Федей.
«Хвэдька прыйде, да й плаче и плаче!». До того жалко им было этого несчастного забитого итальянца – вот, и делились с ним последней едой.
10.12.1942г. итальянцы в одном из сел Богучарского района
Многие старожилы богучарских сел, с которыми довелось общаться, говорили о том, что к мирному населению итальянцы относились всё же лучше, чем те же немцы. Да, итальянцы пришли на нашу землю оккупантами, и их сюда никто не звал – это, конечно, так, и даже не подлежит обсуждению, но в памяти народной они остались людьми – совсем не хотевшими воевать.
И спустя многие годы родственники не вернувшихся из России итальянцев не оставляют надежд найти любую информацию об их судьбе. Пишут запросы в архивы, в свои и в российские, некоторые даже приезжают в Россию и на Украину, где воевали итальянцы, - пытаются разыскать итальянские захоронения 2-й мировой войны.
В начале 90-х годов прошлого века и в наш Богучарский район, в соответствии и заключенным межправительственным соглашением, приезжали итальянцы, и увозили в Италию останки своих солдат. Благо, проводившие эксгумацию знали точное местонахождение своих кладбищ, были у них и подробные схемы и пофамильные списки захороненных. Чему, в какой-то степени, можно позавидовать – с советскими захоронениями, а особенно, с их пофамильными списками, дело до сих пор обстоит на порядок хуже. Но это тема для другого отдельного разговора.
А поиск этот начался с того, что пару лет назад на одном украинском интернет-ресурсе появилось обращение из Италии с просьбой разыскать женщину, приблизительно 1930 или 1931 года рождения, и которую звали Мария Васильевна.
Итальянцы в Филоново 1992 год (фото из архива Анны Григоренко с.Филоново)
Рассказали итальянцы такую историю: С Марией Васильевной осенью 1992 года на берегу Дона случайно встретились итальянцы из той делегации, что приезжала в Россию за останками своих погибших солдат и офицеров. Разговор с женщиной произошел в населенном пункте, который делавшие запрос итальянцы назвали так - «Куселкин».
Оказалось, что женщина собирала на берегу Дона грибы, и, услышав итальянскую речь, сама подошла к делегации итальянцев. Те, как раз, осматривали старые траншеи на правом берегу Дона.
«Итальянцы? Uno, due, tre, quattro, cinque, sei, sette, otto, nove, dieci, undici (числа до одиннадцати)…»
- Кто учил Вас итальянскому языку?
Женщина и рассказала итальянцам эту историю:
- Мне было всего одиннадцать лет, когда война пришла в мою деревню. Немцы жестоко бомбили деревню, и много, очень много людей погибло от бомбёжек. Немцы остановились на берегу Дона, и заставили нас копать для них окопы и противотанковые рвы. А итальянцы были на второй линии, и несколько итальянцев жили в нашем доме в Дяченке. Они и научили меня говорить некоторые слова их языка, числа, и так далее. Они были приятными дружелюбными людьми и часто говорили: «Муссолини, Гитлер, Сталин капут!... и мы все домой!»
А однажды зимой, к нам домой пришел немецкий солдат, вызвал живших у нас итальянцев, и что-то им сказал. Итальянцы засобирались и вышли из дома, и потом мы услышали выстрелы, звуки боя. Через какое-то время зашли в дом уже русские солдаты. Так нас освободили.
Потом Мария Васильевна рассказала, как побежала на место боя искать что-либо из съестного:
«А время тогда было голодное, продуктов не было совсем. Голод пересиливал чувство страха, и я пошла в окопы… В окопах среди мертвых немцев и итальянцев я нашла одного итальянца, который жил у нас в доме. Я помню, что его звали Рино. Он был серьёзно раненым. Он увидел меня, в его дрожащих руках была фотография пожилой женщины, возможно, его матери. Он протянул ее мне, я взяла карточку и … убежала.
Уже потом мы похоронили всех погибших и умерших итальянцев и немцев на меловой горе. Я хранила много лет после войны эту фотографию, но потом выбросила её. Я же не знала, что вы приедете сюда...»
Этот рассказ был опубликован в Италии в начале 1990-х годов. И только спустя более двух десятков лет, родственники одного пропавшего без вести итальянца по имени Рино, веря, что именно об их Рино рассказала Мария Васильевна, решили разыскать ее, в надежде, что она жива, и сможет показать место захоронения на меловой горе.
Продолжение....
Первое впечатление – оно ведь самое верное! Единственный знакомый топоним из интервью с Марией Васильевной - это село Дьяченково Богучарского района. В процессе двойного перевода (с русского на итальянский, а потом опять на русский) искаженное, но узнаваемое название села в семи километрах от Дона. Населенный пункт с названием Куселкин, где в 1992 году и произошла встреча Марии Васильевны с итальянцами, оставался для меня неизвестным. Ни на одной из имеющихся у меня карт 19-го и 20-го веков Куселкин указан не был.
Из Италии сообщили, что пропавший без вести Марино (Рино) Джирелли служил в 3-й роте 79-го пехотного полка дивизии «Pasubio» (военная почта 83). А эта дивизия с августа 1942 года занимала позиции от села Дьяченково и далее по правому берегу Дона к селу Абросимово. Так что, пропавший итальянец вполне мог осенью 1942 года квартировать в Дьяченково в доме, где жила с семьей Мария Васильевна.
Схема дислокации 79-го пехотного полка
Рино – так звали Марино его близкие родственники. Родился он в Вероне 7-го января 1913 года. В декабре 1942 года Марино не исполнилось еще и 30-ти лет. Его племянница Марина Джирелли весной 2014 года прислала фотографию своего дяди Рино, сделанную в России во время войны. Она также сообщила, что на снимке одна из девочек – возможно, та самая Мария Васильевна! Почему Марина Джирелли так считает, добиться и узнать не удалось – трудности перевода… Электронные переводчики, бывает, совершенно искажают смысл сообщения, просто механически заменяя итальянские слова на русские.
Присланная Мариной Джирелли фотография
Ничего другого не оставалось, как попытаться разыскать в селе Дьяченково Марию Васильевну, и показать ей присланную из Италии фотографию. Знакомые из Дьяченково показывали карточку местным старожилам, но … результат был отрицательным. Никто не вспомнил такую женщину в селе. На этом поиск как-то сам собой приостановился, да и итальянцы из Вероны не давали о себе знать.
К командиру поискового отряда «Память» Николаю Львовичу Новикову ежегодно приезжают гости из Италии: посещают знаменитый на всю Воронежскую область школьный музей в поселке Дубрава, вместе с Новиковым проезжают по местам боевых действий в далеком 1942 году. В один из таких приездов итальянцы привезли для Новикова карту боевых действий на большом ватманском листе. Николай Львович показал мне эту карту, и на ней я увидел … тот самый неизвестный нам хутор Куселкин (Kuselkin). Оказалось, что это исчезнувший еще в 1970-х годах хутор Ольхов или Ольховый, находившийся прямо напротив села Журавка на правом берегу Дона.
Хутор Куселкин на карте
Значит, Мария Васильевна встретилась в Ольховом с теми итальянцами, которые приезжали осенью 1992 года в село Филоново за останками своих погибших в годы войны. Теперь Марию Васильевну по моей просьбе искали уже в селе Филоново. Но, то отчество женщин не подходило, то год рождения был другой, то искали совсем не ту Марию Васильевну – в общем, поиск в Филоново завершился неудачно.
Прошел почти год. Совершенно случайно, благодаря помощи неравнодушных людей, осенью 2015 года удалось-таки узнать, с кем беседовали в хуторе Ольховом итальянцы. Но оказалось это слишком поздно. Мария Васильевна умерла в апреле 2014 года, когда поиск только начинался.
Могильник "Высокая гора"
Не буду указывать фамилии Марии Васильевны. Поэтому сообщу только, что родилась она в 1931 году в селе Дьяченково. После войны уехала из села, поэтому ее и не вспомнили местные старожилы. Как она встретилась с итальянцами в Ольховом? Мария Васильевна вместе с мужем жила в то время (а это 1992 год) в соседнем с Ольховым хуторе, вероятно, поехав за грибами в Ольховый, там она и пересеклась с итальянцами. О войне она мало что вспоминала. Её внучка только сообщила, что бабушке ей рассказывала, как уже после освобождения села Дьяченково зимой 1943 года дети и подростки хоронили погибших немцев и итальянцев. А хоронили их на могильнике «Высокая гора» недалеко от села. Это известное место, знакомое всем любителям истории – там находили захоронения кочевников. Отсюда и название – могильник.
Итальянец Марино Джирелли из «Pasubio», вероятно, и был захоронен на «Высокой горе». Родственники Марино, узнав о результатах поиска, собираются приехать в Россию, и посетить это место.
КТО С МЕЧЕМ...
Привлекла чем же Дона излучина
из Неаполя парня сюда?
Чем было его сердце измучено?
Не узнать теперь никогда.
Чем была его жизнь несчастливою
В его теплом и милом краю?
Может быть, за мечтою красивою
Он пошел, но не в землю свою?
Может быть, чернозем наш возделывал
И растил он хлеба здесь на нем?
Нет, лишь смертью его он засеивал.
Сам зарыт он теперь в чернозем.
Самого его смерть тут и сцапала.
Под березою русской затих.
Не плясать ему танца Неаполя
И не слушать мелодий своих.
До сих пор у донской той излучины
Вся земля покаяния ждет,
Хоть враги наши знают, научены:
Худо тем, кто в мечем к нам придет!
Автор стихотворения Н.Л. Новиков, июль 2006г.
В 1971 году в Воронеже вышла книга "Суровые судьбы" о подвигах наших земляков в годы Великой Отечественной войны. Небольшой рассказ "О друзьях-товарищах" из этой книги предлагаю Вашему вниманию:
Немного об авторе: Суслов Лев Иванович (18.02.1923–23.02.2006), заслуженный работник культуры РФ (1980), журналист. Участник Великой Отечественной войны. Уроженец г. Лисичанска (ныне Луганская область, Украина). Окончил Высшую школу контрразведки «Смерш» (1943, Новосибирск). Кавалер орденов Славы и Отечественной войны. В журналистике с 1941 г. В газете «Коммуна» работал в 1954–1984 гг. Автор нескольких документальных повестей о героях войны, чекистах, разведчиках: «Мальчишки» (В., 1957), «Неведомые тропы» (В., 1969), «Воронежские рубежи» (В., 1972; совм. с И. Ф. Бирюлиным) и др. Принимал участие в подготовке и издании «Книги памяти Воронежской области».
В журнале «Огни Кузбасса» №5 за 2015 год опубликованы воспоминания о
жизни в прифронтовом селе Подколодновка. Только о Подколодновке ли
вспоминает героиня — девочка по имени Магда? Тут есть что обсудить…
Подколодновка
Из Миллерово мы подались в Подколодновку. В селе легче было прокормиться. Добирались на попутных машинах и долго шли пешком. По дороге нам встречались разрушенные дома, без крыш и окон, только стены. В одном из таких домов мы заночевали. Мама нашла большой кусок клеенки. В углу, где поменьше дуло, расчистила место от обвалившихся кирпичей, собрала и набросала в кучу какое-то тряпье. Мы улеглись, мама расстегнула свой плюшевый жакет и обхватила меня полами. Сверху с головой накрылись клеенкой. Так под открытым небом и спали, крепко прижавшись друг к другу, а ночью выпал первый снег. Проснулись, вокруг все бело, и сами покрыты снегом.
В Подколодновке мама устроилась писарем в сельсовет. Нас подселили в один дом. Хозяйку звали Маруся. Дородная, пышущая здоровьем казачка, лет сорока, бойкая, острая на язык. Ее муж ушел на фронт. Детей у них не было. Дом состоял из двух комнат и большой печи с лежанкой. За домом – сад, а дальше огород. Маруся держала корову и кур. Мама с Марусей подружились и вместе управлялись с домашними делами: воду носили из колодца, дрова кололи, варили еду. Иногда ночью перед сном их пронимало откровение, и они, каждая со своей кровати, подолгу вполголоса разговаривали за жизнь. Я притворялась, что сплю, а сама, развесив уши, ловила каждое слово, подслушивала женские секреты. Маруся подарила нам свои вещи, ставшие ей малыми: кофточки, юбки, почти новые. Что-то подошло маме, а что-то она перешила мне.
Зима прошла спокойно. К весне обстановка в селе стала тревожной. Фронт продвигался все ближе и ближе. Опасно было выходить на край села, долетали снайперские пули. Случались артобстрелы и авиа-бомбардировки. В селе размещались наши военные. Здесь находилось самое удобное место для переправы через Дон. Нас научили во время обстрела падать на землю лицом вниз и закрывать голову руками. Как-то начали стрелять, я плюхнулась на землю, а почва в тех местах глинистая, после дождя непролазная грязь, а в сухую погоду пыль мелкая, как пудра. Вдохнула я эту пыль, как напал на меня кашель, прокашляться не могу, горло перехватило до удушья. Мне уже все равно, что вокруг стреляют, встала, кашляю, аж слезы потекли. Кто-то из взрослых подбежал и заставил пригнуться.
Никогда не забуду самый первый артобстрел. Я была одна дома. Мама на работе. Маруся тоже куда-то отлучилась. Вдруг страшный пронзительный свист и взрывы. Я испугалась, побежала к маме в сельсовет, который находился через несколько домов. Уже до сельсовета оставалось несколько метров, вижу, как на крыльцо выбежал офицер, а за ним солдат, и вдруг я чувствую острую обжигающую боль в ноге и в то же самое мгновение вижу, как офицеру срезает голову, и она, как мяч, скатывается по ступенькам вниз, из нее маленьким фонтанчиком пульсирует кровь. Потрясенная такой жуткой картиной я встала как вкопанная, забыв про боль, не замечая взрывов, не в силах отвести глаз, тупо и отстранено смотрела, как обезглавленное тело офицера продолжает идти, и сделав два-три шага, валится на землю. Вслед за солдатом на крыльцо выскакивает мама, они бегут ко мне, уносят в блиндаж, вырытый рядом с сельсоветом. Мама своим платком перевязала мне ногу, у нее дрожали руки, но она старалась держаться спокойно и приглушенным, сдавленным от волнения голосом повторяла: «Ничего, потерпи, все заживет». Тот осколок снаряда, что убил офицера и ранил меня, застрял в стене, стены сельпо были саманные, мягкие, я потом отковыряла кусок металла длиной сантиметров двадцать. Просто чудом этот осколок скользнул по моей ноге, не нанеся увечья.
Авианалеты случались реже, укрывались от них, где придется: в блиндаже, траншее, подполе, что было поблизости. Мое первое посещение подпола оказалось неудачным. Мы находились дома, услышали звук самолета, Маруся отодвинула крышку подпола и велела нам спускаться. Меня пропустили вперед. Внизу темно, ничего не видно, промежутки между перекладинами лестницы широкие, мне приходится к ним тянуться и шарить ногой. Руками держусь за боковины лестницы. Бомбежка уже началась, Маруся решила меня поторопить и ладонью сверху легонько надавила на голову. Этого оказалось достаточно, чтобы я сорвалась вниз, там стояли деревянные короба с картошкой. Пока летела, думала, хоть бы не порвать платье, а то мама отругает. Мама с Марусей спустились за мной. Я сильно ударилась коленом и вывихнула мениск. Боль дикая, ногу не согнуть, не разогнуть, голень сместилась в сторону. Мама держала лампу, а Маруся налила на ладонь керосин, хорошо растерла место ушиба, потянула меня за ногу, сустав щелкнул и вправился на место. Острую боль быстро отпустило. Сидим втроем на чурбаках при свете керосиновой лампы, прислушиваемся: где-то вдалеке слышен гул самолетов, ухают взрывы. Маруся говорит: «Я карты захватила. Может в «дурака», а?» Мама покачала головой: «Нет, Маруся, я в карты не играю, есть серьезная причина. Не хочу об этом говорить, ворошить прошлое». «Ладно-ладно, не надо! Давай тогда я тебе погадаю, меня одна старая цыганка научила». Мама согласно кивнула. Маруся положила квадратную фанерку на пустое ведро и стала на подручном столике раскладывать карты. Она внимательно разглядывала их, меняла местами, что-то невнятно проговаривала. Мама с легкой усмешкой, а я, разинув рот, следили за этими загадочными манипуляциями. Наконец, после томительного ожидания Маруся вынесла вердикт: «Сперва будет трудно, но потом все наладится. Ты встретишь большую любовь». Мама засмеялась: «Я думала, ты скажешь, когда война закончится, а ты про любовь. У меня уже есть большая любовь!» Маруся невозмутимо ответила: «Хочешь верь, хочешь не верь. Что карты показывают, то и говорю».
Сложно представить, но мы постепенно привыкали к обстрелам, война становилась для нас будничной, во всяком случае, уже не было панического страха, мы знали, какие можно предпринять защитные меры и обезопасить себя. Однажды Маруся попросила привести корову, которая забрела куда-то на окраину села. Снайперы не трогали детей, и мы с ребятней осмелели и шныряли по всему селу, бегали за огороды к ручью. Я отправилась на поиски. А тут началась артподготовка. Какой-то солдат схватил меня в охапку и затащил в траншею, которая пролегала вдоль реки. Кричит: «Ты что не видишь, стреляют?!» Я говорю: «Мне корову надо найти». Он строго-настрого приказал мне сидеть в укрытии и не высовываться. Поставил передо мной ящик с гранатами и сказал: «Будем заряжать». Стал показывать. Гранаты были крупные, с длинной деревянной ручкой, похожие на толкушку. От меня требовалось взять стеклянную капсулу с жидкостью наполовину белесого и розового цвета, открыть в гранате отверстие, вставить капсулу и снова закрыть. Я заряжала гранаты и подавала солдату, а он складывал их на бруствер, ступеньку наверху траншеи. Наши ожидали наступление немцев после артподготовки. Все стали выбираться из траншеи, стрелять и с криками «ура!» побежали отбивать вражескую атаку. Мой солдат крикнул мне: «Сиди здесь!» - и тоже убежал. Что там происходило, я не видела, только комья земли падали сверху. Когда все стихло, он вернулся: «Ну, все, подруга, можешь идти. Ищи свою буренку».
Возвращаясь домой, я чуть не попала под машину. Откуда-то выскочила большая собака, стала на меня лаять, я испугалась, побежала от нее через дорогу. А тут как раз полуторка ехала, везла боеприпасы на линию. Прямо на дороге я обо что-то споткнулась и упала, водитель резко повернул руль в сторону, я только почувствовала, как вертящееся колесо коснулось локтя. Грузовик съехал в неглубокий кювет. Перепуганный водитель выскочил из машины, поднял меня и отнес в кабину. Успокоившись, что со мной все в порядке, он стал объяснять: «Никогда не убегай от собаки. Это, хоть и домашнее животное, но зверь. А для зверя все, что движется – дичь. Как увидишь собаку, стой спокойно, смотри ей в глаза и разговаривай с ней по-доброму, дескать, ну что лаешь, ты же хорошая псина». Эти слова я запомнила на всю жизнь. С тех пор собак не боялась и могла заговорить зубы любому волкодаву.
В конце лета 1942 года немцы подступали все ближе, военные сказали, что будет большой бой, вряд ли удастся удержать село, и надо уходить в степь. Все сельчане собрали самые необходимые вещи, запасы продуктов, уводили с собой скотину. У нас была собака по кличке Дамка, рыжая дворняжка, она недавно ощенилась и за нами не пошла. Обосновались мы в степи среди скирд. Скирды стали нашим временным жилищем. Делали в них норы, и там спали, ночи уже были прохладные. Я боялась залезать в скирду, там темно и колючие сухие травинки. Мама забиралась первой, а потом затаскивала меня. Днем искали и готовили еду на костре. Жили мы там до самых холодов, пока немцев не выбили из села.
Первая разведка
К нашим скирдам подошли двое мужчин, одетые, как деревенские, и сказали, что им нужно пройти в соседнее село, изучить обстановку. Они просили, чтобы кто-нибудь отпустил с ними ребенка для отвода подозрения. Понятно, что своих детей никто отдавать не хотел, и показали на меня, мол, девочка шустрая, смышленая. Думаю, сыграла определенную роль мамина прибалтийская национальность и то, что мы приезжие. К маме относились хорошо, но все-таки нет-нет, да и проскальзывало некоторое недоверие. Не знаю, как эти двое смогли уговорить маму, но она, в конце концов, согласилась.
В назначенное время, рано утром, я отправилась в первую и единственную в своей жизни разведку. Шли довольно долго, через поле, хлеб уже убрали. Припекало солнце, при каждом шаге от земли поднимался столбик пыли, это меня забавляло, и я старалась еще посильней притопнуть ногой. По дороге мы разучили нашу легенду, мои спутники пояснили, что вот этот человек – твой папа. Я с легкостью приняла эти условности, «новый родитель» чем-то напоминал мне Василия. Мы порепетировали, как отвечать на возможные вопросы. Я чувствовала себя ужасно гордой, что мне поручили такое ответственное дело, и со мной так серьезно разговаривают взрослые люди. Сначала шли втроем, потом один из них на перекрестке свернул в другую сторону. Мой старший товарищ по разведке оказался благодарным слушателем, я безумолку трещала, рассказывала стишки, похвасталась, что понимаю по-эстонски и в подтверждение своих слов спела эстонскую песенку. А он терпеливо сносил мой лепет и даже иногда поддакивал.
Уже на подходе к селу, нам повстречались два полицая с черными повязками на руках. Остановили, один стал задавать вопросы: кто такие, куда, откуда. «Папа» отвечает, мол, идем с дочкой в село к родственникам. И вдруг тот полицай, который все время помалкивал и внимательно разглядывал нас, говорит: «Врет он все, и девчонку взял для прикрытия. Давай отведем в сторону, шлепнем его и все дела». Я сразу поняла, что его хотят убить. Первая мысль, что ударила в голову, как же я смогу вернуться к маме?! Обхватила своего спутника за сапоги и как давай кричать: «Папочка, родненький, папочка родненький, не оставляй меня!» Со мной случилась истерика, я рыдала во весь голос, вцепившись в «папу». Полицаи даже немного растерялись, но поверили, махнули рукой и отпустили. Я долго не успокаивалась, уже не могла идти и говорить, а только судорожно всхлипывала и вздрагивала всем телом. «Папочка родненький» нес меня на руках, пока я не затихла.
В селе он завел меня в какой-то дом, сказал хозяйке: «Она очень устала». Они накормили меня, и я уснула, а поздно вечером он вернулся, разбудил: «Нам пора идти». Когда мы пришли к скирдам, мама была вне себя от радости. Одному богу известно, что ей пришлось передумать и пережить за время ожидания. «Папа» рассказал ей про наши геройские похождения и в заключение добавил: «Она спасла мне жизнь».
Вернулись мы в Подколодновку поздней осенью, когда наши освободили село. Дома стояли целые, только окна разбиты. В нашем дворе лежала расстрелянная Дамка и четверо щенков. После четырех месяцев, проведенных в поле, мы, наконец-то, вернулись к нормальным условиям. Женщины натаскали воды, Маруся затопила баню. Мы напарились от души, нахлестались березовыми вениками. После бани я залезла на печную лежанку, свое любимое место, и, закутавшись в одеяло, просто млела от приятного ощущения тепла и чистоты.
Спустя несколько дней после нашего возвращения, через Подколодновку провели большую колонну пленных. Рассказывали, что среди них были не только немцы, но и итальянцы. Многие жители села вышли посмотреть. Пленные солдаты понуро брели по дороге, отводя глаза, стараясь не встречаться с нами взглядом. Сельчане стояли молча, в этом напряженном, гнетущем молчании выразилось все: ненависть, горе, осуждение.
На следующий день мама пошла в соседний брошенный дом, поискать что-нибудь из кухонной утвари. А там два немца притаились на печи, прикладывают палец к губам, дескать, не кричи, и просят: «Матка, ам-ам». Они сбежали из колонны. Молодые совсем, голодные, шеи тощие. Пожалела она их, принесла из дома несколько свёкол. Потом соседка рассказывала, что нашли двух убитых немцев. Вернулись конвоиры, недосчитались пленных, разыскали беглецов и прямо в огороде расстреляли.
В нашем доме военные устроили временный склад трофейного продовольствия, к нему приставили охранять солдата. Большая комната была заставлена ящиками с консервами, мешками, коробками. Как-то Маруся меня подзывает и шепотом говорит: «Я отвлеку солдата, а ты возьми конфеты». Мне хорошо запомнились розенсоновские яблоки, я отвечаю: «Меня мама накажет». Маруся клятвенно пообещала, что не выдаст меня и всю ответственность берет на себя. Она подвязала мне платье веревочкой, чтобы не растерять трофеи. Вызвала солдата на крыльцо, о чем-то стала с ним беседовать. А я тем временем зашла в комнату-склад. Смотрю на груду продуктов и никак не могу отыскать конфеты. В комнату заскочила Маруся, она под каким-то предлогом отправила охранника в сарай, видит, что я еще без добычи, поддала мне ниже спины, чтобы я быстрей шевелилась, и опять убежала. Марусин шлепок, и правда, возымел действие. Я как-то сразу нашла большой плотный бумажный мешок с пакетиками мятных леденцов, вытащила несколько упаковок, сложила за пазуху. Потом все отдала Марусе, а она спрятала в шкафу и месяца два выдавала нам сладкий паек: по две конфетки в день.
К концу сорок второго года Богучарский район освободили от немцев. Фронт двинулся на запад. Наши военные покинули село. Вслед за ними засобирались и мы с мамой. Маруся отговаривала, предлагала пожить у нее еще, но мама уже что-то решила. В день отъезда Маруся навертела нам увесистый узел с простой деревенской едой: вареные яйца и картошка, соленые огурцы, моченые яблоки, бутылка молока. Мама отказывалась, но Маруся настояла: «Возьми, тебе надо ребенка в дороге кормить». Перекрестила нас на прощание: «Ну, девчата, храни вас господь. Простите, если что не так».
(послесловие к поиску) ( Статья передана в том же виде, как и была написана в газете.)
Эта история началась с великой - если иметь в виду отдельные человеческие судьбы - трагедии, 27 июля 1942 года немецкие части прорвались к Богучару, отрезая путь к переправе нашим отступающим частям. Тысячи жизней советских солдат повисли на волоске. Счет шел не на часы, а на минуты: галиевскую переправу, через которую наши войска уходили на ту сторону Дона, ожесточенно бомбили. В районе села Залиман высадился немецкий десант, намереваясь как нож в масло вонзиться в спину в спешке отступающим частям.
Вот как описывает этот страшный момент наш земляк М.А. Грибанов (творческий псевдоним "Михаил Богучаров") в своей повести “Отцовские рассказы про войну" (он жил тогда с матерью на Залимане и видел все своими глазами): - "Самолеты летели все с той же западной стороны. Их было штук пятнадцать - с пузатыми фюзеляжами, с ненавистными крестами на крыльях. Самолеты развернулись и начали кружиться между Залиманом и Галиевкой. Один круг, другой, третий.
- Гляди, гляди! - крикнул Санька. Темные точки, отделявшиеся от самолетов, вспыхивали под ними пушистыми пузырями.
- Парашюты! — догадался Санька. Он сбился со счета - так много их спускалось вниз. А потом с неба часто застрочили автоматы - немецкие десантники стремились обезопасить себе место приземления. Они садились в большую ложбину, отделявшую "шпиль" от взгорья", вздымавшегося у самого Дона. Было видно, как, ударившись ногами о землю, они падали набок, гасили парашюты и тут же сбрасывали с себя рюкзаки. От самолетов тем временем начали отрываться большие, словно повозки, предметы. Это были легкие танки. Они неуклюже приземлялись и через минуту, словно придя в чувство, срывались с места. Обгоняя пехоту, серо-зеленые танкетки устремились к взгорью, разрезанному двумя оврагами. Десантники, пристроившись за танкетками, бежали споро и деловито. Все было отлажено, отрепетировано, действовало четко, почти механически.
Но вдруг с вершины бугра в бежавших сыпануло огнем. Высотка ожила. Санька замер. Он видел настоящий бой; Бой советских бойцов, прикрывавших переправу, с немецкими десантниками.
В небе появились “Юнкерсы" и начали бомбить высоту. С ревом, воем и визгом пикировали они на нее. Санька издали видел огромные черно-серые султаны земли, клубы дыма и пыли от разрыва бомб.
Трудно было поверить, что там, в этом кошмаре, хоть кто-то остался цел. И немцы, почти не опасаясь, почти не пригибая головы, вновь пошли на штурм. Но с бугра все-таки ударили противотанковые пушки и застрочили пулеметы. Однако огонь по был таким плотным, и десантники упорно лезли вперед. Тем, кто оборонял высоту, оставался единственный шанс - рукопашный бой.
Санька видел его. Короткий, страшный, яростный бой. Наши бойцы, оставшиеся в живых после бомбежки, сделали не возможное: немецкому десанту не удалось овладеть переправой.
Много лет прошло с тех пор. Быльем поросла память, как развороченная высотка степной травой. А в июне этого года один из богучарских поисковиков Владимир Найденов обратился
к командиру поискового отряда «Память» Н.Л. Новикову с вопросом: есть ли у него повесть Богучарова "Отцовские рассказы про войну". Книжка нашлась - она была ему подарена в апреле 2003 г. ученицей 4 класса Цапковской школы Юлей Свинаревой.. В знак признательности за работу наших поисковиков в их краях. И вот подарок пригодился.
— Что-то толкнуло меня прочесть эту новость, -- скажет позже Найденов.
Прочитав отрывок, приведенный нами выше, поисковик после рабочей смены взял .лопату и, найдя означенное место, где, по описанию, принял свой последний бой наш заградотряд, пробил шурф. Первые же находки показали: герои-защитники лежат здесь, под слоем задернившейся земли. Забытые герои.
- Мы уже пытались искать этот отряд - очень уж необычная у него судьба, — вспоминает Н.Л. Новиков. — Как-то мне, рассказали такую историю: после изгнания немцев, весной 1943 года, одна женщина, на быках пахала поле рядом со старыми окопами между Галиевкой и Залиманом. Ее малолетние дети, бегая тут же, вытащили из-под обвалившейся земли планшет с документами на имя.. ее мужа. Он погиб рядом с домом, а она ничего об этом не знала.
Мы искали останки, но результаты наших усилий были отрицательными.
А тут как будто перст судьбы указал место.
В общем, энтузиасты взялись за дело. Целый месяц в свободное от работы время небольшой коллектив поисковиков старался ликвидировать "белое пятно". на на-шей: памяти о войне. 6 солдат, навсегда оставшихся на этом рубеже, скоро обретут и достойное место упокоения, и имена. Восстановить их, хотя бы у части погибших, возможность имеется.
- Они, наши солдаты, лежали там, где застали их вражеские пули. Кого-то взрывом вмяло в бруствер; кто-то, " приняв пулю на вздохе", как пел Владимир Высоцкий, сполз па дно своего персонального окопчика, кто-то застыл навечно, не успев дослать патрон в патронник,— рассказывает Н.Л. Новиков. — Надо было видеть, как наши юные помощники Илья и Сергей притихли, глядя на пробитые пулями каски, раздробленные осколками черепа: " Как им, наверное, хотелось жить!”.
Конечно, хотелось, говорю, ребята. Но они понимали, что судьбы тысяч и тысяч их товарищей сейчас зависят от их стойкости. И стояли до конца.
Такой вот урок патриотизма.
В "Отцовских рассказах про войну" есть описание места боя и всего того, что так потрясло нынешних юно-шей. Среди убитых, лежавших на траве, не было ни одного немца - их успели убрать и увезти. Санька, преодолевая страх, всматривался в одутловатые иссиня- черные лица мертвых. В окопах тоже находились убитые - кого завалило землей вовремя бомбежки, кто прильнул к винтовке, да так и застыл, сраженный.
Спустились в овраг. Там видимо, лежали тяжелораненые. Не получив помощи, они так и умерли - истекли кровью.
На вершине бугра неуклюже торчали ствол и обгоревшие резиновые колеса полевой пушки, надвое перебитой разрывом бомбы. Ниже в одиночных окопах валялись полузасыранные землей и мелом противотанковые ружья, стреляные гильзы, подсумки, ящики из - под патронов.
Ветер шевелил волосы убитых,,и казалось, что погибшие вот-вот встанут".
— Все так, как написано в книжке, - вздыхает поисковик. Когда 8-ю роту (это явствует, из найденных нами при двух убитых документах) оставляли прикрывать здесь отход, на снаряжение не поскупились. Огромное количество противопехотных осколочных гранат у ящики с зарядами для пушки, полные патронов подсумки - все это обнаружили мы при погибших. Нашли две винтовки со штыками - может, от той рукопашной, что описывает Грибанов. У одного из солдат во фляжке из толстого стекла, закупоренной черной пробкой, на дне остался недопитый глоток.
У двоих солдат были при себе красноармейские книжки. Одна из них оказалось в удовлетворительном состоянии, и по нашей просьбе (персональное спасибо А.И. Зеленину) работники райвоенкомата передали ее в специальную лабораторию в г. Воронеже, где прочли данные о погибшем: Васильев (либо Касимов), отчество - Харитонович, 1897 года рождения, русский, 8 рота 1 стрелковой дивизии. Указан и номер винтовки, выданной 27 июня 1942 года.
Ясно виден номер и на второй найденной винтовке.. Так что поисковикам удастся установить личность ее владельца, погибшего на высотке: предстоит работа, в архиве МО.
— Кстати, описание этой части отступления имеется в книге об истории 1-й стрелковой дивизии "Единой семьей в боях за Родину", где говорится о том, что части дивизии скрытно прошли 170 км и заняли рубежи от с. Гороховка до с Монастырщина 27 июля 1942 года к вечеру, - продолжает Новиков. - Чтобы не допустить срыва переправы, на заградительных рубежах была оставлена 8 рота. Данные сходятся.
Поисковики обнаружили при убитых много личных вещей. В документах Васильева (Касимова) был спрятан маленький крестик на цепочке. Провожая на фронт, жена либо мать с молитвой вложили его в ладони родному человеку. А может, солдат и сам был верующим, но нравы тех времен не позволяли открыто заявлять об этом.
Теперь все личные вещи солдат, своими самоотверженными действиями давших возможность нашим войскам переправиться и закрепиться на той стороне Дона, находятся в музее с. Дубравы. По теме подвига 8 роты здесь предполагается открыть самостоятельную экспозицию. Может быть, ее назовут “Они сражались за Родину" - как назвал М.А. Шолохов свою замечательную повесть, в которой (кто не читал, тот смотрел одноименный фильм с Василием Шукшиным в главной роли) тоже есть этот трагический, как мы видим, из жизни взятый эпизод войны.
В сентябре в с. Галисвка обретенные останки солдат героической 8-й роты будут со всеми почестями преданы земле. Говорят, на церемонию обещает приехать и автор книги "Отцовские рассказы про войну" М.А. Грибанов.
В конце июля раскопки на месте последнего боя , 8-й роты были прекращены. Но буквально на следующий день заместителю командира поискового отряда "Память" Г.Н. Шкурину приснился сон. Будто стоит перед ним красноармеец во всем положенном ему обмундировании и говорит: «Что же вы, ребята, всех взяли, а меня оставили?».
- Львович, если вы дальше искать откажетесь, я сам копать буду, — волнуется поисковик.
В этом поиске было столько почти мистического, что и сну поверишь, резюмирует Новиков. - Для собственного успокоения мы решили еще паз пройтись по ходам, может, и вправду кто остался.
Так заканчивается эта история, начало которой находится в далеком 1942 году. Наверное, стоит поименно назвать всех, кто столько много делает для того, чтобы в жизнь воплощалось то, о чем так часто говорится в парадных речах: “Никто не забыт, ничто не забыто". Это командир Богучарского поискового отряда “Память" (педагог дополнительного образования Дубравской школы) Н.Л. Новиков, зам. командира (ст. лесничий Бычковского лесничества) Г.Н. Шкурин, члены поискового отряда - рабочий из п. Дубрава С.В. Беспалов, старшеклассники из Дубравской школы Сергей Стракатов и Илья Узловский, предприниматель из Петропавловского района А.В. Галютин, диспетчер районных электросетей Д.А. Слепичов, предприниматель из с. Цапково Россошанского района С.Н. Свинарев, директор Цапковской школы В,С. Жигайлов, работник охранной службы из Богучара В.В. Найденов. Кстати, незадолго до этого В.В. Найденов был награжден за свою поисковую деятельность медалью Жукова. По сути, он еще раз доказал, что отмечен не зря.
Л. ГЕРУСОВА
Восемь часов утра 16-го декабря 1942 года. Осетровский плацдарм. Две гвардейские стрелковые дивизии – 41-я и 44-я – изготовились к атаке. Противник – итальянская пехотная дивизия «Равенна» - занимал заблаговременно подготовленные позиции на высотах. Они тоже ждали нашего наступления. Позади – опорные пункты их обороны: села Филоново, Свинюхи, Красное Орехово, Гадючье.
Всю ночь просидел в снегу, ожидая атаки, Валентин Бакаев – сержант 124-го стрелкового полка 41-й гвардейской стрелковой дивизии. Через пятьдесят лет он оставил эти воспоминания о первых днях нашего наступления в декабре 1942 года.
«В восьмом часу утра начало светать, а в восемь началась полуторачасовая артподготовка. Над нашими головами пролетали тысячи снарядов, потом открыли огонь "Катюши" и "Андрюши".
Жутко было лежать, земля, кажется, колыхалась от беспрерывного грохота орудий и взрыва снарядов. Через час после начала артподготовки мы начали сближение с противником. Изредка, среди наступающих, взрывались снаряды, прилетавшие с немецкой стороны. Стоял туман и шел мелкий дождь, противник был не виден. Не дойдя метров 25 до немецко-итальянской обороны, залегли, ожидая выравнивания остальных подразделений. Наш взвод попал в овраг глубиной метров десять. Залегли по бокам оврага и его скатам.
Перед наступлением свой взвод, с только что прибывшим командиром взвода, разделили пополам по два отделения. Я шел в средине своих отделений. Нужно было преодолеть последние 25 метров заминированной земли. Вдруг сзади нас зарычала "Катюша", а выпущенный ею снаряд упал среди солдат соседней роты. Своим отделениям я тут же дал команду отойти на несколько метров назад и сам первый начал отходить. А командир взвода со своими отделениями остался на месте (он только первый раз попал на фронт и пренебрег моим советом отойти).
Сзади снова зарычала "Катюша" и выпущенные ей 16 снарядов упали среди наших солдат. После этого залпа от двух отделений нашего взвода осталось только двое раненых: комвзвода и его посыльный. От соседней роты лейтенанта Мозгового остались убитые и разорванные в клочья тела солдат. Я лично видел, как снаряд, упавший возле солдата, взрывом поднял его метров на пять вверх. Сверху же падало расчлененное тело: руки, ноги, голова − все летело в разные стороны, а на место взрыва упал обрубок туловища длиной с полметра.
Таким образом, солдатская смекалка и опыт, приобретенный в предыдущих боях, помогли мне сохранить весь личный состав своих отделений. Почему снаряды, выпущенные "Катюшей", упали среди нашей цепи? Это произошло потому, что комбат дал команду на сближение с противником за 30 минут до окончания артподготовки, а не за пятнадцать, как было сказано в приказе комполка. В результате пренебрежения приказом комполка мы потеряли около двухсот солдат и офицеров. Два отделения, оставшиеся от нашего взвода, снова вернулись на то место, откуда только что отошли..."
На этой высотке 197,0 - опорном пункте итальянской обороны - 16-го декабря погиб лейтенант Александр Мозговой, командир 5-й роты 2-го стрелкового батальона. Это подтверждено документами ЦАМО РФ. Там осталась и вся 5-я рота... Вот такой высокой была цена ошибки...
В то утро Валентину Бакаеву посчастливилось остаться в живых!
Высота 197,0 на карте Генштаба Красной Армии
"...Ползком по заминированному полю мы начали сближение с немцами, сидящими в окопах за колючей проволокой. Немцы были парализованы артподготовкой и оказывали слабое сопротивление. Возле проволочного заграждения бойцы сняли шинели, побросали на проволоку, перелезли ее и начали прыгать в окопы, в которых завязалась рукопашная.
За поворотом траншеи, по которой я бежал, на меня наткнулся итальянец высокий и широкий в плечах. Мы обнялись как близкие родственники. Я почувствовал, что он меня быстро подомнет под себя. Обхватил его за талию левой рукой, а правой пытаюсь вытащить из ножны нож. Наконец нож вытащен, с размаху воткнул его "макароннику" (итальянцу) в левый бок. Он отпустил меня и начал падать, когда он упал, я его добил с автомата.
Бой в окопе продолжался минут пятнадцать или двадцать. Оставшийся противник бежал к себе в тыл. А мы начали рвать одеяла, вытащенные из блиндажей и переобуваться, так как весь день шел мелкий дождь и был туман. Кто сколько сумел, взяли галет, консервов и пошли догонять уехавшего от нас противника..."
Посмотрим официальные документы о боях в районе высоты 197.0. Выдержка из донесения штаба 4-го гвардейского стрелкового корпуса №13 от 16.12.1942 по состоянию на 20-00.
"...Начало морозить. На небе появилась луна. Обувь замерзла, шли мы как в колодках, очень хотелось спать. Некоторые солдаты засыпали на ходу. А в сонном виде отставали от колонны, при попадании ногами в ямку или, наткнувшись на кочку, тут же падали и продолжали спать. Подходили к нему два солдата и пинали в зад, а если не просыпался, то брали под мышки и ставили на ноги. Шли всю ночь. За ночь я ни разу не садился, так как боялся обморозить ноги. А все же обморозил большие пальцы. В восемь часов подошли к деревне, из труб некоторых домов шел дым, топились печи.
Немцы с итальянцами еще видели приятные сны. Сходу мы их начали выгонять из домов. Из которых домов стреляли, бросали в них гранаты. В одном дому на кровати обнаружили итальянского полковника с девкой. Мать ее при появлении нас в дому уронила из рук поднос с варениками, который несла к столу для господина полковника. Полковника и шлюху я прошил очередью из автомата прямо на кровати, а мамашу, всячески обругавшую нас − возле печки. К двенадцати часам взяли полдеревни и заняли оборону.
Часа через два к немцам подошло подкрепление, нас начали окружать. Отстреливаясь, мы начали отходить к концу деревни. Пока мы отходили за деревню от кольца, в которое попали, осталась горловина шириной метров двести. Но к нашему счастью по обе стороны дороги остались стебли кукурузы, так что противник стрелял вслепую. Выйдя из кольца метров на пятьсот, мы увидели идущие в нашу сторону танки и зашли в кукурузу..."
Отделение гвардии сержанта Н. Суркова идет в атаку.
Источник фото http://1941-1945.at.ua
"...Танки оказались нашими с десантом на борту. Посадили и нас. Танки развернулись и пошли на деревню. Цепи наступающих залегли их давили гусеницами и расстреливали бойцы, сидящие на танках. Через полчаса деревня была взята. Оставшихся в живых немцев и итальянцев взяли в плен.
Начало темнеть, мы пошли дальше. Пришли в соседнюю деревню часам к девяти вечера. В деревне шел бой, немцы начали контратаку, потеснили второй батальон нашего полка. Сходу мы вступили в бой. К полуночи очистили деревню от немчуры. Поступила команда отдыхать. Человек пятнадцать легли на пол в крайнем дому, быстро уснули.
Сон наш оказался коротким, так как противник начал артобстрел деревни. Один снаряд попал в дом, в котором мы спали. От разрыва слетела крыша, провалился потолок. Несколько солдат придавило, а мы шесть человек выбежали невредимыми. Встали за стену дома, так как снаряды рвались вокруг дома. После окончания обстрела вынесли из дома раненых и убитых, раненых отправили в медпункт.
Получили команду занять оборону. Всю ночь, попеременно отогреваясь в ближайших домах, ожидали немцев, но они не появились. Утром, позавтракав тем, что у кого было, пошли дальше. Весь день шли, не встречая противника, к вечеру на подходе к деревне нас обстреляли. Развернулись в цепь, начали наступать. Возле крайних домов подавили две пулеметные точки, вошли в деревню, и начался ночной бой, который шел до утра. Немцы бежали из деревни, нам приказано преследовать. (Все это происходило в Воронежской области. Деревни в ней очень большие, а расстояние между ними по 10-15 и 20 км.)..."
Воспоминания В.Н. Бакаева читать полностью.Монография посвящается знаменитой Острогожско-Россошанской наступательной операции войск Воронежского фронта, вошедшей в историю Великой Отечественной войны как «Сталинград на Верхнем Дону».
Исследуя гибель под Воронежем 2-й венгерской армии, итальянского альпийского и 24-го немецкого танкового корпусов авторы освещают новые страницы истории Второй мировой войны, связанные с разгромом на советско-германском фронте армий сателлитов фашистской Германии.
Статья Алексея Суркова из г. Богучар в газете Красная Звезда.
Бесценные для истории документы хранятся в школьном музее села Полтавка Богучарского района – воспоминания рядового Льва Жданова (на фото). В декабре 1942 года девятнадцатилетним мальчишкой он участвовал в операции «Малый Сатурн». В составе 38-й гвардейской стрелковой дивизии Юго-Западного фронта освобождал тогда еще Радченский район Воронежской области. Ценность этих воспоминаний - в подробном описании солдатского быта, и в том огромном количестве деталей, которые никогда не найдешь в официальных документах той поры, а также в том, что Лев Жданов оставил нам свои фронтовые рисунки. Он рисовал карандашом, когда удавалось улучить свободное время. Как в последствии вспоминал Лев Иванович: «…Обычно я дарил свои рисунки бойцам. Они с радостью позировали, потом писали домой письма и с ними отправляли портретную зарисовку».
Первые подразделения 38-й гвардейской дивизии в начале декабря 1942 года начали прибывать на Дон. 115-й стрелковый полк, в котором служил Лев Жданов, занял свои позиции на левом берегу 10 декабря. Командный пункт полка находился в селе Новый Лиман Петропавловского района. Полку предстояло с тяжелыми боями пройти путь от Дона до города Миллерово Ростовской области. Лев Жданов тогда этого еще не знал и вместе с другими бойцами своего 2-го взвода 5-й роты 2-го батальона «обживал» доставшиеся им оборонительные сооружения:
«… Траншеи были очень глубокими и во многих местах перекрыты. Чтобы просматривать местность, приходилось подниматься на довольно высокую приступочку. И тогда перед нами открывалось широкое пространство долины реки, но самого Дона из траншей мы не видели. Через редкие стволы деревьев темнел дальний берег, занятый противником.
В траншее
Дежурить приходилось по четыре часа. Казалось, что промерзаешь насквозь. Чтобы хоть как-то согреться, одевали подшлемник – широкий шерстяной носок с отверстием для лица. Притоптывали, раскачивались, чтобы ударить плечом в стенку траншеи – от этого, казалось, ноги и тело немного согревались. Мы часто курили – скручивали крупные «козьи ножки». Они тоже, как будто, давали тепло.
Особенно трудно приходилось бойцам из Средней Азии, не привыкшим к таким холодам. Они сидели, засунув руки в рукава, забивались в «норы» окопа и что-то отрешенно бормотали.
Вид у всех нас далеко не уставный. Но что делать? На рисунке я показал трех бойцов моего взвода. Сидящий, съежившийся от холода боец с котелком за поясом. В руках бойца, закуривающего цигарку - кремень, «кресало» и фитиль – очень важные принадлежности солдата в полевой жизни. Третий боец наблюдает из ячейки. Вот так мы и выглядели тогда - немного неказисто. Но об этом не могу не сказать, чтобы кинематографисты, художники и писатели не надевали на нас подогнанные по росту и комплекции шинели, не затягивали их очень аккуратно кожаными поясами, да еще с латунными пряжками и со звездой, чтобы не вешали на пояс кожаные подсумки. То есть надо показать, чтобы нас вернее изображали в искусстве.
… В первые же дни я пытался сделать зарисовку нашего блиндажа с двумя отводами траншей. Для маскировки на блиндаж наброшена куча хвороста. В этой куче, в переплетении ветвей, внимательный глаз различит черную железную трубу, из которой валит сизый дымок. Около входа стоит часовой. Боец хотел, чтобы я его так нарисовал. Я сказал, что портрет на таком расстоянии не получится. Боец кивнул, но всё равно, пока я рисовал, он старательно позировал – стоял, опираясь на винтовку, и не шевелился».
У блиндажа
Командир дивизии генерал-майор Александр Алексеевич Онуфриев поставил своим полкам задачу: 110-й на правом фланге наступает на село Красногоровка, 113-й в центре – на хутор Оголев, 115-й на левом фланге – на высоту 206,3 (в нескольких километрах к северо-западу от села Абросимово). Противник – итальянская пехотная дивизия «Пасубио» - занимал оборону по высотам в 200-300 метрах от берега Дона. Несколько дней ожидания, и вот началось!
Лев Жданов вспоминал:
«…В ночь на 15 декабря нашу 5-ю роту повзводно повели по лесной тропе к берегу. В тишине слышались только стук шагов, побрякивание котелков и оружия. Было приказано: «Не курить! Не разговаривать!» Мы вышли к Дону. Слева на фоне снега виднелись фигуры каких-то командиров. И сейчас же слышится голос одного из них: «Идти по одному! Соблюдать дистанцию!»
Переправа через Дон
На рисунке показан кадр – наша рота по дорожке из хвороста переходит Дон. Мы благополучно переправились и вышли на исходный рубеж. Вражеский берег был спокойным, и, казалось, не подозревал о переправе и сосредоточении наших войск. Весь наш 2-й батальон, как и весь 115-й полк, вот так перешел Дон и затаился под кручей».
Читая воспоминания Льва Ивановича, я с удивлением узнал, что совершенно незаметно для противника удалось переправить на правый берег Дона целый полк. Вероятно, одной из причин явилось то, что все внимание итальянского командования занимал плацдарм на правом берегу Дона, захваченный нашими войсками еще 11 декабря 1942 года в районе хутора Оголев. Бойцы 113-го гвардейского стрелкового полка несколько дней отбивали яростные атаки итальянцев на Оголев. Вернуть плацдарм противнику так и не удалось.
Главный удар 38-я гвардейская стрелковая дивизия нанесла 16 декабря 1942 года в полосе наступления 115-го полка. Более неудобного места для наступления даже трудно представить. Почти отвесные стены правого берега казались противнику неприступными. Поэтому атака 115-го полка на доминирующую высоту 206,3, превращенную врагом в опорный пункт обороны, была для итальянцев неожиданной. К исходу первого дня наступления подразделения 115-го полка под командованием гвардии майора Василия Платоновича Дробышевского овладели первой линией обороны противника и закрепились на занятых позициях. Вот так в общих чертах развивались события 16 декабря 1942 года в полосе наступления 115-го полка.
На новый рубеж
Положение рядового пехотинца таково, что он ничего не знает об обстановке, кроме того, что видит непосредственно перед собой. Попытаемся посмотреть на события того дня глазами красноармейца Льва Жданова. Целые сутки, 15 декабря, он, как и все бойцы полка, пролежал – просидел в наспех отрытых одиночных окопчиках на берегу Дона под отвесной кручей. Бойцы выполнили приказ – «Не обнаруживать себя!».
«…Наступило 16 декабря. Потеплело. Утро было туманное, небо закрывали низкие стелющиеся тучи. Когда отгрохотала артподготовка, стрелковые роты двинулись вперёд. И тут произошло то, что совсем не предусмотрели – при подъёме на кручу роты перепутались и командиры подразделений потеряли своих бойцов. Когда я выскочил на край кручи, на открытом поле нас уже встретили пулеметным огнем ожившие огневые точки. То там, то здесь взвизгивали в воздухе, падали и скатывались вниз те, в кого попадало… Вскоре все роты уже вытянулись по полю в цепь и двинулись вперед. Я оказался среди незнакомых бойцов. Справа от меня появился энергичный боец с ручным пулеметом, дальше и впереди идет кто-то уверенным и быстрым шагом. Это бывалые воины.
А вот сзади них видны темные фигуры понуро и обреченно бредущих людей. Это новички, они растеряны и будто не понимают, что происходит. Вот сзади них и бегает с пистолетом в руке какой-то командир. «Чья пуля слаще?!» - говорил он в блиндаже.
Помню наставления помкомвзвода: «Не отставать! Не скучиваться! Соблюдай дистанцию – чем больше, тем лучше! Иди пригнувшись, левым плечом вперед. Лопатку – за пояс, прикрывает сердце! Меняй направление! Делай перебежки! Не чесаться! Гляди в оба!»
Идут пулеметчики
Вдруг я увидел пулеметчиков – они за скобу станины тянут свой пулемет, в руках у них коробки с лентами. Колеса пулемета не крутятся, тормозят. Вижу, с каким напряжением, с какой злостью, бормоча ругательства, двое бойцов тащат пулемет по снегу. Эх! Его бы на полозья! А перед пулеметчиками мелькнул упавший боец. Убит? Или ранен? Разглядывать нет времени.
Откуда-то сзади поднимается слабое «-а-а-а-а!» Это что? Сейчас бросок на траншеи? Ни черта не понимаю! Не вижу впереди ничего! Но слева от меня уверенно шагавший боец взял винтовку на руки и побежал… Этим он подсказывает, что надо делать! «Ура-а-а-а! – все побежали… Кто-то падает, не встает.
«А-а-а-а-а!» – несется уже рядом и захлестывает нас.
У окопов все завертелось. Из земли вырастали какие-то темные фигуры с поднятыми руками и большими раскрытыми ртами… Что-то ударило меня по каске, и я упал.
Вскочил, падал, прыгал, снова падал, стрелял куда-то, тыркал штыком… Вечером того дня, успокоившись, я попытался припомнить, что же происходило? Но так и не смог! Только впечатление мелькания чего-то, как в быстрой карусели. И еще осталось общее впечатление, что итальянцы не оказали нам серьезного сопротивления – они быстро, в панике бежали».
Больше, чем описание Ждановым всех деталей и подробностей боя, меня поразила сцена встречи красноармейцев с раненым итальянцем на занесенном снегом подсолнечном поле:
«… В подсолнухах справа от дороги я увидел темное пятно.
- Братва! Я сейчас! – бросил я. И с винтовкой в руках кинулся в заросли. Там лежал раненый итальянец, молодой парень, мой ровесник. Он испугался, увидев меня, затыкал пальцем в грудь и бессильно забормотал: «Итальяно! Итальяно!» В стороне валялась его шапка.
- Кто там? – выкрикнул бронебойщик.
- Раненый!
- Шлепни!
Мне стало жалко парня, не могу же я убить просто так, уже беспомощного, раненого врага! Я поднял шапку, нахлобучил на голову раненого и сказал ему, слегка подталкивая в плечо: «Медицина! Медицина!» И показал, что надо ползти к дороге. В глазах итальянца появилась теплота, будто признательность. Но он же враг! Что я должен делать? Я не убил его – пусть живет, может, подберут наши на дороге, в плену вылечат.
В глаза бросилась небольшая черная книжечка, лежавшая рядом на снегу. Забрал ее. Молитвенник итальянского солдата. Когда беру его в руки, всегда вспоминаю первый день наступления – 16 декабря 1942 года, поля подсолнечника, раненого итальянца и двух моих спутников, бойцов из 115-го полка, погибших там, у дороги».
В книге о боевом пути 38-й гвардейской стрелковой дивизии «С верой в Победу» (автор Николай Куприянов) сказано, что 16 декабря из-за сильного пулеметного и минометного огня противника 2-му батальону 115-го полка удалось продвинуться только на один километр. В течение дня бойцы отбили несколько контратак итальянцев, в отдельных местах завязывались рукопашные схватки. На поле боя горели 13 танков противника, лежало более сотни трупов вражеских солдат и офицеров. Наши потери тоже были велики.
Но война – это не только цепь героических событий. Лев Жданов описал бой, в котором сам принял участие, и который, я в этом уверен, не отражен ни в одном боевом документе 38-й дивизии:
Впереди итальянцы!
«- Смотрите, смотрите! Вот они! – я изумленно воскликнул. – Это же итальянцы!
Перед нами рваной полосой торопливо двигалась колонна людей. Мы трое, поднявшись на холм, откровенно говоря, даже опешили, растерялись. Сами представляете, что значит вот так сразу встретить колонну врага. Мы даже не упали, не залегли. Ясно, что это «драпают» итальянцы, что это они и бросили своего раненого. Но это уже хвост колонны. Отставшие бегут, размахивают руками, что-то кричат. Вдруг справа вынырнула автомашина, вся облепленная людьми. Отставшие пытаются прицепиться к ней. Я на рисунке показал этот момент.
- Ставь винтовки накрест! – коротко бросил бронебойщик. Раздался выстрел! Машина не остановилась, но с неё упало несколько человек. Эх! Промазал! Но тут же раздался второй выстрел, вздрогнули в руках винтовки, нас снова обдало порохом. Машина дернулась и резко остановилась, с ней посыпались фигурки людей.
Не раздумывая, будто подхваченные неведомой силой, мы с криком «Ура-а-а! Бей!» помчались вниз по склону к дороге. На ходу стреляли в темную растрепанную массу людей, поднимающихся на склон.
Все прокрутилось очень быстро. Прошли какие-то две – три минуты и мы оказались у брошенной машины.
Я залег у колеса и сделал несколько выстрелов, думая, что меня поддержат и мои спутники. Бой есть бой! Еще рано торжествовать! Но они решили иначе – забрались в фургон и занялись разборкой трофеев. Из фургона полетели тряпки, шинели, коробки, раскрытые чемоданы. Чувствую, что сейчас вот, могут ударить по машине с холма. Ведь прошьёт и ребят!
– А ну, братва, кончай барахолить! Ложись у машины! - резким тоном приказа выкрикнул я.
В окошке показался круглолицый пехотинец: «Хто ты есть-то, а? Командёр? А? Пошёл к…!»
Ну что мне делать? Бойцы совсем забыли про войну! И то, чего я опасался, случилось! С вершины холма ударил пулемет, стекла со звоном и треском разлетелись вдребезги, вздрогнула обшивка фургона. Внутри вскрикнули, и все замерло.
Я укрылся за задним колесом, а пулеметчик продолжает садить по фургону. Я приподнялся, опасливо заглянул в раскрытые двери – вот они… Наши бронебойщик и пехотинец. Они мертвы.. Э-э-эх! Прошило ребят! Глупая смерть… И вдруг:
Ребят накрыло...
- Тра-та-та-та… - громко, весело с раскатистым эхом заговорил пулемет, где-то тут, рядом.
Ура-а-а! Наши подошли! В углу овражка залегли наши пулеметчики и лупят очередями из своего «Максима» по верху холма, туда, откуда бил вражеский пулемет. Молодцы! Здорово заткнули ему глотку!
Но кроме двух бойцов у пулемета больше никого нет. Наша пехота не появляется ни на холмах, ни из оврага. Как же так? Но противник не удрал: протяжным воем очертив крутую навесную траекторию, в лощине разорвалась мина. И еще несколько мин со звонким треском грохнули возле машины. Буду лежать, не двигаться, изображу, что я мертвый. Помкомвзвода учил: «Держи ушки на макушке! Тихой мины не бойся – она твоя! От нее не спрячешься! Бойся той, которая шумит, поет, она рванет рядом и накроет осколками! Рот не разевать, не чесаться!»
А наши все стреляют по холму! Надо бы им укрыться, ведь накроет! Кричу им: «Отбой! В укрытие!» Второй номер услышал меня, но лишь махнул рукой. И эти не слушаются меня… Боюсь, очень боюсь за ребят. Как их заставить? Почему они не меняют позицию?
Короткий звук, скрежеща, ввинчиваясь, вонзился у пулемета.
– У-о-о-х!
Ужас! Я отвернул голову… Накрыло, накрыло ребят! Нельзя же так! Учили же их маневру на поле боя! Эх! Жалко ребят! Ну и я хорош! Не мог собраться, сообразить! Видел же все, чувствовал беду, и … и не смог ничего сделать!
Тогда я не мог предотвратить их смерти. Не хочу оправдываться, но то ли малодушие сковало мой мозг, то ли голова моя слишком плохо соображала – не нашел я способа, как помочь, спасти ребят. И теперь гибель бойцов на моих глазах стала вечным укором, болью сердца и совести на всю жизнь. Наверное, и пишу эти строки, и рисую войну, рассказываю о ней, чтобы попытаться смягчить вину, хоть немного облегчить боль души.
Ранило...
… Наша пехота так и не подошла на этот рубеж. Быстро, ужом прополз к краю овражка, где и просидел до темноты, просматривая лощину и холмы. Но никто не подошел: ни наши, ни противник. Пришлось идти искать своих. Нашел я пехотинцев примерно в километре сзади, в балке у блиндажей. Наши бойцы сидели у костров, помешивая в котелках ужин из трофейных продуктов.
Утром 17 декабря наступление продолжилось, но к полудню я выбыл из цепи наступающих. После лечения в Борисоглебске попал уже в другую часть и на другой участок фронта».
В 1984 году Лев Иванович передал свои рисунки и воспоминания в музей Полтавской школы, как он сам написал, для того, «чтобы мы, последние свидетели и участники войны, подсказали, подправили, засвидетельствовали определенные факты и подробности, в чем правда, истина, и что очень часто не учитывается в показе прошедшей войны».
Все рисунки Льва Жданова смотреть здесь
СКОТОНИ ДЖОРДЖО
ИСТОРИЯ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ СОВЕТСКИХ ВОЙСК
ПРОТИВ 8-Й ИТАЛЬЯНСКОЙ АРМИИ
В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ.
1942–1943 гг.
Научный консультант:
доктор исторических наук,
профессор С.И. Филоненко